Страница 1 из 6
«Внимание! Внимание, говорит Москва!..
В течение 10 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточённые бои происходили на Крымском и Тульском участках фронта...»
От Советского Информбюро: вечерняя сводка от 10 ноября 1941 г.[1]
г. Куйбышев, ноябрь 1941
Глава первая, в которой Птицыну после долгого сидения у окна приходится сделать небольшую пробежку
— Убили! Убили!
Истошные вопли снова донеслись из дома напротив. Птицын невольно притронулся к кобуре, но тут же отдёрнул руку и строго посмотрел на Трефилова. Тот сидел как на иголках. Свой пистолет Антон давно уже достал и теперь прижимал его к груди, точно заботливая мамаша — младенца. Птицын усмехнулся:
— Антоха, спрячь ствол!
Женщина снова закричала, послышался звон разбитой посуды, потом всё снова стихло. Птицын расправил затёкшую спину, вытер вспотевший лоб: «Да чего ж она так орёт? Всю охоту нам испортит!»
В комнате пахло варёной рыбой и отдавало кошачьей мочой. Две неказистые кошки, свернувшись клубочками, лежали у подёрнутой паутиной батареи. Стены и мебель были исцарапаны, на подоконнике стоял разросшийся фикус.
Был бы здесь Янчин — обчихался бы, ведь у него, помнится, была аллергия на кошек.
Одно только воспоминание о погибшем вызвало у Птицына спазм в висках, который тут же перерос в резкую боль, проявившуюся в области затылка. Птицын прикусил губу так сильно, что во рту появился солоноватый привкус крови. Боль немного отступила.
Эх, Женя, Женечка... Но ничего, даст Бог — сегодня мы с ними за тебя поквитаемся.
Птицын потёр рукой небритый подбородок: когда же он последний раз держал в руке бритву?
Трефилов неловко повернулся и задел ногой одну из кошек — та вскочила и убежала на кухню. «И слава Богу, одной тварью меньше!» — обрадовался Птицын. У него у самого, похоже, от этих кошек начался зуд.
На кухне послышался лёгкий звон посуды. Птицын воровато огляделся и незаметно пнул сапогом вторую кошку. Та обиженно мяукнула и тоже сиганула на кухню. Оттуда почти сразу же вышел хозяин квартиры — пухленький мужичок с забавной фамилией Пичужкин — и протянул Птицыну стакан с пахучим чаем.
— Угощайтесь, товарищ, — оскалился любитель кошек. — Чаёк у меня хороший — с мятой. Для нервов очень полезно.
«У меня от этой твоей мяты скулы свело, — хотел сказать Птицын. — Сидел бы уж на кухне да кошарам своим хвосты крутил, рожа мещанская!»
Однако он лишь кисло улыбнулся и указал на Трефилова:
— Ему вон… дайте. Вон у кого нервишки шалят.
Антон схватил стакан и тут же затараторил:
— Владимир Иванович, да неужели так и будем сидеть? Явно же что-то стряслось! А если там и впрямь кого-то убивают?
— Твою ж мать! — процедил Птицын; суета Трефилова начинала раздражать его уже не на шутку. — Сказал же: ствол убери, пока в ком-нибудь дырку не сделал. Вон как руки трясутся.
Трефилов нехотя убрал пистолет и жалостливо посмотрел на Кравеца.
— Да очнитесь же, Степан Маркович! Там женщина помощи просит, а мы тут сидим и носами клюём.
Кравец поморщился и вытер пересохшие губы ладонью. Сутулый, с крупным мясистым носом и опухшими глазами, пожилой опер кутался в пиджак и вёл себя так, словно всё происходящее вокруг его вовсе не касалось. Птицын усмехнулся: а ведь Стёпа накануне, похоже, снова перебухал. Знал ведь, что на дело идти, а всё равно напился! Сколько же он пил, если до сих пор никак не очухается? Дело это, конечно, житейское, но всё же… Надо бы с ним поговорить на эту тему — за стаканом, конечно… Птицын усмехнулся пришедшей на ум шутке и вспомнил, что когда-то и сам уходил в запой. Чтобы хоть как-то отвлечься, он слегка отодвинул шторку и выглянул в окно.
— Со второго этажа крики слышны. Это не наша ли клиентка орёт? Что думаешь, Степан?
Кравец помотал головой и поёжился.
— Не наша, Иваныч. Наша напротив живёт, а та, что орёт, — левее. Точно левее. Да и голос у этой уж больно хриплый, будто бы пропитой. А наша Лерочка, помнится, ещё пару лет назад в лучших ресторанах солировала — голосок у неё, как у соловушки!
— А ты что ж у нас, по ресторанам ходишь? — хохотнул Птицын.
— Бывает. — Кравец подавил зевок.
— Ну ты и сказал: «как у соловушки!» — продолжал Птицын. — Голосок-то у неё, может, и не из противных, зато душонка змеиная. Общались — приходилось. Та ещё стерва!
— Кто ж спорит? — не стал возражать Кравец.
— Надеюсь, не знает наша соловушка, что мы тут сидим, а то кто его знает, что наш гражданин Пичужкин вчера почтальонше шепнул, когда та газеты приносила? — Птицын вопросительно уставился на хозяина квартиры.