Страница 6 из 6
— А раз заморозки, так и ты не кипятись, — сказал спокойно Корнилов. — Сейчас к тебе заскочим, отдашь мне бумаги по банде и ступай к Еленину на ковёр для получения новой, более важной так сказать, задачи.
— Какой, твою мать, задачи?! — заорал Птицын на весь коридор. — Что значит «отдашь бумаги»? Да я... да вы что тут все, с ума посходили? — Корнилов снова отвёл глаза и на этот раз и не подумал вырываться. — Да я за выродком этим уже почти два года гоняюсь! До они ж, эти суки, моего Женьку Янчина грохнули, сегодня эта мразь Антошку из нагана... Да теперь их поймать для меня — что голодному коршуну крови напиться. Ты хоть это-то понимаешь, дурья твоя башка?
— Понимаю. Только и ты меня, Володя, пойми. Приказ у меня, а с чем это связано, я и сам не знаю. Еленин утром вызвал, и вот я тут, тебя дожидаюсь. — Корнилов аккуратно высвободился из цепких рук Птицына и отступил.
— Утром? — опешил Птицын. — То есть как утром? Мы же утром... постой. Так меня не за то, что я сегодня Пашку просрал?.. Так что это получается... — Птицын не договорил и быстрым шагом двинулся по коридору в сторону кабинета начальника Управления.
В приёмной его встретил помощник Еленина Миша Стёпин.
— Здравствуйте, Владимир Иванович. Борис Григорьевич пока занят, просил не беспокоить...
— Да пошёл ты! — Птицын без стука влетел в кабинет.
Начальнику Управления милиции УНКВД по Куйбышевской области майору Еленину было за пятьдесят. Плотный, с суровым, отличавшимся правильными чертами лицом, с копной густых вьющихся волос, майор возвышался над столом, удерживая пальцами полуистлевшую папиросу. Гимнастёрка горчичного цвета с красными петлицами и эмалевым ромбом посередине была, как всегда, тщательно выглажена, на правой стороне груди красовался орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и «За отвагу» украшали левую. В душе Птицын всегда завидовал Еленину как бывшему боевому офицеру, но никогда не демонстрировал этого открыто. Напротив, он обычно был с начальником груб — как, впрочем, и со всеми остальными в Управлении. И Еленин, который был, в общем-то, мужиком не робкого десятка, так и не смог найти на Птицына управу.
Птицын вошёл; в кабинете пахло хорошим табаком, ходики на стене негромко тикали. «Он что же — на парад собрался?» — Птицын хмыкнул, отодвинул первый попавшийся стул и грохнулся на него, едва не сломав.
— Я говорил, что вы заняты, Борис Григорьевич! — жалобно пропищал из коридора Стёпин. — Не пускал, но разве ж его остановишь?
— Ничего-ничего. Это даже хорошо, что он сам явился. — Еленин махнул Стёпину, велев запереть дверь.
— Хреново дела, Григорич! Упустили мы Пашу, — затараторил Птицын. — Упустили гада! Я, конечно, сглупил! Но не только поэтому упустили. Не надо было нам светиться, а тут ещё толстяк этот... Кошек держит двух. От них смердит, как от помойной ямы. А ты, майор, тоже не прав... Говорил же: машина будет нужна. Паша-то на полуторке укатил, когда засёк нас. Антона подстрелил и умотал. Ну ничего, мы его ещё вычислим! Да, кстати, чего там за ересь Игорёк толкает?.. — Птицын достал пачку и огляделся в поисках пепельницы.
Только сейчас в самом углу кабинета он увидел невысокого толстячка в помятом кителе. Незнакомец держал в руке стакан с дымящимся чаем, на дне его плавал толстый кусок лимона. Только от одного вида чужака Птицын поморщился.
Мужчина был круглолиц, казался рыхлым и одутловатым. Птицын тут же окрестил его Снеговиком. Снеговик — ну настоящий снеговик! Только не новогодний, а весенний — слегка подтаявший. Глазки прищуренные, лысина до самого затылка, а нос… Про такие обычно говорят: телегой переехало.
На незнакомце была чистая и тщательно выглаженная военная форма без опознавательных знаков. Так же как и сам её владелец, надетая на нём форма выглядела немного мешковато. Мужчина приторно улыбался.
— Вот, Кирилл Петрович, — обратился к гостю Еленин. — Это и есть наш главный сыска́рь, так сказать. Знакомьтесь: наш начальник уголовного розыска Владимир Иванович Птицын. Капитан милиции и самый что ни на есть выдающийся опер на всю область, так сказать. Характерец у него, правда, так себе, вот... ему-то с вами и предстоит работать.
— Значит, это правда, — на удивление спокойно вымолвил Птицын. — Вы меня от дела отстраняете. И что, вот из-за этого?
Птицын взял со стола какой-то листок, скомкал его и бросил в направлении толстячка. Еленин будто бы этого и не заметил и как можно спокойнее продолжал:
— Уймись, Володя. Не выводи меня и не позорь перед руководством. Говорю же: этот товарищ из Москвы. Задание у нас для тебя. Важное. Представляю тебе, Владимир Иванович, нашего товарища из Москвы: Фирсов Кирилл Петрович. Прошу, как говорится, любить и жаловать.
— Любить?! Да я из-за него… Кто же до такого додумался?
— А Кастет — это кто? — как ни в чём не бывало, вдруг спросил незнакомец.