Обратная сторона времени

Селим Ялкут

Обратная сторона времени

Записки ребенка[1]

Посвящается Ире

Я люблю вспоминать себя ребенком. О взрослых писать не очень интересно, их интересно наблюдать со стороны, как я и делала в течение многих лет, которые мне теперь кажутся очень короткими. Интересно наблюдать за животными в зоопарке, за рыбами в аквариуме. Интересно наблюдать за вещами, не за куклами, а за взрослыми вещами, а за куклами, это само собой.

Дети умнее взрослых, но взрослые пишут лучше. Излагают свои мысли (представьте себе). Поэтому мне понадобилось вырасти, чтобы это записать. Иначе было бы не так понятно. Если вы дочитали до этого места, то можете сидеть спокойно, больше я рассуждать не буду, а перехожу к воспоминаниям. Но хочу дать совет, если вы начали читать с умным видом, съешьте большой соленый огурец. Тогда вы поймете, как это ребенку писать и сочинять, вместо того, чтобы носиться туда-сюда и вертеться под ногами. Взрослые говорят, что у детства времени много, но тут я сомневаюсь. А умный вид у вас все равно появится, когда вы дочитаете эту книгу до конца.

Когда-то давно, как говорят, со времен Наполеона, во дворе дома, где я жила, стояли длинные одноэтажные строения, которые назывались бараки. Они были здесь за много лет, как построили наш дом с шестью подъездами (вход со двора) и аркой посреди. Двор в глубину мне казался огромным, таким, что я могу идти-идти и не дойду до самого конца. Только не забывайте, мне тогда было четыре года или пять лет, но не больше. И совсем не потому, что я скрывала свой возраст. Мне даже хотелось быть старше, потому что я хотела пойти в школу. Вы не поверите, что так бывает, просто тетка Ленка говорит, я всегда думаю наоборот. Но пока я гуляла во дворе, куда меня отпускали с одним условием, не выходить на улицу. В бараках когда-то жили рабочие, а теперь в них никто не жил, потому что рабочие куда-то переехали. Окна были выбиты и, если встать на цыпочки и заглянуть через подоконник, были видны пустые комнаты с кучами мусора, а если смотреть долго, казалось, что там кто-то шевелится. И двери были распахнуты, вернее, дверей не было, а просто дыра – прямоугольник (это слово я узнала позже), а за ним сплошная черная темнота. Я смотрела в эту темноту, и мне становилось страшно. Казалось, что там кто-то есть. Стоит и дожидается, когда я войду. Потому я решила, что входить не буду Но когда мы гуляли неподалеку я поглядывала, выйдет кто-нибудь из этой темноты или нет. Но никто не выходил.

С нами иногда гулял мальчик, на год или два старше меня. Потом он куда-то исчез, наверно, тоже переехал. А тогда я запомнила, он был в очках. Я ему сказала, что внутри темно и страшно. А он сказал, что так и должно быть, потому что внутри находится Склад темноты. Я ему сказала, если это склад, то где сторож? Должен быть солдат с ружьем или какой-нибудь дядька в тулупе и валенках, который бы сидел у этого склада, громко кашлял и курил.

– Это совершенно понятно. – Сказал мальчик. – Почему нет сторожа.

– Нет, не понятно…

– Потому что темноту нельзя со склада вынести, ей можно пользоваться только внутри… Потому ее сторожить не нужно.

– Можно подумать… – Сказала я. – Чего тогда туда ходить?

– О-о-о… – Сказал мальчик. – Там много всего. Там всякие богатства и сокровища, а между ними разгуливают тени, кто жил там прежде. Тень не видна в темноте, но хорошо слышно, как она скрипит и разговаривает сама с собой, только слова непонятны.

– Конечно, если так… – Это я сказала. – Но ты сам говоришь, что сокровища…

– Можно вынести только одно. – Продолжал мальчик. – Вот ты зашла в темноту, идешь, идешь. Одна, в темноте. Тебе становится страшно. Но ты все равно идешь среди этой темноты и прогоняешь от себя свой страх. И так ты доходишь до самого конца, дотрагиваешься до стены. Ты ее не видишь, но ты ее чувствуешь. Дотронулась и идешь назад. И выносишь храбрость. Она только твоя. Вот что тебе дает темнота. Ты выходишь, а тебя спрашивают. Ну что, как там… в темноте?.. Не страшно? Вот тут ты можешь сказать: – Конечно, страшно… Я видела большой скелет. И у него светились глаза. Потом у него стали светиться пальцы, и он потянулся ко мне. И в последний момент я повернулась и спокойно ушла.

– И я могу так сказать?

– Конечно, можешь. Потому что у тебя есть храбрость, а у тех, кто спрашивает, как там, храбрости нет. Вот, что дает темнота.

Это, конечно, было здорово. Но пока внутрь за храбростью я еще не заходила. Только собиралась. Темнота бывает ночью, когда мама выключает свет, а тут темнота была днем. Но наши мальчишки заходили внутрь и даже гуляли там по комнатам, и рассказывали, как там внутри. Один мальчик слышал, как кто-то совсем рядом стонал и говорил на непонятном языке. И хотел ухватить его своей рукой. Но не вышло… И этот мальчик был очень бледный и спрашивал: – А где Сева? Сева где?

Сева был его товарищ. Они вместе туда зашли. Но Сева в темноте потерялся, мальчик этот вышел, а Севы нет. Мы стояли и слушали, а потом кто-то показал на крышу, туда, где была труба. Мы стали смотреть на эту трубу, но тут вышел Сева (долго его не было) и тащил за собой, как вы думаете, что? Никогда не догадаетесь. Почему я тогда чуть не упала в обморок, до сих пор не знаю. Мама говорит, что с высоты моего роста в обморок падать легко. Это взрослым и высоким трудно падать, потому что можно больно удариться. Поэтому, если хочешь упасть в обморок, нужно сначала сесть, найти удобную позу, подложить подушку, и только после этого падать. Мама рассказывала, у нее есть подруга, которая очень хорошо это умеет.

А почему я тогда не упала в обморок, я до сих пор не знаю. Потому что этот Сева тащил за собой человеческую ногу. Большую ногу, с самого верха и до пальцев. Нога была вся одинаковая, похожая по цвету на шоколадное мороженое, если его смешать со сливочным. Тогда мне это в голову не пришло, а пришло теперь, когда я хочу, чтобы вы поняли, от чего я чуть не упала в обморок. Вся нога очень блестела. Не помню, было ли что-то еще, наверно, было. Ногу вынесли и положили на пороге Склада темноты.

Тут я должна объяснить, что я подумала, пока она там лежала… Сначала мы растем, набираемся впечатлений, потом мы немного живем сегодняшним днем, а потом начинаем все это вспоминать. Я считаю, что я увидела ногу слишком рано. Вот если бы я прочла к тому времени Остров сокровищ, тогда, конечно. А теперь было еще рано. Поэтому я стояла в стороне и огорчалась, что у меня нет мыслей, сказать что-то умное. Чтобы на меня обратили внимание. Мне тогда очень хотелось, но вспомнила об этом я только теперь. Мальчик, который нашел ногу, очень гордился, но не знал, что с этой ногой делать. Если бы тогда были такие фотоаппараты, как сейчас, он бы с ней сфотографировался. И нас всех сфотографировал. Но тогда таких аппаратов не было. Он знал, что нашел что-то очень важное. Возможно, здесь шли тяжелые сражения, потом солдаты ушли, а нога осталась. А один мальчик, тот самый в очках, сказал, что это были наполеоновские солдаты, и ногу нужно отнести во Французское посольство. Это, если по правилам.

Но потом решили отнести ногу в больницу. Я это первая придумала. Потому что из нашего окна эта больница была хорошо видна. Она была по другую сторону широкой улицы, перед ней был высокий забор, но смотреть сверху, с балкона мне забор не мешал. И я видела, что там внутри. Я еще буду об этом рассказывать. А тогда я первая подумала, что нужно отнести ногу в больницу. Но я не сказала, а сказал кто-то другой, и мне стало обидно. Так бывает, ты первая догадалась, уже рот открыла, а кто-то выскочил, раз-два, пока ты так стоишь, и взрослые тебя спрашивают: – Девочка, почему ты стоишь с открытым ртом? Закрой, а то отморозишь гланды… Понятно, почему.

1

Рисунки Ефрема Лихтенштейна