Страница 48 из 58
Он имел право торжественно скомандовать: "Огонь на меня!".
- Прицел меньше два. Огонь!
- Передал, товарищ командир.
Все-таки ты не один, с тобой еще двое. И бой не окончен.
- Сматываться! За мной, бегом!
Они отбежали метров тридцать и свалились в полуразрушенный ход сообщения. Тугая волна ударила в спины, столкнула вниз, уберегла от смертоносного веера осколков. Лишь что-то больно вдавилось в живот и в бедро. Нет, не ранен, камень, наверное. Ну что, как стрельнули?
Танки, все тринадцать, на ходу, а несколько бронетранспортеров отстали.
- Прицел меньше...
- Сейчас... - Радист никак не отдышится. Алхимов только теперь и мгновенно увидел, какой он пожилой, старый этот радист. И напарник его. Оба полуживые от непомерного для такого возраста физического напряжения. Он, Алхимов, моложе раза в два и то...
Алхимов подсел к рации, отстранил солдата.
- "Волга", "Волга"! Как слышите? Я - "Днепр".
Насколько удобнее и проще самому держать связь. И время экономится.
- "Волга", прицел меньше... Огонь!
В сиротском, по грудь, окопе долго не усидеть, и танки уже рядом.
- За мной, бегом!
Радиостанцию он взвалил на себя, но старики и налегке едва поспевали. Отстали безнадежно или проскочили дальше в сумятице, когда он залег под бугорком с орешником. Так или иначе, он потерял временных соратников из виду. Может, ранило их, может, убило: снаряды огневых налетов дивизиона взрывались не только среди немцев. Вполне вероятно, что пехотинцы и добрались к своим, вернулись к батальонному по фамилии Костюков и доложили, что лейтенант-артиллерист выпрашивал огонь на собственную голову.
Сам же Алхимов совсем не думал, в мыслях не было, что дважды вызывал огонь на себя. Он стрелял по танкам. Просто координаты танков совпадали с его собственными. На карте и на местности.
Совпали они и в третий раз.
То был самый острый и самый обидный момент. Алхимов лежал в яме из-под ели. Ее вырвало с землей и корнями, как выворачивает деревья ураганный ветер. Поверженное могучее дерево простерлось метров на двадцать, косо вздыбив мертвое сплетение земли, корней, травы вокруг комля. Толстый шершавый ствол с густой хвойной кроной и зонт-выворотка лежали поперек пути атакующих. Издали заметив преграду, танки отвернули в стороны. Бронетранспортерам подавно не перевалить было такой препон. И они обтекали его.
Ель значилась на картах - Алхимов точно это помнил - отдельным деревом. Прекрасный ориентир для минометчиков и артиллеристов. На рабочей карте батареи ему присвоили номер. Ориентир № 8.
Они лежали бок о бок, сраженная на посту вековая ель и лейтенант Алхимов. Лежали в центре танковой дуги; оба крыла ее грозили сомкнуться в кольцо...
- "Волга"! Цель - ориентир восемь!
- Цель - ориентир восемь, - повторил далекий штабной радист.
- Да-а, - удостоверил верность приема команды Алхимов, - пять снарядов!
- Пять снарядов...
- Да-а! Беглый!
- Беглый... - голос радиста звучал как из другого мира, куда Алхимову даже теоретически уже не было возврата.
- Да. Натянуть шнуры!
Теперь выждать, не торопиться. И не опоздать. Не дай бог - опоздать! Иначе опять все сначала.
- Натянуть шнуры, "Волга"!
- Готово...
Танки все ближе, ближе. Еще немного, в самое "яблочко" чтоб!
Алхимов быстро оглянулся, словно мог увидеть отсюда своих солдат у пушек. Командиры орудий вскинули над головой невидимые клинки. Рубанут наотмашь: "Огонь". Наводчики дернут уже натянутые боевые шнуры: "Выстрел!". Дульные тормоза с жаберными щелями полыхнут багровой вспышкой, мгновенно отскочат назад массивные стволы. Замковые откроют затворы, дымные гильзы, звеня и приплясывая, отлетят к станинам. А стопятидесятидвухмиллиметровые гранаты уйдут в зенит и низвергнутся с неба на цель, ориентир восемь.
- Огонь!
И съежился, вжался в рыхлый грунт. Отбегать уже было некуда. Вокруг танки.
Ударная волна толкнула в круглый парус выворотка и сдвинула ель, словно пытаясь поднять ее на ногу. Алхимова накрыло толстым защитным слоем земли и корней.
Пять залпов, пять раз по двенадцать осколочно-фугасных гранат, два с половиной центнера тротила и стали рухнули на пятачок земли. Алхимова будто раскачивали за руки и за ноги и били головой в медный колокол. Мутилось сознание, в груди колыхалась тошнота, сумасшедший грохот и звон колошматили в барабанные перепонки. И плотная тяжесть сверху, от которой нечем было дышать. Задыхаясь, давясь дурнотой, Алхимов с трудом выдрался из-под завала. Он жадно глотнул прогорклый дым, закашлялся до спазм в животе, а отойдя немного, протерев запорошенное лицо и глаза, заплакал от обиды и злости.
Тринадцать танков, воссоединившись за поваленной елью в боевой ромб, ревели, лязгали, стреляли уже позади, за его спиной. Но бронетранспортеры отстали. Огонь дивизиона оторвал пехоту, оторвал! Две машины валялись вверх днищем, из третьей выворачивался, ввинчиваясь в мутное небо, черный смерч. Уцелевшие автоматчики, что еще несколько минут назад строчили из своих "шмайсеров", драпали к лесу. Остальные, не потерявшие хода машины откатывались назад. Нет, дивизион не впустую выпалил шестьдесят снарядов. С танками, отрезанными от пехоты, легче совладать, легче...
Над полем висело бурое облако. Алхимов перебежками двигался к последнему рубежу. На пути танков лежал овраг, естественное, заготовленное природой противотанковое препятствие. Они остановятся, задержатся. По движущимся танкам попасть непрямой наводкой - редкостная удача. А бить надо наверняка. Там, у оврага он доконает их, ненавистные до черных кругов в глазах фашистские танки!
Невысокий, юношески хрупкий, придавленный железной коробкой рации, полуоглохший лейтенант бежал к оврагу. Откуда только и силы брались! С раннего детства, босого и голодного, втянулся он в работу. Щуплое на вид тело было крепким и жилистым. Потому и живучий, выносливый такой. Только всему есть предел, а он уже был за своим физическим пределом. Но что физическая сила, как не верхушка, маленькая, зримая часть айсберга человеческого духа! Неопределимый в обычных условиях генератор энергии, богатырский аккумулятор, питающий мышцы солдата в бою.
Алхимов догнал их. Танки, как он и рассчитывал, сгрудились вдоль оврага. И пока немцы искали через перископы и узкие щели триплексов дорогу, пока совещались, решали, Алхимов, маскируясь зарослями жасмина, сполз в овраг и устроился под обрывом в глинистой нише.
Антенна болталась ожерельем из стальных катушечек. Где-то зацепилась скоба натяжки внутреннего тросика, но Алхимов не сразу это сообразил и испугался. В груди образовалась пустота. "Да что же я!" - в голос обругал себя и попытался отогнуть скобочку. Она не поддавалась, дрожали, не слушались пальцы. "Сейчас... Спокойно... Сейчас..." - торопил и подбадривал он себя, а ничего не помогало. Тогда он, как в детстве когда-то, сунул в рот пальцы и прикусил их. Острая боль вернула самообладание.
Антенна заворочалась, как живая, и - выпрямилась.
Увеличительное стекло над шкалой светилось багрово и тускло: резко упало напряжение. "Еще раз, ну последний!" - выклянчивал, ублажал аккумуляторы Алхимов, будто они впрямь могли послушать его и поднатужиться.
- "Волга", "Волга"! Я - "Днепр". Прием. "Волга"?
Он обрадовался ей, словно чудом вернувшийся из запредельных далей, заблудший, трижды потерянный сын.
- "Волга"! Я Алхимов, Алхимов! Ориентир восемь, ближе пятьдесят... Отставить пятьдесят! Ближе семьдесят пять, ближе семьдесят пять! Да! Левее сорок! Восемь снарядов! Дивизионом! Скорее! Огонь! Огонь! - просил, молил, требовал, приказывал он. - Скорее!
"Огонь"... - с трудом различил замирающий голос. Аккумуляторы отдали все без остатка. Последний всплеск. И - последняя надежда. Но команда дошла, дошла до штаба дивизиона! Сейчас - последний удар.