Исповедь

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы неожиданно не возник компромиссный вариант выхода из создавшегося тупика. По инициативе некоторых педагогов, в том числе и Мальвины Семеновны, и благодаря влиянию и связям директора музыкальной школы, выпускникам была предоставлена возможность, в качестве исключения, продолжить образование еще в течение трех лет в объеме программы музыкального училища. В городе таким правом пользовалась лишь одна музыкальная школа-десятилетка при консерватории. Конечно, сопротивление Эмиля резко ослабло, но в глубине души он с подозрением отнесся к такому варианту. Ему как-то не верилось в возможность поступления в консерваторию после окончания музыкальной школы. Но Мальвина Семеновна убедила его, что за три года он пройдет всю четырехлетнюю программу музыкального училища за счет отсутствия общеобразовательных предметов. Так или иначе, Эмиль и еще три девушки перешли в восьмой класс музыкальной школы.

Но что-то вдруг стало происходить с Эмилем. В течение последующих двух лет он стал все больше и больше остывать к музыке. А началось все с музыкальной теории. Ну никак не давалась она ему! Более того, его буквально тошнило от нее. В конце концов он настолько обленился, что вообще перестал открывать учебники по теории музыки и стал посещать занятия сперва через раз, а затем и еще реже. Пошли жалобы, замечания со стороны педагогов. Каждый раз Эмиль обещал исправиться. Не интересовала его и общеобразовательная школа. Его ругали и там, и здесь, и все это он молча покорно выслушивал, потупив глаза и опустив голову. Если подсчитать, сколько ему наговорили за эти два года обидных слов и прочитали всякого рода нравоучений – разумеется, чаще по делу, – то иному этого на всю жизнь хватило бы. И он почти привык (если к этому вообще можно было привыкнуть) к брани, замечаниям; привык бессловесно, безропотно проглатывать унизительный поток «правильных слов». Внешне он соглашался на эту ежедневную пытку выслушивания назиданий, позволяя всем этим людям говорить ему всякие мерзости, и ничего не предпринимал, чтобы изменить свое положение; доказать, что он вовсе не тот, за кого его принимают все эти люди. А внутренне он считал себя умнее и выше их всех; считал, что достоин такой участи, которая им и не снится; что все они ходят по земле, а он один парит в воздухе; что грош цена словам этих людей; что ему предначертано осуществить более высокие, чем у них, цели.

Постепенно у Эмиля сложилось мировоззрение фаталиста. У него было собственное отношение к своей смерти. Он уверял себя, что не случайно появился на свет: это было продиктовано какой-то необходимостью. Что его рождение должно быть чем-то оправдано. Отсюда он делал вывод, что судьба сдаст его в лапы смерти не раньше, чем он оправдает факт своего прихода на эту землю. Эта уверенность и обрекла его на целеустремленность, и породила в нем чувство собственной уникальности. В то же время его съедал червь сомнения: может, он ошибается; может, он слаб, беспомощен и сер?..

Это было его тайной, ее он лелеял с юности, она была его отрадой и отдушиной. С этой мечтой он чувствовал себя счастливым, под ее давлением он постепенно сворачивался, как улитка, замыкался в себе, отгораживался от внешнего мира. Общаясь с людьми, он в то же время витал где-то в облаках, оставаясь наедине со своей мечтой, словно его вовсе и не было среди людей.

Девятый класс в общеобразовательной школе оказался сборным, составленным из двух восьмых классов. Класс был дружен, обычно по праздникам ребята организовывали вечеринки. Заводилой в классе была девочка Ира – рослая, с простоватым, но довольно симпатичным лицом. Белокожая, с золотистыми, вьющимися колечками и всегда коротко подстриженными волосами, она вся излучала свет и энергию. Редко какой мужчина не оценил бы ее крепко сбитое тело, крутые бедра, высокую грудь и длинные стройные ноги. Прибавьте сюда властный характер и уверенность в себе – и вы сможете представить себе, какое влияние она имела на одноклассников. Любимица педагогов, комсорг, а затем и староста класса, она училась на хорошо и отлично. В то же время она была душой компании – как говорится, «своей чувихой», бывшей на короткой ноге с ребятами. Даже самые задиристые и хулиганистые элементы класса уважали ее и считались с нею.

К концу учебного года Эмиль стал замечать явные признаки особого внимания со стороны Иры. Это выражалось в продолжительных и многозначительных взглядах, которые невозможно перепутать с какими-либо другими. Эмиль был, конечно, польщен, но, как всегда, ничего в ответ не предпринимал. Однажды класс собрался на вечеринку в квартире одной из девушек. Как обычно, Ира была в центре – шутила, шумела, суетилась, смеялась. Заставила Эмиля играть на пианино – не классику, конечно, а легкую музыку. Веселым получился тот вечер. Все танцевали до упаду, пили шампанское и закусывали. Эмиль в основном танцевал с Ирой. Она притягивала его, как магнит, и он, безвольно подчинившись, вовлекался в ее стихию-страсть. Он ничего более не соображал, был словно во сне. Нет, не хмель ударил в голову Эмиля: он был опьянен прикосновениями к податливому мягкому женскому телу. У него дрожали коленки от наслаждения, когда он прижимал к себе ее пышные груди. Они кружились и кружились в бесконечном танце, время для них остановилось, и, казалось, этому блаженству не будет конца. Вернул их на землю чей-то ехидный голос:

– Ира, осторожно: не задуши Эмиля в своих объятиях.

Действительно, рука девушки крепко обвивала шею Эмиля. Не в силах превозмочь соблазна, они гладили тела друг друга. Эмиль пришел в себя только после того, как вся компания вывалилась на улицу. Все жили по соседству и, разбившись на группы и пары, разбрелись по домам. Эмиль провожал Иру. Свежий воздух окончательно уничтожил остатки сексуального кайфа, и он вновь превратился в заторможенное и внутренне стесненное существо. Когда они подошли к ее дому, Ира предложила:

– Может, пройдемся немножечко? Смотри, какая прекрасная ночь!

Стояла поздняя весна. Ночная тишина обволакивала парня и девушку, которые, тесно прижавшись друг к другу, медленно шли по лунной тропе. На перекрестке они остановились, не зная, куда идти дальше.

– Пойдем в ту сторону, – указала Ира на тонущую во мраке улочку, хитро и маняще улыбаясь.

– Нет, ты знаешь, мне надо домой, – выпалил скороговоркой Эмиль.

И сразу же ему стало не по себе. Возможно, потому, что Ира так странно посмотрела на него. Не столько с удивлением, сколько с недоумением. Казалось, она не поняла его слов.

– Ладно, спокойной ночи, – только и произнесла она в ответ.

И они расстались. Придя домой, Эмиль сразу лег в постель. Теперь, оставшись наедине с самим собой, он мог сосредоточиться и осмыслить происшедшее. Через несколько минут он понял, какую непростительную ошибку совершил, отказав Ире. Он поступил так глупо, как мог поступить только он. Поступок был оскорбителен для мужского достоинства и самолюбия и бестактен по отношению к девушке. Да и вообще был просто собачьей чушью! Парень отказывается от того, что ему предложила девушка. А предложила она ему, ни больше ни меньше, саму себя!.. Такие мысли долго мучили Эмиля той ночью, пока он, вконец издерганный, не заснул.

Вообще, ночью все видится по-другому – не то что днем. Ночью все воспринимается обостренно. Человек остается в темноте один на один со своими представлениями. Ночью он более чувствителен и эмоционален, а жажда справедливости заставляет думать о возмездии. Другими словами, человеческий образ «Я» вытесняет «Оно» (то есть сознание продолжает существовать в бессознательном). Поток подсознания усиливает действие человеческого «Я»-идеала на «Я»-реальное. Те мысли, которые приходят в голову ночью и кажутся вполне реалистичными, утром выглядят абсурдными и нереализуемыми. Днем уже не хочется делать того, что задумывалось ночью. Ночью человек опьянен какой-то страстью. Постель, уют, нега вызывают эти ощущения и ассоциации. Это часы грез и мечтаний – но не планы на завтрашний день, а, скорее, заветные желания. Терзаясь подобными мыслями, Эмиль всегда засыпал с трудом. Особенно его одолевали сексуальные идеи и сексуальный мазохизм. Ему не давало покоя, что одну чувиху он не трахнул, другую как следует не облапал. Зато сколько он их поимел в своем воображении! Он еще не знал, что чем больше секса в воображении, тем меньше он нужен в реальности.