Страница 43 из 80
А он ничего не мог поделать с моей темной тоской по графу, что с каждым часом становилась сильнее.
Мне было не важно, что граф бы сделал со мной при встрече, главное, чтобы эта встреча состоялась. И ради этого я готова была на все. Вот только граф молчал, не приезжая к нам, оставаясь так далеко, в своем замке, куда я больше уже не могла вернуться.
Годы тянулись один за другим и мне стало казаться, что они еще темнее чем те, что были сразу после обращения. Тогда граф был рядом, пускай и обрекал меня на боль и страдания. Без него же часть меня умирала в агонии.
Я пыталась отвлечься и в этом помогали тренировки. Я хотела окончательно взять жажду под контроль. Граф смеялся над этим, но Викторий помогал, хотя никакие успехи не могли принести мне радости. Я бы легко отдала всю радость будущей вечности за час страданий рядом с графом.
В 1037 году графу надоела старая личность и он инсценировал свою смерть, как всегда делал прежде. На самом деле, это не так уж и сложно, если ты умеешь внушать людям все что угодно. Однако ко мне он так и не вернулся.
Он отправил письмо с тем, что хочет видеть Виктория у себя. Про меня там не было ни слова.
Но почему?
Граф, обращая меня, говорил, что я буду его всегда, но подарил мне жалкие десять с лишним лет, а после бросил, словно сломанную, давно надоевшую куклу. И это он называл вечностью?
Боль, страх, тоска и отчаяние – вот что я ощутила, когда поняла, что пока не нужна графу. Что он просто отложил меня в сторону и занялся другими, более интересными ему вещами.
Викторий мог бы остаться со мной, учитывая, что он говорил о своих чувствах. Но он поспешил к графу. Разумеется. Я бы и сама поступила точно так же, если бы только граф позвал меня, а не его.
– Я надеюсь, ты сможешь это отпустить, – сказал он мне напоследок. – И начать новую жизнь. Если ты решишь скрыться, я постараюсь убедить графа не искать тебя. Возможно, со временем он забудет и оставит тебя в покое.
– Лучше постарайся убедить его вернуться, – ответила я и отвернулась, чтобы он не видел моих слез.
Ведь без графа будущее оставалось для меня закрытым. Не могло быть никакой новой жизни, потому что воспоминания – это не жизнь. Я не знала, где теперь граф и когда он вернется ко мне. Да и вернется ли вообще. Я просто существовала, днем прячась от солнца, а ночью вспоминая его прикосновения.
Спустя несколько лет после отъезда Виктория, я опустила руки окончательно. Я отпустила слуг, питаясь в соседней деревне, и дом пришел в запустение. Я не пользовалась большей частью комнат и не пыталась убрать разросшуюся паутину и осенние листья, что намел ветер через распахнутые двери. Ухоженный некогда дом стал отражением моей мертвой души и я, словно призрак, без дела скиталась в нем, потерянная в одиночестве, не смевшая ни умереть, ни пытаться жить дальше.
За десять лет до своего вхождения в полную силу вампира, спустя сорок лет после обращения, я окончательно убедилась, что полностью контролирую жажду. Викторий еще прежде говорил, что я делаю невероятные успехи в этом, и что у него не получалось это так просто (хотя, разве потратить на это полвека можно считать успехом?).
Зато у него получалось не зависеть от графа настолько, насколько была зависима я.
В любом случае, теперь я не сорвалась бы, даже голодной увидев свежую кровь, а это было действительной редкостью среди молодых, еще не вошедших в силу, вампиров. И как только я поняла, что больше не несу в себе никакой угрозы, я решила навестить семью.
Это было самым нелепым решением в моей вечности. Не знаю даже, как оно пришло мне в голову и почему я сделала это. Ведь не могла же я всерьез рассчитывать, что спустя столько лет смогу найти в живых родителей или брата?
Наверно, мне просто надо было сбежать от одиночества, а других мест я и не знала. Но существовать в пустом, заброшенном поместье, умирая от черной сосущей тоски, что оставил во мне граф, я больше не могла.
Конечно, люди, что сейчас жили в моем старом семейном замке Фарго были мне незнакомы. Новый барон, его жена и их дети: два темноволосых юноши, почти уже мужчины, с разницей в пару лет и младший, десятилетний сорванец, что отличался от них и так мучительно напомнил мне брата в детстве.
Но пускай я их и не знала, уйти от них я все равно не смогла.
Да и куда мне было идти?
Прошлая жизнь осыпалась пеплом за моими плечами. В замке, где я жила с графом, теперь правили его якобы наследники, а того, кто сломал меня как куклу, привязав к себе крепче чем сталью, больше не было рядом. И потому будущее мое скрывалось в чернильной тьме.
Граф приучил меня к боли и страху, и спустя несколько лет одиночества сами эти понятия стали ассоциироваться с ним. Чувствуя боль, я чувствовала его рядом. А когда я боялась, то мне казалось, будто это его алые глаза смотрят на меня из тьмы сквозь прошедшие годы. О каком излечении мог говорить Викторий, если болезнь стала частью меня?
Я не могла жить спокойно, потому что само понятие спокойствия исчезло из моей жизни после замужества. А теперь, когда графа не было рядом, когда я могла пытаться что-то наладить, я делала прямо противоположное – я сама нашла себе мучение и терзала себя им раз за разом.
Мучение заключалось в том, что я следила за этой семьей, моими дальними родственниками.
Они были живыми, и они были счастливыми.
Барон был суров, но заботлив, и кажется, действительно уважал и любил свою жену. Их дети росли, превращаясь в настоящих рыцарей и главное, это были их родные дети. Их родные, живые дети.