Капище

   Александр Сергеич провел в Белособорске. Всему должна быть своя мера.

   - Выходит, нам крупно повезло!

   - Может, и так, - улыбнулся Алексей, как бы демонстрируя, что проявляет чудеса терпеливости. - Кстати, Александр Сергеевич не обходил молчанием тему нечистой силы: "Руслан и Людмила", "Бесы" - да что там, четверть творчества! А другие классики?! Лермонтов - "Демон", Турге­нев - "Записки охотника"... Помнишь: "бяша-бя-ша..."?

   - Гоголя забыл! - с вызовом вставила Лиля.

   - Да! Гоголь! Особенно Гоголь! Они - знали! Они - чуяли это нутром!

   - Что - это?

   Алексей нетерпеливо поерзал на стуле:

   - Тебя ведь не удивляет, что природа создала такие совершенно разные существа, как слон, муравей и ры­ба-меч? Почему же ты не хочешь напрячь воображение и признать, что ряд можно продолжить и в нем найдет­ся место и для леших, домовых, дворовых, полевиков, водяных, кикимор?

   - Слона я могу увидеть в зоопарке, муравья в лесу, а вот встречать кикимору что-то не доводилось!

   - А ты пойди в комнату смеха и посмотри в кривое зеркало! - бухнул вдруг мой братец.

   За столом воцарилось неловкое молчание. При­знаться, подобного пассажа я ожидал от Алешки мень­ше всего.

   Лиля буквально окаменела.

   - Алексей! - Мама строго стукнула ладонью по столу.

   - Ну, знаешь! - Лиля - тихая, домашняя Лиля - швырнула вилку на стол и выскочила в другую комнату.

   Вот те раз! Вот так семейный совет!

   - Меня не так поняли! - отчаянно завопил Алеш­ка. - Все меня не так поняли! Я никого не хотел оскор­бить! Я всего лишь хотел напомнить об эффекте криво­го зеркала! О том, что вокруг нас мир условностей!

   - Господи! - Мама закрыла лицо ладонями. - Алеша, ты хоть сам понимаешь, о чем говоришь?! Не­медленно извинись перед Лилей!

   - Глупо все, ч-черт... - Он неловко выбрался из-за стола и тяжело протопал за портьеры.

   - Вы, Кларочка, не беспокойтесь, - принялась оправдываться за него мама. - Алеша - очень хороший, скандалов у них почти не бывает, просто сейчас все на нервах.

   - Я понимаю, Людмила Николаевна, - кивнула Клара. - Вы только сами не волнуйтесь.

   - Погодите, дети, раз уж так получилось... - опершись о стол, мама поднялась со стула: - Я вам дам сейчас газеты, которые специально приберегла к вашему приезду. Хорошо бы только, чтобы Алеша не увидел, а то опять будет сердиться. - Поглядывая на смежную дверь, за которой слышался неясный рокот голосов, мама достала из серванта, где хранились ее бумаги, две местные газеты и протянула их мне.

   Я передал их, не разворачивая Кларе, и она, понимающе кивнув мне, деликатно выскользнула на кух­ню.

   Мама с мольбой посмотрела на меня:

   - Он просто переработал, да же понимаешь, Слава?! Мы с Лилей уже решили: как только закончится весь этот бедлам, заставим его взять отпуск и отправим куда-нибудь отдохнуть. Если ты, Слава, немножко по­можешь деньгами. Ты ведь знаешь его заработки и ны­нешние цены.

   - Обязательно помогу, мама, - тихо ответил я. - И ему, и всем вам. В меру своих возможностей.

   - Вот спасибо, сынок, - просто ответила она. - А твоя Клара точно не обидится на нас за этот скандал?

   - Ну, какой это скандал, мама?! Милые бранят­ся - только тешатся. Ты мне лучше расскажи, как по­живает товарищ полковник Вовка Дрючок?

   Мама принялась перекладывать на скатерти вилку с места на место - верный признак душевного волне­ния.

   - Не знаю даже, что тебе ответить, сынок. Его перевели в Белособорск года два назад. Иду я однажды с базара домой - с полными сумками, как всегда, - вдруг рядом останавливается машина, и кто-то кричит из нее: "Тетя Люда! Тетя Люда!" Оборачиваюсь: он, Вовка! Такой же белобрысый, с теми же веснушками, только погоны полковничьи. Довез он меня до дому, сумки за­нес в квартиру, о тебе расспрашивал, просил привет пе­редавать. Если что случится, тетя Люда, обращайтесь прямо ко мне, говорит. Помогу, мол, чем смогу. Звонил иногда. На Восьмое марта, под Новый год. Поздравлял да справлялся, не обещаешь ли ты приехать. Неужели я тебе не писала?!

   - Писала, - успокоил я ее.

   - Ну вот. А когда приключилась с Алешей эта не­приятность, я приоделась и пошла в милицию, - про­должала матушка тихим голосом. - К Володе. Просто хотела попросить, чтобы разобрались внимательней. Материнское сердце знает, если сын не виноват. Гово­рю дежурному: я, мол, такая-то, по такому-то делу, хо­чу видеть вашего начальника, он меня сам приглашал. А тут смотрю - Володя собственной персоной заходит с улицы. Я к нему: "Володечка!" А он так холодно: "Из­вините, гражданка, сегодня приема нет!". А сам - зырк глазами в сторону, шмыг в дверь - и поминай, как зва­ли! Вот тебе и школьный друг! Я так и обомлела. Ведь не за милостыней к нему приходила!

   - Он сказал тебе: "Приема нет" и назвал гражданкой? - изумился я. - И после не позвонил, ничего не объяснил?

   - Да, сынок. Извини меня, старуху, за прямоту, но Володя поступил некрасиво. Просто непорядочно. Я никак от него этого не ожидала!

   Я поцеловал матушку в щеку:

   - Никакая ты не старуха, а симпатичная дама ин­тересного возраста. А что касается Дрючка, то он мне больше не друг, и не будем о нем говорить за семейным столом.

   В прихожей зазвонил телефон.

   - Наверное, кто-то из моих подружек любопытствуют, как там поживают мои гости, - предположила матушка.