Страница 4 из 12
– Салют, друзья-неприятели! Гасись, тараканья кр-ровь! – благим матом орал Кошевенко, потроша из шмайсера целившегося в него эсэсовца. – Что-о, падла, к земле жмёшься, как уж?! Глубже зарывайся, гад! Я смерть твоя! – раздувая над своим автоматом дёргающееся пламя, зверел капитан.
Билла-ги! Танкаев внезапно испытал странное оцепенение будто ход времени надорвался…Остановился, вморозив в себя спонтанный орнамент явлений и форм, не успевших измениться в момент, когда вдруг трахнул с неба крепчайший мороз. В голове застыла яркая, как блесна, мысль, что фронтальная позиция, – лоб в лоб, на которой теперь находился его отряд, была превосходной! « Ё-моё!..Один « дегтярь» мог бы сдерживать роту штурмовиков…А подавить его – если только прямым попаданием снаряда…» Поздно. Близок локоть да не укусишь!
Остановившееся время заморозило разорванный криком рот Кошевенко. Остановило руку сержанта Абжандадзе, ухватившую ременную сбрую эсэсовца. Вырвавшего чеку гранаты Максима Чайкина, что замахнулся для броска в гущу немецких касок и замер, как застывают во льду пузырьки воздуха, палые багряные листья, куцый окурок, мёртвая птица, брошенный кем-то стоптанный драный башмак. Так замерзает, дрожащая от ветра вода, схватываясь недвижимой слюдяной коркой, остановив в себе время.
Это длилось мгновение, кое, как кристалл сахара бесследно истаивает в кипятке. Застывшее мгновение исчезло…Из него, размороженные, с рёвом-пальбой вырвались наполненные энергией смерти и разрушения рвущиеся навстречу друг другу каски, фуражки, анораки и ранцы, автоматы-штыки, гимнастёрки и маскхалаты. Вихрь опасности, словно кулак, ударил в лицо, стремительно-грозно надвинулся. Из чёрной мундирной волны с гремучим свистом вылетела жидкая огненная струя. Ударилась в красноармейцев, оставив липкий ожёг. Несколько человек, охваченные огнём в страшных муках и корчах катались по снегу; другие, бегущими факелами врубились в фашистские цепи, геройски подрывая себя и врагов гранатами.
Талла-ги! Эти взрывы боли и непреклонной воли вырвали оглушённое сознание Танкаева из тупого оцепенения. Сквозь выбитые ветром слёзы, за доли секунды он увидел, как из огня и дыма, прямо на него, ровно духи подземелья, выносят штурмовики. Один в белой каске. Держал на плече фаустпатрон – трубу с тупорылой гранатой. Другой в забрызганном кровью маскхалате, с бешеными глазами, выставил автомат. Третий, огромный, обвешанный пулемётной лентой, с каменным лицом, вытягивал длинный ствол MG 42. В накалённых картечинах его глаз отразились: раструб пламягасителя, дульные компрессоры, стоячая мушка, кожух ствола и стальная рогатка болтавшихся на весу сошек.
В следующий миг ТТ комбата харкнул огнём, взлетел голубой дым, и на том месте, где был правый глаз штурмовика с гранатомётом появилась дыра. Свинец, насквозь пробив череп, обдал остальных мелкими осколками кости и мозга. Панцерфауст-гренадёр, как могильная плита рухнул под ноги Танкаева, но даже когда оказался на земле, ноги трупа продолжали судорожно молотить снег, будто он пытался бежать.
Второй выстрел в упор отбросил эсэсовца в забрызганном кровью маскхалате назад в снег, где он и остался лежать сапогами вперёд. Пуля снесла ему половину лица, и теперь челюсть, подбородок и нос болтались на белёсых бескровных сухожилиях.
Третий, обвешанный пулемётной лентой, словно клеймёный раскалённым тавром, шарахнулся в сторону. Но не попятился, а повернулся всем корпусом к комбату и попёр на него, как бык.
Холостые щелчки бойка, были наградой для слуха здоровенного немца. Глаза его тлели злорадством. Обойма ТТ была пуста, хоть тресни. Пулемёт эсэсовца тоже не был заправлен острозубой лентой, но это обстоятельство его, похоже, ничуть не трогало. Перехватив пулемёт, как дубину, он рванулся вперёд. Тремя громадными прыжками он покрыл разделявший их чёрный прогал, на ходу раскроив прикладом череп раненному осколком мины Сметанину.
Второй удар разбил в щепы трёхлинейку, которую успел поднять с земли Магомед. Ражий фельдфебель СС и комбат очутились лицом к лицу – два врага приготовившиеся к смертельной схватке. Фигура немца напоминала дикого вепря, кисти рук покрывал густой волос, похожий на рыжеватую шерсть, глаза горели огнём, как у дикого зверя…
Высокий и стройный, с широкими плечами и выпуклой грудью, не имевший сходства с грудью какого-бы то ни было животного, крепко стоя на длинных прямых ногах, Магомед держал в одной руке кинжал, в другой сапёрную лопатку. Противник был вооружён всё тем же пулемётом MG 42, который держал двумя руками, как массивную палицу.
Он первым нанёс удар, но его « палица» лишь слегка задела руку майора. Магомед, в сою очередь, опустил заточенную сталь. Удар пришёлся по земле: противник успел отскочить в сторону, рыча от ярости. Широкое прусское лицо его выражало насмешку и лютую, кровожадную злобу.
На минуту оба отступили, подстерегая движения противника. Низвергавшиеся с неба облака летучего пепла окутывали их рябой пеленой. Рваные отблески гаснущих взрывов озаряли страшную картину рукопашного побоища.
…Оба чувствовали, что смерть стоит рядом, слышали её голос в громовых раскатах артиллерии, истошных криках умирающих и содрогании земли под ногами.
Немец снова перешёл в наступление. Тяжёлый приклад пулемёта дважды рассёк воздух над головой комбата. Опустился в третий раз, оцарапав бедро вёрткого противника, в то время как остриё кинжала вспороло анорак и кожу на плече фельдфебеля.
Железный лист лопаты с хрустом надрубил череп фельдфебеля. Тот без крика упал на колени, мучительно поворотив к нему перекошенное боль лицо. Квадратное, удлинённое страхом, оно чугунно чернело. Тяжёлый пулемёт выпал из его мясистых больших рук, он что-то часто шевелил пепельными губами. Ворот анорака, будто студнем, захряс наплывшими мозгами и кровью.
Он встретился с эсэсовцем взглядом. На него мёртво таращились свинцовые картечины глаз, в горле гудел булькающий хрип. Распалённый безумием, творившимся кругом, Танкаев снова занёс руку. Дрожа ноздрями, как шашкой, с плеча махнул лопатой. Удар с длинным протягом разделил череп надвое. Огромный фельдфебель, как подкошенный рухнул ничком.
В груди майора словно всё одубело, то что до атаки толчками гоняло кровь…Не чувствуя ничего кроме адского звона в ушах, он озверело огляделся, лихорадочно выбирая новую жертву…
* * *
Рукопашная схватка была короткой, но яростной, беспощадной. Обе стороны дрались насмерть и вскоре обугленные воронки и ямы, выбоины и канавы наполнились с верхом порезанными-пострелянными карателями, лежавшими вперемешку с танкаевцами. Из-за явного превосходства сил первых, отряд комбата был обречён. И однозначно был бы выбит до последнего штыка, но!..
Трагичный исход исправили две свежие роты сибиряков из 138-й стрелковой дивизии, которую командующий 62-й армии Чуйков получил 17 октября. Вовремя подоспев, с налёту оседлав соболевский рубеж, сибиряки отбили обескровленных героев-танкаевцев. Крепко поредевший отряд комбата, насилу с боями вышел к своим позициям. В то время, как моторизованные части штурмовиков на совесть « причесали» пулемёты сибиряков. Встретив, кинувшегося в погоню врага на близкой дистанции, они выкосили остатки штурмовиков, уложив их среди присыпанных снегом мертвецов.
* * *
Временно оставленный плацдарм встретил их мрачной, подавленной тишиной, сырыми от крови окопами, обвалившимися брустверами, жуткими стонами раненых.
…Батальон Танкаева только что отбил очередную танковую атаку. Девятую по счёту за этот дьявольски трудный день. Куда не брось взгляд, всюду виднелись подбитые немецкие танки, похожие на почерневшие от дождей, покосившиеся от ветров стога. Перевёрнутые вверх днищем, с пробитыми бортами, прожжённой сталью, они изрыгали из люков зелёное ядовитое пламя. Тут и там валялись оторванные детонацией башни тяжёлых машин. Возле разорванных гусениц, перекошенных катков, чёрными головнями лежали сгоревшие трупы танкистов.
Сам плацдарм, за который погибал батальон, в этот час напоминал огромную горящую покрышку, ребристую, кипящую жидким гудроном, с чёрно-красными пастями огня, из которых, как из адовых трещин, вырывалась лоснящимися клубами жирная копоть. Ветер с Волги гнал в развалины домов, дворы и проулки неистребимый запах горелой нефти, кислого ледяного железа, сырого зловонья порванных коммуникаций и вездесущего тлена.