Тишайший вечер (ЛП)

Попрощавшись, он ушел, оставив меня наедине с Беном, в окружении негромкого гула медицинских приборов: в больнице на работу заступила ночная смена, лишь попискивание мониторов и скрип каталок по линолеуму нарушали тишину.

Бен облокотился на спинку в изножье кровати и снова улыбнулся.

— Ты не представляешь, как чертовски трудно будет спроваживать его отсюда домой каждый вечер. Я никогда не видел его более счастливым, чем когда те рыбаки позвонили в полицию и рассказали, что выудили вас четверых из реки.

— Надо не забыть поблагодарить их.

— Твой папочка уже сделал это, да так основательно — не знали, как его остановить.

У Бена был такой приятный голос. Южный акцент проступал в нем явственнее, чем у папы, и Бен удивительно располагал к себе. Я улыбнулась ему и уставилась на простыни. Любой голос лучше, чем холодный баритон Кайло. Расчетливый, лишенный эмоций… Лишенный всего человеческого.

Стул, на котором совсем недавно сидел отец, скрипнул, когда Бен перебрался ко мне поближе. От него, как обычно, пахло приятно, не каким-то чужаком — не чем-то, что могло бы вернуть меня к плохим воспоминаниям. Я опустила взгляд на свои поломанные ногти — я немного смущалась перед Беном. Может, лучше бы папа остался…

— Я сижу слишком близко? — спросил Бен. — Могу отодвинуться, если хочешь.

— …Все в порядке.

— Скажи, если почувствуешь себя некомфортно, Рей, — он постарался заглянуть мне в лицо. — Я объяснил твоему папе, чего ждать в ближайшие пару недель, и хочу обсудить это с тобой.

— Отлично, — прошептала я.

Бен вдруг протянул руку и двумя пальцами поднял мою голову за подбородок, вынудив смотреть на него. В его карих глазах светилась печаль.

— Послушай меня, — мягко продолжил он. — Я лишь хочу помочь тебе и облегчить жизнь твоему папе. В ближайшие месяцы он будет очень занят поисками того, кто сделал это с тобой, и вид твоих страданий ничуть не упростит ему задачу.

— У меня нет посттравматического расстройства! — нахмурилась я. — Я чувствую себя прекрасно.

— Ушиб мозга вызвал провалы в памяти. Пройдут недели, возможно, даже месяцы, прежде чем это состояние отступит, и потом ты начнешь чувствовать. Сначала понемногу — голоса, ощущения — но ненадолго. Затем они перерастут в ночные кошмары и галлюцинации, воспоминания, отторжение, оцепенение.

«Нет, нет у меня никакого ПТСР! Им страдают те, кто возвратился с войны, но не я! Я счастлива вернуться домой, к отцу и брату, и страшные воспоминания вовсе не тревожат меня! Если я не буду думать о них, как забыла про чувство во время плена, возможно, они никогда не вернутся! Нельзя опускать голову! То, что прячется глубоко внутри, не беспокоит меня ни в малейшей степени!»

Я оттолкнула его руку — резко, зло.

— Намекаешь, что мне надо лечиться? Я не свихнулась! Пару деньков отдохну — и буду в полном порядке!

— Не свихнулась, конечно, но тебе необходим тот, кто поможет тебе пройти через все, что ты почувствуешь и вспомнишь. Безопасная гавань, в которой ты сможешь дать волю чувствам и воспоминаниям.

Во мне вспыхнула злость. И это было совсем на меня не похоже. Я чувствовала себя так, словно угодила в ловушку, словно волей-неволей превращаюсь в жертву, на которую будут смотреть с жалостью и сочувствием, представляя, чему я подверглась… «Я не слабая… Любая другая погибла бы, окажись она на моем месте! Я выкарабкалась из этой передряги целой и невредимой и помогла спастись другим!»

— Не говори со мной так! — огрызнулась я.

— Рей, я понимаю…

Я села — но слишком резко, голова чуть закружилась.

— Нет, ничего ты не понимаешь! Какого черта ты вообще можешь понимать?! Явился сюда и устраиваешь тут сеанс психоанализа, как будто я какая-то шизанутая! Я абсолютно нормальная! На самом деле я хоть сейчас могу подняться и пойти гулять куда вздумается!

К чести Бена, он пытался остановить меня. Я свесила ноги с противоположной стороны кровати и, понадеявшись на свои силы, встала на ослабевшие ноги.

Каждый мускул в теле буквально сжался. С отвращением я осознала, насколько мои мышцы атрофировались после побега. Я не успела схватиться за кровать и с запозданием поняла, что сейчас рухну на пол и отрублюсь.

Но вместо этого меня настиг внезапный приступ сильнейшего головокружения. Как в тумане, я начала падать, отстраненно почувствовав, что в последний момент меня подхватили, и снова погрузилась в беспокойный сон.

========== Часть 15 ==========

Когда я очнулась, мне просто не хватало храбрости смотреть на Бена. Он сидел, развалившись на стуле возле кровати, листая телеканалы, и, кажется, вовсе не заметил моего пробуждения. Я сложила руки на груди — в них еще сохранялась остаточная дрожь после обморока — и уперлась сердитым взглядом в дверь. Не было слышно ни шума, ни голосов — только шаги по коридору и мерное гудение аппаратуры.

Наверное, больше всего меня угнетала унизительность ситуации, а не слова Бена. Я полетела на пол, как сорванный листок, перевозбудившись — в праведном гневе обиженного котенка. Щеки вспыхнули, стоило мне краем глаза взглянуть на затылок Бена — он покачивался из стороны в сторону, видимо, в такт музыке. Да, пожалуй, я слегка переборщила.

Но ведь этого следовало ожидать? В моем-то состоянии? Я разжала кулаки и принялась изучать свои ладони, сильно исцарапанные острыми камнями на полу темницы. Некоторые царапины точно превратятся в шрамы. Горько было это сознавать. Я вернулась домой, но прежняя Рей Кеноби исчезла навсегда.

— О, вовремя ты проснулась. Скоро доставят пиццу.

Бен говорил через плечо, не оборачиваясь. Я снова посмотрела на него и ощутила голодные позывы в желудке. Пицца?.. Я не пробовала таких вкусностей целую вечность… Кайло готовил простые блюда: простое мясо без приправ, простой салат без гренок или соуса. И в отличие от пресной больничной еды, пицца — это… Внезапно у меня слюнки потекли. Сыр! Боже, как же давно я не видела сыра!..

Я уставилась на край простыни.

— Спасибо, Бен.

— Всегда пожалуйста, — он покосился на меня, сверкнув улыбкой. — Доктор, разумеется, не одобрит, но порадуется, что ты вообще что-то съела.

— Ага…

Вскоре позвонил курьер, и Бен ушел в приемную, оставив меня наедине с противной тишиной и тяжелыми мыслями.

Я откинула одеяло и задрала рубашку. Незадолго до этого мне ставили катетер и — господи, до чего унизительно — подгузник, но то и другое сняла медсестра, когда приходила ухаживать за мной.

На память о сплаве по реке у меня остались синяки и ссадины. Я похудела. Ноги выглядели ужасно тонкими, как у кузнечика, и мне сразу захотелось это исправить, начать заниматься, подобрать диету… С руками дело обстояло не лучше. Кожа да кости…

К сожалению, это была неприглядная правда. Смотреть на собственные ноги было мерзко — хотя медсестры явно поухаживали за ними, обработали, спрятав самое страшное под бинтами. Наверное, под ними зияли еще не зажившие рваные раны, гнойные нарывы и почерневшие ногти — то, о чем сейчас точно не стоило переживать.

Но из-за рук я сильно расстроилась. Я поворачивала их, разглядывая глубокие царапины, которые, скорее всего, останутся со мной навсегда. Пальцы казались невероятно длинными и тощими, как у старухи, но при этом гладкими, как у ребенка… Кисти рук напоминали пауков.

Вокруг запястий темнели еще красноватые ссадины — память о тех случаях, когда Кайло сковывал меня. Некоторые были острыми, ровными — от наручников, другие — потертости — от веревки. Я погладила левое запястье, думая о прошлом. Оно не повторится. Папа защитит меня от чего угодно, и я тоже позабочусь, чтобы всегда иметь при себе что-нибудь для самообороны.

Тихий стук в дверь возвестил о возвращении Бена. Я прикрылась и прочистила горло, прежде чем разрешить ему войти — и он с улыбкой переступил порог палаты.

— Меня никто не поймал, — заговорщицки сообщил он, аккуратно затворив дверь. — Пицца просто с сыром, надеюсь, тебе понравится.

— Я ее проглочу, даже если там сардины.