Страница 99 из 163
— «А, нашёл», — с этими словами Эмберли, открыв какую-то папку, извлёк из неё стопку бумаг. — «Извините, что это всё так затянулось, но запросы в министерство юстиции в наши дни обрабатываются далеко не сразу. В этом вся проблема действующего “Указа о всеобщей мобилизации”: почти все преступления рассматриваются дисциплинарными судами, а механизм подачи апелляций загублен на корню».
— «Понимаю, сэр. Но вам ведь прислали ответ, да?»
— «Да, но, боюсь, ничего хорошего в нём нет», — Эмберли протянул листок бумаги Дому, который, принявшись читать напечатанный на нём текст, поймал себя на том, что не в силах понять написанное. Разобрал он лишь герб министерства юстиции КОГ, выведенный на бумаге поверх текста. — «Министерство юстиции вынесло решение, что апелляция на основании проблем с психическим здоровьем не будет принята к рассмотрению, даже если мистер Феникс согласится её подать».
— «То есть “согласится”?»
— «Нельзя заставить человека согласиться на подачу апелляции по его приговору. Если он сам не выразит такого желания, то и принудительно сделать это не выйдет».
— «Но он же не совсем… нормальный. Он нездоров. Не знаю, как это описать. А я могу подать апелляцию вместо него?»
— «Для этого надо, чтобы он наделил вас полномочиями своего законного представителя, а это возможно лишь с его согласия, что вряд ли случится с учётом его отношения к самой задумке подачи апелляции. Ещё подобные полномочия можно было бы получить, если бы врачи признали его невменяемым, согласно “Закону о психической недееспособности”. Но ни один врач не вынесет подобного заключения, ведь, согласно результатам медицинского обследования, он в порядке. Вы застряли в замкнутом круге, мистер Сантьяго, и ничего тут уже не поделаешь».
— «Но тот… нормальный Маркус, какого я знал, никогда бы не совершил подобного. Он же сама безупречность. Всегда десять раз подумает, прежде чем что-то делать. У него явно с головой не всё в порядке», — говоря в таком ключе о Маркусе, Дом чувствовал, будто предаёт друга. Тем не менее, этого было не избежать. — «Чёрт, как они вообще могли счесть его нормальным?! Его вообще к врачу-то водили?!»
— «Его регулярно водят на осмотры», — Эмберли расчистил немного места среди хаотично раскиданных по столу бумаг. — «Вот, сами прочитайте этот отчёт… А хотя давайте я вам просто вкратце перескажу. Мистер Феникс реагирует на всё, как вполне нормальный уравновешенный человек. Нет никаких достоверных медицинских свидетельств тому, что он страдает от какого-нибудь психотравмирующего расстройства, которое могло бы повлиять на его способность здраво мыслить».
— «Маркус всегда ведёт себя, как совершенно нормальный человек. Но это не так».
— «Вы ему уже ничем не поможете».
— «Должен же быть какой-то способ».
Нахмурившись, Эмберли некоторое время молча смотрел на Дома, будто бы изо всех сил напрягал извилины, чтобы найти ещё хоть какой-то способ.
— «Хотите знать, что я обо всём этом думаю, как человек, а не как адвокат?»
— «Говорите как есть, я ко всему готов».
— «Мистеру Фениксу и так уже приговор смягчили, что само по себе уже крайне необычно. К тому же, ему регулярно проводят медосмотры, что совсем нехарактерно для сидящих в “Хескете”».
— «Мне от этого не легче, сэр».
— «Я о том, что с ним и так необычайно мягко обходятся. Судя по всему, кто-то, кому его семья оказывала услуги в прошлом, вернул должок. Раз он сидит в тюрьме, то только потому, что в канцелярии председателя КОГ так захотели. Вероятно, чтобы показать остальным солдатам, испытывающим некоторые затруднения в принятии решений, что бывает с теми, кто ослушался приказа», — Эмберли протянул руку, чтобы забрать отчёт. — «Его держат в тюрьме в назидание другим, и именно поэтому вы и бессильны. А тот факт, что он отказывается встречаться с вами или со своей юной дамой, не отвечая на её письма, лишь подтверждает всё, что я слышал о нём: мистер Феникс твёрдо уверен в том, что ему самое место в тюрьме. Не могу судить о том, насколько такое убеждение свидетельствует о его невменяемости, но, с учётом всех фактов, оно определённо обосновано логически».
Весь мир вокруг Дома рухнул, хотя причиной его разбитых надежд стали вовсе не адвокаты и врачи, а сам Маркус. Этот чёртов упрямец решил из себя мученика сделать. Вся эта херня про то, как “поступить по совести”, его в могилу сведёт.
— «Я просто обязан вытащить его оттуда», — произнёс Дом, понимая, что со стороны выглядит конченным полудурком, который только и может одну фразу всё время повторять, хотя собеседник только что крайне ясно обрисовал сложившуюся ситуацию. По пылающему и начавшему зудеть лицу Дома внезапно побежали струйки пота. — «Я не могу иначе».
— «Ну, все законные возможности вы уже исчерпали».
— «А что насчёт незаконных?» — эта фраза сорвалась с губ Дома ещё до того, как он успел её обдумать.
Эмберли в ответ лишь несколько мгновений сверлил его взглядом. Дом, который даже не понял, что именно подразумевал адвокат, вдруг задумался, а покидал ли кто-либо стены “Глыбы” кроме как через помилование от правительства или в гробу.
— «Нам вообще не стоит говорить о подобном», — начал Эмберли. — «Я обязан предупредить вас, что ваш план по вывозу заключённого с территории тюрьмы является преступным умыслом. Но раз уж вы являетесь моим клиентом, то все упоминания о подобных нежелательных действиях останутся между нами».
И в этот раз Дом не был уверен до конца, что же имел в виду Эмберли. Возможно, адвокат его прямо предупреждал о том, что не надо разговаривать с ним о незаконных действиях. Или же тут таилось нечто иное, чего Дом не совсем понимал. Сунув руку в карман, он достал стопку талонов на получение пайка, которые пересчитал перед выходом из казармы. В стопке была месячная норма по мясу, сыру и пиву. Закон совершенно не запрещал Дому хранить талоны у себя про запас, но вот обмен их на другие вещи уже являлся преступлением, ведь вся эта еда не дойдёт до тех, кто в ней нуждался. Взяв стопку талонов, Эмберли пересчитал их и убрал в ящик стола. Значит, не так уж и сильно он страшился незаконных действий, ведь законным путём дополнительных талонов на паёк не достанешь.
— «А это тоже подпадает под конфиденциальность отношений между клиентом и адвокатом, мистер Эмберли?»
— «Максимум, что я могу для вас сделать — это предоставить список моих бывших клиентов, которые достигали соглашений в подобной сфере», — пожал плечами Эмберли. — «О чём вы там с ними говорить будете, я всё равно не знаю. Репутация тюрьмы “Хескет” говорит о том, что у её сотрудников есть желание заключать необычные и неофициальные сделки, по условиям которых в определённые моменты они будут смотреть в другую сторону».
Дому пришлось повторить всю эту тираду про себя, чтобы осознать весь её смысл.
— «Вы сказали, что у вас целый список».
Достав какую-то папку, Эмберли пролистал её содержимое, а затем написал что-то на клочке бумажки.
— «Вот», — сказал он. — «Три варианта. Первый ошивается в баре возле пристани парома. Остальные два работают в хранилище имульсии на улице Дюрхам. Только не забывайте об осторожности. Они работают в обход Устава Правителей».
Большую часть последних десяти лет Дом бродил от одного лагеря “бродяг” к другому. Вряд ли при общении с какими-то обычными бандитами он окажется в большей опасности.
— «Спасибо», — поблагодарил Дом. — «Займусь этим».
Эмберли встал из-за стола, чтобы проводить Дома к выходу.
— «Вы ведь совершенно точно решили идти до конца, да?» — спросил он.
— «Он же мне как брат», — ответил Дом. — «А как иначе-то?»
Обратно в казармы Дом пошёл длинной дорогой, ведь ему нужно было время, чтобы смириться с тем, что он совершил ещё один безнравственный поступок, который крайне разочаровал бы его отца. Эдуардо Сантьяго передал своим сыновьям весьма простой кодекс чести, определяющий, что хорошо, а что плохо: “Не лги, не воруй, не изменяй и не обижай слабых. Проявляй уважение к окружающим, отвечай за свои поступки и никогда не подводи друзей”. Столь простые истины не нуждались в обрамлении витиеватых речей. Ни по одному из этих пунктов с самим собой не договоришься и не скроешься от угрызений совести.