Страница 73 из 163
— «Нет», — наконец ответил Прескотт. — «Я собираюсь просто пронаблюдать за ситуацией и хочу, чтобы вы постоянно информировали меня про общий уровень боевого духа».
“Как будто я и так этим не занимаюсь при первой же возможности”, — подумал Хоффман. Он оказался в полнейшем замешательстве, да и к тому же других дел хватало помимо дальнейших размышлений о том, что же там задумал Прескотт. — “Теперь ещё и Ане придётся эти дурные вести сообщить. Просто замечательно”.
— «Хорошо, сэр», — сухо ответил полковник. — «Я сообщу вам все новые подробности позже».
Решив завершить этот диалог, пока представилась такая возможность, Хоффман принялся проталкиваться сквозь толпу по коридору к оперативному отделу. Перед ним маячили спины двух неспешно бредущих по коридору капитанов, которые так увлеклись беседой, что ничего вокруг не замечали. Кокарды на фуражке с эмблемой полка в последнее время использовали не столько для различения подразделений, сколько просто в память о старых временах. В истощённой досуха войной армии даже звания уже не имели той силы, что раньше, но Хоффман почти что машинально распознал в капитанах офицеров Гусарского полка Правителей. А затем до него донёсся обрывок их разговора.
— «… наконец-то в Двадцать шестом с подлецами стали разбираться, как подобает, а не медали на них вешать…»
В этот момент Хоффмана и накрыло. Именно эта фраза и добила его, после того, как полковник уже несколько недель спал всего по два часа, будучи не в силах нормально отдохнуть из-за всего того давящего чувства вины, что буквально не давало ему дышать. Сделав четыре резких шага, он почти что упёрся грудью в спины офицеров.
— «Так и есть, капитан, только вот мой подлец, до того, как нарушить приказ, пятнадцать лет без продыху сражался до последней капли крови, так что буду вам премного благодарен, если вы своё ебучее мнение о моих парнях при себе оставите», — прорычал Хоффман. Оба офицера резко развернулись и, поразившись такой вспышке ярости, даже отступили на несколько шагов назад. — «У вас что, дел никаких нет?»
— «Приношу свои извинения, сэр», — ответил один из офицеров, но выражение его лица вовсе не говорило об искреннем раскаянии. — «Больше не повторится».
Оба капитана быстро зашагали прочь, сопровождаемые гробовой тишиной, повисшей в шумном коридоре на несколько мгновений, которые тянулись будто бы вечность. Хоффману очень хотелось прямо тут сквозь пол провалиться, но он понимал, что чувствовал бы себя куда гаже, если бы промолчал. Хотя полковник прекрасно понимал, какую репутацию нажил себе Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты за всю свою многовековую историю существования. Люди из этого подразделения оказывали слишком большое влияние на политиков, требовали для себя слишком большую долю от выделенного на нужды армии бюджета, будучи преисполненными чрезмерной самоуверенности. А ещё Хоффман прекрасно знал и о собственной репутации слишком далеко продвинувшегося в звании солдафона, который в жизни не смог бы добиться свойственных настоящим офицерам лоска и проницательности.
“Но поставленную задачу я всегда исполнял. Пока всё это не случилось…”
Полковник вошёл в комнату оперативного штаба, свесив голову и погрузившись в размышления о том, как же заставить солдат сражаться дальше, когда он сам никак не мог забыть о произошедшем. Аня всё так же приветственно ему улыбнулась, но сама улыбка казалась вымученной. В последнее время она исхудала, черты её лица обострились, а заметные тени вокруг глаз свидетельствовали о том, что всю прошлую ночь она либо прорыдала, либо же проворочалась без сна из-за невыносимой печали.
— «Вы давно уже без перекуса, лейтенант?» — тихо спросил Хоффман.
— «Попозже поем, сэр».
— «Прослежу, чтобы так и было», — сказал полковник. Надо было рассказать её всё это за чашкой кофе, но Хоффман терпеть не мог скрывать что-либо от Ани. Просто надо было правильно всё это преподнести. — «Прескотт решили куда пристальнее следить за состоянием и обеспечением Маркуса. Кажется, тот ввязался в пару драк, но сейчас с ним всё в порядке. Он уже написал ответное письмо?»
Аня попыталась сделать вид, что может совладать со своими эмоциями, но скрыть страх в глазах у неё всё же не вышло.
— «Нет. Дом всё ещё пытается добиться свидания. Чёрт, на это столько времени уходит».
— «Что, эти проклятые тюремщики хуйнёй страдают и не разрешают?»
— «Нет, думаю, сам Маркус отказывается встречаться с ним. Дом полагает, что это вполне возможно», — внезапно свесив голову, Аня с неестественным интересом принялась изучать лежавшие на столе бумаги. — «Маркус хочет, чтобы мы забыли о нём».
Выругавшись про себя, Хоффман упрекнул себя в том, что должен был понимать, что всё этим и закончится. Все вокруг питали непоколебимую искреннюю преданность к Маркусу, но сам он вовсе не желал такого к себе отношения.
“Может, стоило самому с ним разобраться. Подождать, пока всё не уляжется, а потом уже всё это разрулить, не вынося сор из избы”.
Но теперь уже было слишком поздно, а все эти метания между угрызениями совести и поиском оправданий не вернут к жизни солдат, погибших тогда у моста Канцелярского суда.
— «Посмотрим, может, смогу помочь», — сказал Хоффман.
— «Кстати, сэр», — Аня вновь подняла глаза, сумев взять себя в руки. Проходивший в этот момент за ней Эйгл бросил на Хоффмана взгляд, в котором ясно читалось, что он полковника последней сволочью считает. — «Угадайте, кто объявился? Рядовой Салтон вернулся в город. Хотите с ним повидаться?»
— «Пад? Где он?» — спросил Хоффман. Снайпер крайне редко возвращался на базу, порой предпочитая месяцами жить за периметром Джасинто, словно бездомный кот, высматривая и выжидая. В штабе все привыкли лишь слышать его голос по рации. “Бродяги” вовсе не горели желанием докладывать о передвижениях противника, так что Паду приходилось уходить в пустоши и самому добывать эту информацию. — «Пожалуй, поскорее послушаю его отчёт».
— «Пошёл покурить к памятнику Неизвестным Войнам».
— «Хорошо, лейтенант. Держите меня в курсе дел, я буду на рации».
Хоффман покинул здание, выйдя через заднюю дверь на стоянку автотранспорта. Когда-то на этой просторной площади цвели сады с розами, но теперь их снесли для размещения техники, которую успели перегнать из Эфиры. Хотя всё же некоторые части сада оставались неприкосновенными, так что никто бы не стал копать на территории за подпорной стеной, где располагался памятник Неизвестным Воинам. За ним располагалось кладбище, где хоронили павших героев войны, служивших в армии КОГ. Имена имелись почти на всех надгробиях кроме одного. Никто и в самом деле не знал, чьи же останки там похоронены. На этой могиле, покрытой мелким гравием, была установлена чаша из простого чёрного мрамора, в которой горело вечное пламя.
Хоффман в жизни бы не разрешил ни единого камешка с этой могилы забрать, хотя никто уже и не спрашивал. В обязательном порядке он появлялся на кладбище хотя бы раз в неделю, чтобы отдать дань уважения погибшим. Стоило полковнику едва лишь свернуть налево там, где стена заканчивалась, и пройти сквозь арочный проём, как он тут же заметил рыжие волосы Пада, сиявшие, словно маяк в темноте, хотя уже и начавшие выцветать. За плечом у него висела снайперская винтовка “Лонгшот”, и пара пушек из арсенала Саранчи. Снайпер стоял, опустив головы к надгробиям, и, судя по его месторасположению, он находился рядом с могилой Карлоса Сантьяго, так что Хоффман сразу понял, что его сейчас ждёт.
Медленно подойдя к Паду, полковник встал рядом с ним. На голове снайпера стали заметны седые пряди, а сами волосы стали выцветать в песочно-оранжевый, как это часто бывает у рыжеволосых. Но вот тёмно-синие татуировки на лице Пада, свидетельствовавшие о его происхождении с Южных островов, выделялись на его бледной коже как никогда ярче. В этот раз он побрился, хотя порой, неожиданно вернувшись из какой-нибудь очередной богом забытой помойки, Пад из-за отрастающей щетины и татуировок на лице скорее напоминал пугало, из которого солома полезла. В такие моменты лишь нагрудная броня с эмблемой КОГ на пару с армейскими ботинками выдавали принадлежность Пада к армии, свидетельствуя о том, что он не какой-то там простой отшельник из числа “бродяг”.