Страница 7 из 11
Сейчас среди детей принято, называть родителей предками. Я совсем не против, если меня когда-нибудь станут так называть. Дедушка мой, как я его помню, большую часть года проводил в экспедициях, и возвращался к нам только зимой. Вот он и был настоящим предком, если можно такое вообразить. Дедушка заползал в квартиру, как заползает медведь в берлогу, и отлеживался до весны, а потом уползал в новую экспедицию. Хотя жили мы в квартире, которую наше государство (тогда оно называлось Родина) дали деду за то, что он открыл крупнейшее месторождение в Сибири. А нам он привез немецкую овчарку по кличке Альт. Это была злющая собака, которая постоянно должна была что-то охранять, а у нас было нечего, только мамину шубу от моли. Но в моль нельзя, как следует, вцепиться, а щелкать зубами просто так Альт не хотел. Еще чего, так он думал. Вообще, большие собаки не понимают шуток. Учтите, это мое личное наблюдение, и я его повторю ниже, чтобы не забыть…
Альт не знал, чем себя занять, и, пока жил у нас дома, находился в дурном настроении. Никого, кроме дедушки, он не признавал. Видно, он решил его охранять от нас, хотя на дедушку никто не нападал. Перед приходом гостей Альта закрывали в отдельную комнату и не выпускали. Я думаю, Альт считал, что среди гостей находятся нехорошие люди, которых он должен задержать, и сквозь запертую дверь требовал, чтобы они предъявили документы. Гости это понимали и терпели, они любили папу и маму и, наверно, меня впридачу хоть меня еще любить было не за что, разве что в сравнении с Альтом. Вокруг говорили, что Альт умный, но тогда я так не думала, потому что ум не сочетается с дурным характером. Но сочетается с чувством долга, так я думаю сейчас, и, возможно, Альт был предназначен для исполнения своего долга. Потом я узнала, что его, по-видимому, звали не Альт, а Хальт, что в переводе с немецкого значит стой. Тогда немецкие слова, такие как хальт у нас очень не любили, можно только представить, если бы на улице кто-то стал громко кричать. Хальт. Хальт. Если бы милиционер стал свистеть, и то было бы лучше. Но то, что Хальт стал Альтом, конечно, отразилось на его характере не самым приятным образом. Наверно, дед считал, что нам слишком хорошо живется в сравнении с его экспедицией, и Альт должен всем показать, как это бывает, когда вокруг дикие звери и северное сияние. Если так, я не согласна. Папа и мама тоже были геологи и постоянно ездили в какие-то экспедиции. Это к тому, что (прошу заметить) я росла самостоятельно, и это отразилось на моем характере так же, как у Альта, только в лучшую сторону.
Бабушка была биологом. Она никуда не ездила, но много времени проводила на работе. Она занималась наукой и работала с мышами. К мышам, я знаю, у людей отношение неприятное, потому что они портят урожай. Но не все. Есть такие, что предлагают себя для всяких опытов, чтобы помочь людям справиться с болезнями. Это белые мыши, которые жертвуют собой, пока серые мыши едят народное зерно и наслаждаются жизнью.
Конечно, сейчас, когда я это записываю, я знаю про жизнь намного больше, чем та трехлетняя девочка (ребенок), которая наблюдала мир с балкона нашей квартиры и задавала разные вопросы. Теперь я умею писать и даже, как это говорится, оформить мысль. Но та прошлая девочка постоянно напоминает о себе и требует, чтобы я с ней советовалась. Так что я пишу сразу для всех, а это гораздо труднее, чем писать только для одного возраста.
*** Большие собаки не понимают шуток.
Наш дом назывался академическим, там проживало много видных ученых и кому-то из них (видно, самому ученому) пришла мысль организовать из нас детский сад. Чтобы мы были, как говорится, всегда перед глазами. Честно говоря, я не знаю, что за удовольствие, держать нас перед глазами, но волнения от того, что нас нет перед глазами, то же было немало. Тот ученый, кто это придумал, был, наверно, философ и выбрал меньшее из двух зол, хотя, как их измеряли или взвешивали, где меньше, я хотела бы посмотреть. Было нас человек пять или семь. Не потому, что я не умела считать, просто мы менялись, старшие дети шли в школу, а снизу прибывало молодое пополнение. В этом самодеятельном саду я провела несколько лет. Наверно, могло быть хуже. Когда растешь, нужно постоянно что-то делать, и важно, что бы это нравилось и шло на пользу. Мы постоянно что-то клеили, делали какие-то коробочки, что-то лепили. И готовили спектакли. Я, например, играла фею. У меня была черная шаль и большой веер. Ко мне подходил мальчик из нашей группы, становился на одно колено и спрашивал, что мне принести: сладкую воду или мороженое. Отвечать должны были все дети. И это было очень кстати, потому что мальчик коленом наступил на мою шаль и, когда я захотела встать, то чуть не задохнулась. Мама сказала, что, когда я рождалась, у них в палате был случай обвития пуповины. Я тогда родилась нормально, и мама легкомысленно считала, что так будет всегда…
Надеюсь, вы поняли. Вообще, когда растешь, многого не замечаешь, вернее, не успеваешь замечать. И все время что-то меняется, из старых впечатлений вырастаешь, как из детского пальто. Лучше всего я это замечала по елочным игрушкам. Они исчезали на год, а когда я успевала их забыть, они появлялись снова. Это было, как бы, мое прошлое. Потом во взрослой жизни позади остаются целые поезда, набитые впечатлениями и воспоминаниями, можно выбирать, хоть далеко не всегда хочется. А пока это была маленькая тележка, заполненная разноцветными шариками, блестящими гирляндами, и электрическими лампочками. И я смотрела на них взрослыми глазами, ведь я на год становилась старше, представьте себе, а они оставались прежними. Я шла дальше, а они отправлялись в коробку и куда-то на шкаф.
Вообще, это было удовольствие. У нас дома было несколько стеклянных птичек, которых нужно было посадить на ветки, защемив им хвосты. Там они сидели спокойно до тех пор, пока елка не начинала осыпаться, и ее нужно было выносить. Птичек я снимала под наблюдением папы, потому что сломать их стеклянный хвост ничего не стоило. Но папа боялся не за птичек, а за меня, елка была высокая, я становилась на стул и еще на цыпочки, а папа держал меня за талию, как балерину.
Наш детский сад собирался по очереди в чьей-то квартире, потом нашли пустую комнату под лестницей, сделали ремонт, и нас перевели туда. Воспитательница у нас была замечательная. Жаль, что я про нее мало знаю, только про добрый характер. Она жила у кого-то в нашем доме на правах бедной родственницы или немного лучше.
Сама она имела благородное воспитание. Как сидеть за столом, культурно себя вести, и, вообще, хорошие манеры я получила от нее. Дома специально никто моим воспитанием не занимался, и я рано научилась жить самостоятельно.
Часто мы ходили гулять в парк. Это был один из самых знаменитых городских парков. С одной стороны, всякие аттракционы, громкая музыка, а с другой – очень чистенький и культурный лес, по которому можно было гулять. Зимой в парке заливали каток, там катались кругами, а кто не хотел, выезжал на длинную аллею и носился, будто это канал, где-нибудь в Голландии. Про Голландию я узнала позже и тут же подумала, что так можно уехать далеко-далеко, куда-нибудь в другой город, например, Ленинград или Житомир. А можно было доехать до озера, в котором жили утки. Они жили там круглый год, и мы ходили кормить их хлебом. Зимой во льду специально для уток проламывали лед, делали полыньи, и утки в них плавали, а от мороза укрывались в домиках, которые стояли на берегу. Домики были такие, как для собак. Уток это устраивало. Обстановку внутри домика я не видела, но думаю, ничего лишнего, только, чтобы погреться. В этом домике утки отдыхали, потом возвращались к воде, шли организованно, никуда не спешили и громко крякали, когда пускались в плавание. Наверно, от удовольствия.