Порочный круг

А потом лезвие секиры просвистело от убийцы с ножом слишком близко. И ровно в то мгновение ему пришла в голову эта на редкость неудачная идея — попробовать прикрыться, парируя удар клинком ножа, своего единственного оружия.

Или, скорее всего, голова вообще была ни при чем. Сработал инстинкт — подспудное желание выставить хоть какой-то барьер между собственным лицом и стремительно приближающейся смертью. Металлической и остро наточенной.

Как бы то ни было, окончилось для незадачливого убийцы эта попытка плохо. Лезвие секиры просто смело со своего пути чуть ли не половину выставленной руки, сжимавшей нож. Словно ветку сухую. Р-раз — и все.

Что и решило исход поединка.

Заверещав почти по-бабьи, незваный гость схватился уцелевшей рукой за окровавленный обрубок, как будто это помогло бы ему сохранить обрубленную конечность. Или заставило отрасти вновь.

Впрочем, и тогда, несмотря на адскую боль, горе-убийца умудрился сохранить остатки былой сноровки. И успел попятиться, отступая перед новым взмахом варварской секиры.

Спасло его это, впрочем, ненадолго.

Еще взмах и еще. Чужак отступал… к большому открытому окну, через которое, по всей видимости, и проник в комнату. И к этому окну Сиградд теперь нарочно гнал его. Направляя все новыми выпадами.

Пока, наконец, убийца-неудачник не уперся задом в подоконник. Тогда, развернув резким движением секиру, Сиградд древком вытолкнул своего противника в окно. Словно от падали какой избавился. От мусора. Или еще от чего-то настолько поганого, что дотрагиваться до него руками и благородным железом казалось святотатством.

Не прекращая воплей боли, несостоявшийся убийца вывалился из окна, как тот же мешок с мусором. С той лишь разницей, что мешки обычно молчат.

— Не видать тебе Небесного Чертога, — проворчал варвар, провожая тело, падающее с высоты в несколько десятков футов, — не пировать до последней битвы. Не в бою ты погиб… не в бою… с оружием в руках. А вывалился из окна как требуха из вспоротого брюха. Верный клинок упустив. Так что Нижний Мир для тебя — самое место.

И вытер окровавленное лезвие секиры краем рубахи.

Но расслабляться было рано. Выглянув в окно, Сиградд приметил маячившую в темноте длинную цепочку огоньков. Неспешно, но неотвратимо движущуюся к бывшему донжону.

Распознать в ней толпу людей с факелами хватило бы ума даже ребенку. И едва ли это было праздничное шествие.

До ушей варвара доносились выкрики, отчетливо слышные в ночной тишине. Не радостные то были возгласы. Не слышалось в них беззаботного пьяного веселья, смеха и песен. Напротив, голоса людей с факелами звучали нарочито грубо, угрожающе.

Было ясно, что они чего-то опасались. Вот и скрывали страх за грубостью, подобно мелким шавкам, что облаивают прохожих даже заведомо больше и сильнее себя.

Видят это, боятся в душе — но все равно облаивают. Именно потому и надрывают глотки. Показать себя и храбрее, и боеспособней, чем есть на самом деле.

Примерно то же делали и люди с факелами. Ну и еще пытались грубыми угрожающими возгласами ободрить друг друга. Такое вот жалкое подобие боевого клича.

А коль так, то появление толпы с факелами лично Сиградд мог объяснить единственным образом.

«Набег!» — пронеслось в его голове, прояснившейся от сна благодаря скоротечной схватке.

Именно так, набег. Хоть дело происходило и не на родине Сиградда, не в диких северных землях. Но в той части мира, где привыкли кичиться своей не-дикостью. Грамотностью, законами. Большим, чем у якобы недалеких варваров, умом.

И все равно главным оставался тот же закон, что и у сородичей Сиградда. Кто сильный — тот прав. А ум пресловутый применять можно по-всякому. Например, сообразить, что набег пройдет гораздо легче, с меньшей опасностью, если перед основными силами послать тихих как пиявки убийц с ножами. Чтобы перерезали горло хоть кому-то из врагов.

Действительно, тупым варварам такое и в головы бы их косматые и низколобые не пришло. Предпочитали сражаться в открытом бою и более-менее честно.

А без этого — как добыть боевую славу? Не говоря уж о том, чтобы попасть в Небесный Чертог. А вечно прозябать после смерти в Подземном Мире не улыбалось ни одному уважающему себя воину.

Так что кого считать недалеким тупицей — был тот еще вопрос. Лично Сиградд глупцом себя не считал. Другое дело, что решения предпочитал принимать без долгих раздумий. Как на этот раз.

«Нужно будить остальных», — смекнул он, отходя от окна.

2

В коридоре, едва покинув свою комнату с факелом в руке, варвар столкнулся с Освальдом.

Тот был вором, насколько знал Сиградд. По крайней мере, до того, как его спасли от виселицы. А возможно, и продолжал воровать. Только пореже.

Так что особой симпатии к Освальду варвар не питал. И из-за рода занятий, и из-за характера, не шибко приятного. Скользким каким-то казался Сиградду соратник-вор. Скользким, лукавым — и одновременно грубоватым и нагловатым. Любил язвить. И даже главенство мастера Бренна признавал постольку поскольку.

И все же Освальд сражался с Сиграддом плечом к плечу, и варвар не забывал об этом ни на мгновение. Не смел забыть. Потому что соблюдал второй по главенству неписаный закон, что безоговорочно признавался в землях варваров, но здесь, южнее, почему-то оказался забыт. Точнее, подменен клятвами да мешаниной букв на пергаменте. Договорами, которые расторгались при малейшей надобности. Заковыристыми уложениями, что могли переписываться не по разу.

А речь шла о законе стаи. Держаться друг друга, делиться друг с другом и защищать друг друга от чужаков. Для Сиградда же, изгнанного из родного клана Снежного Барса, такой стаей стали мастер Бренн и те люди, которых тот собрал в своем обиталище. Включая, к добру или к худу, вора Освальда.

Вдобавок, кинжал, который Освальд сжимал в руке, был темным от крови. Отчего уважения к нему в глазах Сиградда только прибавилось.

— У тебя тоже, — не то вопросительно, не то утвердительно молвил варвар. Предельно немногословно.

Лишних слов, впрочем, и не требовалось. Другое дело, что сам Освальд отнюдь не прочь был поговорить.

— Не на того напали, — изрек он, кивнув, — подошел такой… с ножиком. Думал, я десятый сон вижу… ничто меня не колышет. Не слышу ничего, не чую. Такое вот дурачье! Да будь это так, давно бы меня прирезали. И ребята посерьезнее этого лопуха. Если б мог расслабиться до такой степени.

А усмехнувшись, хищно оскалившись, добавил:

— Бдительность и еще раз бдительность. Даже во сне. Без этого ни в трущобах не выжить, ни по миру бродя. Когда даже девка, что давеча тебя ублажала, словечки льстивые на ухо шептала, норовит тебя обчистить и сбежать, напоследок ножиком в пузо пырнув. Про других охотников за шальной удачей я даже молчу. Не хватает ее на всех… удачи-то. И тем, кто обделен оказался, это ужасно не нравится. Так ужасно, что хочется поделиться этим ужасом с везунчиком. А еще лучше — отдать его весь. Буквально обрушить на голову и насмерть придавать.

— То есть, ты сейчас… — начал Сиградд, но Освальд не дослушал, без лишних церемоний перебив.

— Порезал его. Я сейчас, — были его слова, произнесенные медленно, с расстановкой и как можно четче, — раз порезал, два порезал. После чего этому дурику только и осталось, что пытаться удержать свои кишки в распоротом брюхе. Но… как понимаю, он такой был не единственный.

Варвар кивнул и вместо слов легонько качнул секирой. На лезвии которой сохранились не вытертые капли крови.

— Вот и я подумал: в одиночку замок не штурмуют, — произнес Освальд. — Даже такой. Ну и вышел проверить, к кому еще такой подарочек в комнату пожаловал… — и я даже, кажется, догадываюсь, от кого. Не все же такие как я… в трущобах выживать им не приходилось. Особенно сэру Андерсу нашему благородному. Он-то все в замке да в замке… хотя сначала я бы Равенну навестил.

После чего оба, не сговариваясь, двинулись к комнате волшебницы.