Ап

   - Кхм. - повторился вежливый кашель, уже настойчивее и я повернул голову, чтобы увидеть источник звука.

   - Доброе утро. - сказал Старец Горы. Он сидел на кресле, прямо напротив кровати, а за его спиной стояла Верная Рука Друг Индейцев и изучала меня взглядом.

   Глава 12

   Каждое утро, что мы живы, уже достойно праздника.

   Марилла Катберт "Энн"

   У Стивена Кинга в его "Темной башне" были рассуждения о том, что всегда трудно сражаться голым, без одежды, потому что даже тонкий слой ткани дает тебе ощущение что ты защищен, пусть совсем легкое, но без него тяжелей. Намного. Трудно принять вид, полный достоинства, если ты стоишь на сцене без трусов и люди тычут пальцами в твои мудя и перешептываются. Согласно методике проведения экстремальных допросов в городских условиях (а попросту - пыток), в первую очередь допрашиваемый субъект необходимо раздеть и ослепить, то есть завязать глаза. Так субъект будет чувствовать себя уязвимым и беспомощным одновременно. Прямо сейчас я был совершенно голым и пожалуй заплатил бы за то, чтобы мне завязали глаза. Я хотел бы вернуться в свое прежнее состояние неведения, или в любое другое состояние, но подальше отсюда, от "здесь" и "сейчас". Я знал, что все, все, что было до сих пор - изощренная ловушка больного разума Старца, все сделано для того, чтобы приподнявшись, снова упасть вниз, вдавить лицом в грязь под ногами и, растерев, плюнуть сверху. Что сейчас, когда он снова показал мне свое лицо, сейчас начинается финальная стадия этой истории, и что она не будет счастливой, нет. И если бы я был в состоянии, я бы бросился на него с кулаками, с пустой бутылкой из-под шампанского, или осколком стекла, с чем угодно, только чтобы закончить это поскорей. У меня, конечно, не было бы шанса причинить ему вред, но была надежда, что Винниту закончит все это пулей в голову. Но я замер. Что-то внутри меня лопнуло и пропало, растворилось в воздухе. У меня не осталось сил, чтобы испугаться. Не осталось сил, чтобы рассердиться. Не осталось их, даже чтобы удивиться. Когда я смотрел фильмы о Второй Мировой, о том, как евреев приводят к краю рва, приказывают встать на колени и стреляют в затылок, а потом следующий человек так же встает на то же место, покорно и бездумно, словно баран на бойне - я не понимал. Даже животные начинают бороться за свою жизнь, а люди, венец творения эволюции (или Господа Бога - в зависимости от убеждений, но все равно венец, черт возьми!) - просто становились на колени, когда наступал их очередь. В очередь! За своим кусочком свинца в голову! Господи, думал я, встань, вырви ему глаза, перекуси горло, он тут один стоит, а вас в очереди несколько десятков, почему вы даете ему такую власть над вами, все равно вы умрете, умрите как люди, не на коленях у этого рва, не на коленях перед убийцей, унесите хоть одного с собой, туда, вцепившись в него как собака, так, чтобы Харон на своей лодке не смог расцепить вас своим веслом, утащите его в ад, потому что иначе и быть не может, потому что нет рая для людей, которые казнят других, и тех, кто помогает палачам, послушно вытягивая свою шею. Почему вы так покорны, люди, думал я, предполагая, что уж я-то смогу. Уж я-то так не помру. Все равно терять нечего, верно? И вот сейчас у меня просто не было сил. И если бы дело было в Бабьем Яре, над рваным краем рва, наполовину наполненного трупами - я бы встал на колени и закрыл глаза, ожидая когда выпущенная из "Парабеллума" пуля в медной оболочке разнесет мне голову. Я понял. Я понял, почему. Передо мной открывалась Вечность. Новый путь, Изменение. И перед лицом Вечности не хотелось спорить с людьми об этом бренном теле и прочих пустяках. Потому что вот тут, буквально в шаге от меня сейчас открывается дверь и я предстану перед ликом Его и может быть задам тот самый Главный Вопрос о жизни, Вселенной и прочем... и все остальное в этот момент кажется несущественным. Поэтому я молча смотрел на Старца и его свиту.

   - А вот теперь пришло время нам поговорить. - сказал Старец. У него был хрипловатый голос, словно у Чарльза Вейна на кабельном канале "Старз".

   - О чем? - спросил я, справившись с непослушным, пересохшим горлом.

   - О тебе. О твоем будущем. И о твоем выборе. - ответил Старец, устаиваясь в кресле поудобнее. Интересно, как давно он тут, мелькнула мысль в голове, как давно он и вся его свита стоят и смотрят на эту инсталляцию. Как вообще это произошло? Что будет дальше?

   - Дальше? А это зависит от тебя, мой дорогой. - сказал Старец, отвечая на мой вопрос: - здесь все зависит от тебя.

   - Да? В каких пределах? Выбор между четвертованием и повешением? - спросил я, криво усмехнувшись: - просто очуметь, какое разнообразие...

   - Хм. - сказал Старец: - если ты так торопишься на тот свет, удерживать не буду. Кто я такой чтобы вставать на пути целеустремленного человека? Как там - просите и дано вам будет, ищите и обрящете... только зачем? - он пожал плечами: - не вижу в этом необходимости. Встречая меня люди обычно просят о благах, или чудесах, а ты выбираешь между способами казни. По-моему ты пессимистичен. Надо больше радоваться жизни, знаешь ли. - он укоризненно покачал головой и скривил губы.

   - О, я радуюсь жизни, пока могу. - сказал я: - но не все могут порадоваться этому. Например... - я повернул голову, отведя взгляд от Старца, чтобы взглянуть... да, она никуда не делась. Лапочка все так же лежала рядом со мной, я чувствовал как кровать прогибалась под тяжесть ее тела.

   - Понятно. - кивнул головой Старец: - боль от утери родных и близких людей, желание заглушить эту боль и конечно же надежда на воссоединение в загробной жизни. Думаю мне все же придется сперва расставить все точки и запятые. - Старец повернулся к Винниту и покачал головой: - видишь, дорогуша, какие люди пошли недоверчивые, всем все покажи авансом... ну да ладно. - он откашлялся, сухим и хриплым кашлем курильщика и щёлкнул пальцами правой руки: - Дорогуша, хватит валятся, вставай.

   Поверхность кровати рядом со мной дернулась и я вздрогнул, вскочил на ноги и отшатнулся к стене, глядя на то, как Лапочка поднимается, откашливаясь и протирая глаза руками. Этого не может быть, подумал я, я же видел что она... и тут же в голове возникла другая мысль, сметающая все остальные - она жива! И какая разница почему, верно?

   Какая разница почему и как? Я смотрел, как она приподнимается, улыбается своей робкой улыбкой и садится, скрестив ноги по-турецки.