Страница 36 из 75
Не знаю, как долго продолжался этот неистовый поцелуй, но наконец дин Ланнверт немного отстранился. Самую малость, так, что я чувствовала его твёрдое тело, его тяжёлое дыхание прохладой гладило мне лицо, и я видела, как сильно бьётся жилка на его крепкой шее. Ощущая на себе жаркий взгляд, я только и делала, что гипнотизировала эту жилку, боясь поднять глаза.
Ничего не говоря, дин Ланнверт отщёлкнул застёжку на моей правой руке, потом на левой. Освободил ноги. Снял цепь с талии, и затёкшее в одном положении тело подвело, я потеряла равновесие, неловко упав прямо на своего мучителя. От стыда, что он видит меня такой жалкой, я тут же отвернулась, хотела было встать, но ноги дрожали, сделались совершенно ватными. Дин Ланнверт, опять не сказав ни слова, подхватил меня и понёс наверх.
Я не пыталась вырваться. Я была слишком растеряна, смущена, напугана, моё собственное тело, разгорячённое и томительно желающее большего, сводило меня с ума. Закрыв глаза, я пыталась успокоить дыхание, расслабиться — насколько это было возможно в руках дин Ланнверта. Подъём показался мне мучительно долгим — по узкой, едва освещённой тусклыми лампами лестнице, наполненной тяжёлым дыханием дин Ланнверта и моим бешеным, отдающимся в ушах сердцебиением.
У меня было ощущение, что меня жестоко пытали, хотя, если судить объективно, всё, что сделал дин Ланнверт — это привязал меня к решётке и заставил несколько раз испытать болезненные ощущения. Возможно, при желании я бы даже могла их некоторое время терпеть, если бы задалась целью действительно солгать ему. Но меня так сильно выбило из колеи всё это: осознание, что я полностью в его власти, что он считает, что я влияю на него, тот дикий безумный, совершенно внезапный поцелуй. Дин Ланнверт словно задался целью свести меня с ума, потерять все ориентиры, и я то дрожала от страха, то всё внутри скручивалось от невероятного притяжения. Даже когда он мучил меня, он оставался для меня привлекательным, мне нравилось его твёрдо вылепленное лицо, чувственные губы, мощная шея в раскрытом вороте чёрной рубашки.
Он казался мне зверем. Злым жестоким хищником, и при всём этом дико притягивающим хищником.
Наконец дин Ланнверт открыл дверь, вынес меня в коридор и спустил с рук перед дверью в мои покои. Он даже не слишком запыхался, хотя проделал весь этот путь вверх по лестнице с грузом на руках. Открыл дверь, но почему-то не торопился отпустить меня, молча сверлил взглядом. Под этим жарким яростным взглядом я снова залилась краской. Рванулась, мечтая скорее сбежать, но дин Ланнверт быстро перехватил меня за талию, прижал к стене, придавил собой. Во взгляде у него было что-то невыносимое: безумный блеск, признание своей слабости, какая-то непонятная мольба, которую я не могла разгадать — и я смотрела в его глаза и тонула в их тёмной глубине.
На этот раз я поняла, что он собирается сделать. Поняла и всё равно осталась на месте, как будто он и впрямь околдовал меня.
Он коснулся губ так удивительно нежно, так осторожно, что я затаила дыхание. Невольно приоткрыла рот, впуская его. С трудом заставила себя остаться на месте, не податься вперёд, требуя большего, особенно когда его пальцы нагло переплелись с моими, по-хозяйски захватив в плен. Дин Ланнверт словно изучал меня, мои губы, мою реакцию. Я прикрыла глаза, не выдержав его настойчивого взгляда, но продолжала чувствовать его на себе.
Это был не такой зверино-дикий поцелуй, как внизу, это было изучение, проба границ, попытка выяснить, как далеко вообще можно зайти. И в то же время этот поцелуй был полон тягучей расплавленной, как жидкое олово, страсти, отчаянного желания обладать. А хуже всего было то действие, которое на меня оказывала эта своевольная дерзкая ласка.
Как-то внезапно мы стали не смертельными врагами, не похитителем и его пленницей, а просто мужчиной и женщиной, и мужчина открыто признавался в своей слабости, а женщина безропотно принимала это признание, принимала и жаждала. Хотелось продлить этот миг перемирия навечно, но в сознании вдруг появилось строгое лицо отца, в ушах прозвучал его голос: «Тинна. У меня слишком много врагов. Будь осторожна. Будь очень осторожна».
Я вздрогнула, приходя в себя. Оттолкнула дин Ланнверта, вырвалась, забежала в комнату, обернулась и с отчаянием крикнула прямо ему в лицо:
— Я вам не девица лёгкого поведения! Оставьте меня в покое!
Он стиснул челюсти, глаза полыхнули яростью. Испугавшись, я тут же закрыла дверь и приникла к ней всем телом, словно ожидая, что он начнёт ломиться, словно мой вес — который он только что с лёгкостью нёс на руках — мог помешать ему ворваться, если он того захочет.
Но дин Ланнверт не стал ни врываться, ни отвечать что-либо на мою брошенную в запале фразу. Я услышала стук его каблуков, а потом звук открывшейся и закрывшейся двери.
Ушёл к себе.
Накатившее облегчение словно вынуло из меня стержень. Я почувствовала одуряющую слабость, приникла лбом к двери, да так и сползла по ней вниз, и свернулась калачиком, обхватив ноги руками.