Македонский. Сибирь

Аристотель вновь стал серьезным, улыбка мигом исчезла с его губ, разом улетучилось праздное настроение. Сейчас он выглядел странным, каким-то подозрительным, что не могло не насторожить Сашу.

– Не знаю сколько они вкачали в тебя этой гадости, но должно быть достаточно – протянул он. – Тебе следует прийти в себя.

Саша задумался. Аристотель не ответил на прямо поставленный вопрос. Интересно знать, с чем это было связано. Возможно, Саша не должен был видеть, что там произошло? Так? Неудобынй вопрос поставил старика в тупик? Как бы то ни было, доверие сложно завоевать, но очень быстро потерять. Тут было над чем задуматься. Видя, что разговор не клеится, Аристотель поднялся и обратил внимание на чашу, наполненную маслинами, стоявшую на столе рядом с кроватью.

– Здесь была Роксана, Александр? – настороженно спросил он. – Вы говорили?

– Откуда я знаю? Мы зашли сюда вместе с тобой! – буркнул Саша, с трудом припоминая, что Роксаной зовут жену македонского царя.

Аристотель ничего не ответил, только внимательно смотрел на маслины.

– Если хочешь взять маслины, угощайся, – отмахнулся Саша, не понимая, куда клонит старик.

– Странно, что она не дождалась тебя.

Аристотель пожал плечами, взял чашу, оперся о стол, начал трапезу. Саша потупил взгляд. От вида маслин выворачивало наизнанку. На пиру было съедено столько, что теперь болел живот, а на неделю вперед ему было обеспечено несварение. Он вспомнил как поначалу отказывался есть, полагая, что пища на пиру может быть напичкана наркотой и горько улыбнулся.

– Ты говоришь о яде, о врагах. Кто они, что за яд? – тщательно подбирая слова продолжил Саша, сменяя тему разговора.

– Ты не понял, что тебя отравили? – как могло показаться искренне удивился Аристотель, ловко сплевывая косточку в чашу из которой ел. – Или до сих пор не веришь мне?

– Не знаю, – буркнул Саша. – Верю не верю, какая разница. Если что-то знаешь, выкладывай. Наверное, я бы не спрашивал, если что-то понимал.

– И не догадываешься, кто это сделал? Не понимаешь, что здесь происходит, какая идет игра? – продолжил задавать вопросы Аристотель. Вопросы не подразумевали ответов и только раздражали Сашу. Старик помолчал, съел еще несколько маслин. – Если это действительно так и ты ни о чем не подозреваешь, тем лучше. Я опасался, что ты начнешь рубить с плеча, но поспешность приведет к бунту, а это меньше всего нужно нам.

– Нам? – от возмущения Саша закашлялся.

Аристотель отставил чашу с маслинами и выпрямился.

– Нам! – с легкостью повторил он.

Они долго смотрели друг другу в глаза. На этот раз Саша не отвел взгляд.

– Кто эти люди, про которых ты говоришь, Аристотель?

Уголки губ мыслителя расплылись в улыбке

– Имеет ли это хоть какое-то значение, если ты все равно не поймешь о ком идет речь?

Саша замялся, чувствуя свое смущение. Ловко его уделал старик, ничего не скажешь. Действительно, назови Аристотель имена предателей и ничего не изменится. Саша не знал людей из собственного окружения. Другое дело какой смысл вкладывал в свои слова Аристотель? Не заигрывал ли старик с ним? Приходилось признать, что будь так, то и сам Саша прямо сейчас заигрывал со стариком.

– Скоро ты все узнаешь сам, – продолжил Аристотель, громко хлопнув в ладоши. – На утро назначен совет и тебе неплохо было бы выспаться, прежде чем солнце покажется на небосводе, – он было двинулся к дверям, но остановился, бросил взгляд на разбитую чашу в дальнем углу комнаты, ту самую в которой подали вино. – И еще, не груби с вином, оно сыграет дурную шутку… – Аристотель еще с минуту молча постоял у двери, затем отодвинул засов и вышел, махнув рукой на прощание.

Саша ничего не ответил. Когда дверь закрылась он услышал, как Аристотель обратился к одному из охранников.

– Пердикка! Не пускай никого! Ему необходимо прийти в себя! – сказал старик.

Саша усмехнулся. Аристотель мог промолчать. Сейчас не хотелось никого видеть, а первого пришедшего Саша, пожалуй, придушил бы собственными руками прежде, чем тот успеет заговорить. Он зевнул, широко открыв рот, наверное, впервые жизни не прикрывая зевок рукой. Плевать. Страшно хотелось спать, мышцы ломило от усталости. Вот только парадокс заключался в том, что сегодняшней ночью ему вряд ли удастся сомкнуть глаза и выспаться. Слишком отвратительными выглядели обстоятельства, в которых он был вынужден вариться. Он нехотя поднялся, уставился на чашу с недоеденными маслинами и в ярости перевернул стол. Предатели, яд, какой-то собственный путь Македонского… Ни о чем этом он не хотел даже слышать! Он, Саша не имел к этому никакого отношения и не собирался проживать чужую жизнь. Настроение сделалось еще паршивей от осознания, что чужая жизнь вдруг в один миг стала его жизнью. Теперь было не откреститься от судьбы человека, которого он никогда не видел и никогда не знал. Удивительно, но Саша даже не смотрел знаменитый фильм «Александр»… Отчего тогда странный выбор судьбы пал на него? Ответа не было. Он завалился на кровать, по щекам текли слезы. Обжигающие, соленые, но такие же чужие как весь этот мир.

Глава 2

***

Как и говорил Аристотель, военный совет собирался рано утром. Саша завтракал в своих покоях, когда в дверь постучали и сообщили, что полководцы ожидают своего повелителя в зале. Оставалось догадываться, как эти люди продрали глаза в такую рань, ведь еще ночью они были пьяны вдрызг, а многие вовсе не были в состоянии подняться со своих мест. Возможно, подобные попойки для греков не были редкостью и бывалым соратникам Александра Македонского зачастую приходилось проводить советы и встречи после пиров. На совете же предстояло принять арабских послов из Тхаджа, о прибытии которых стало известно еще вчера.

Настроение с прошедшей ночи стало немногим лучше. Саша заканчивал завтрак и с любопытством рассматривал мозаику. Великолепным рисунком в покоях Македонского был полностью украшен потолок. Если ночью, будучи выпивши и не в духе он не смог оценить всего великолепия покоев царя, то теперь спальня Александра Македонского, ставшая его спальней, заворожила Сашу до глубины души. Покои были заставлены предметами роскоши с особым изяществом и вкусом. Выделялись статуэтки древневосточных божков, вырезанные из слоновой кости, аккуратные миниатюрные фигурки тигров из черного камня. На стене у изголовья кровати висела карта мира громадных размеров, сшитая из составных кусков плотного пергамента. С любой точки в комнате без труда читались названия городов и рек на древнегреческом. В других местах стены украшали шкуры леопардов, к этим хищникам у царя была особая страсть. На столе стояло чучело орла, а в дальнем углу покоев в глаза бросалось висевшая на стене голова тигра, замершая в хищном оскале. Шкуру быка постелили возле окна. Дополняли убранство комнаты многочисленные предметы декора из золота, серебра и драгоценных камней, как подставки под винные кубки и дискосы.

Однако, безусловной изюминкой царских покоев была та самая мозаика, на которую все утро пялился Саша. В нижнем правом углу читалась корявая надпись, сделанная рукой автора: «Александр Великий в Персии». Художнику, создавшему произведение, выпала великолепная возможность отразить детали в мельчайших подробностях. Мозаика состояла из множества частей, величина каждого элемента была не меньше локтя в длину и ширину, по сути, представляя собой отдельную тщательно прорисованную картину. Войско Македонского штурмовало неизвестный персидский город-крепость, на поле боя развернулась ожесточенная схватка, где только случай определял счастливчика-победителя. В крепости персов, огражденный высокой стеной с башнями и целой кучей хорошо прорисованных защитников укрылся царь Дарий. Войску Македонского не удавалось взять укрепление и расправиться с царем, но судя по задумке художника в этот момент к сражению присоединялся воспаривший над полем боя Александр, который должен был переломить ход сражения. Художник постарался на славу, на лицах сражающихся замерли страх, ярость, гнев и все то, что только может испытать человек в бою. Лицо персидского владыки отражало ужас, когда как лицо Македонского светилось уверенностью, верой в победу, в себя и в собственное войско.