Страница 74 из 163
Хоффман принялся ждать, пока снайпер повернётся к нему. Полковник привык к тому, что Пад никогда сразу не выходил из состояния глубокой задумчивости возле надгробий. Возможно, он молился. Наконец, островитянин глубоко выдохнул, расслабив плечи.
“Значит, молился всё же. Тогда и за меня помолись”, — подумал Хоффман.
— «Приветствую, сэр», — тихо сказал Пад.
— «Рад тебя видеть, Пад», — ответил полковник. Обычно он похлопывал его по плечу после этого, но времена сейчас уже были не те. Вместо этого Хоффман, наклонившись, положил на надгробие кусочек тёмно-зелёного гранита. В этот момент у него перед глазами всплыл образ двадцатилетнего Маркуса Феникса, ножом выкапывавшего в щебне небольшую ямку, куда он положил свою Звезду Эмбри, а затем закопал обратно, хотя не прошло и часа, как он получил эту награду от председателя Дальелла. — «Чёрт, а ты неслабо исхудал. Чем ты там вообще питаешься во время вылазок?»
Порывшись в подсумке, Пад достал оттуда кусочек тонкой папиросной бумаги и что-то похожее на табак, а затем принялся сворачивать самокрутку.
— «Вы же знаете нас, островитян. Мы всегда придумаем, как вдали от дома прожить. Я тут, кстати, нашёл новое курево на замену. Черви его так легко учуять не смогут».
Значит, у Пада с ними всё же были стычки. Хоффман решил, что расспросит его подробнее потом.
— «Ладно, пошли в столовую. Хоть наешься там от пуза нормальной еды. Не всё же дохлыми крысами перебиваться».
— «Позже, сэр», — ответил Пад, запалив самокрутку и втянув дым. Он оказался прав: у этой сушёной травы запах оказался едва ощутимый, как у силоса, вообще без едкого аромата. — «Надо немного попривыкнуть, что я снова среди людей нахожусь».
Кивком головы предложив Хоффману следовать за ним, снайпер направился к стоянке автотранспорта. Полковник подумал, что Пад — вероятно, теперь уже самый давний его друг, с которым они познакомились ещё в старые времена, и единственный выживший из тех, с кем Хоффман держал оборону Кузнецких Врат. Ему можно было о чём угодно спокойно рассказать, хотя и самого Пада немало что тревожило. Он так и не оправился от смерти своего наводчика по имени Баз, а затем немного с катушек съехал, когда дали залп из “Молота”. Все думали, что он после этого устроит что-нибудь в духе Бэрдри, вышибив себе мозги, но Пад лишь с усердием продолжил нести свою нелёгкую службу. В итоге он обрёл своего рода внутренний покой, уходя в одиночные вылазки на разведку с дальних дистанций в пустошах.
Островитяне по натуре своей были немногословны, но крепки духом. Это касалось как выходцев из племён вроде Тая, так и потомков колонистов, как Пад. Неважно, в какое говно их жизнь забрасывала — Хоффман сроду не видел, чтобы хоть кто-нибудь из них сдавался и руки опускал.
Пад, от губ которого тянулась струйка дыма, взмахом руки показал полковнику на “Тяжеловоз”.
— «Ну, рассказывайте, что я пропустил за время своего отсутствия в лагере, сэр», — сказал он.
— «Зови меня просто Вик», — ответил Хоффман. Уже и никого больше не осталось, кто мог бы звать его Виком, но полковнику просто необходимо было порой слышать собственное имя от других. — «Для тебя я Вик, который был таким же простым солдатом, как и ты, а не глава штаба обороны».
Едва полковник закрыл водительскую дверь и повернул ключ в замке зажигания, “Тяжеловоз” превратился в их маленькое убежище, где царили покой и здравомыслие. Пад высунул “Лонгшот” из открытого окна, и автомобиль, хрустя колёсами по ковру из мусора и осколков мостовой, направился по дороге, ведущей теперь прямо в южные районы Эфиры. Для Хоффмана в такие моменты всё было почти что, как в старые времена, когда ещё черви не разгуливали по поверхности планеты, а он сам был простым сержантом. Воспоминания о тех счастливых и беззаботных днях были бесценны, ведь тогда от него требовалось лишь выжить в бою с противником, убедиться, что все враги мертвы, а затем вернуться вместе со своим взводом на базу без потерь.
— «Полагаю, дело касается Маркуса», — наконец-то заговорил Пад.
— «Скажи уже что-нибудь, чтобы я наконец-то образумился».
— «Я месяцами ни с кем бесед не вёл. Даже сам с собой теперь уже почти не разговариваю. В итоге просто забываешь, как это делается».
— «Ну, тогда считай, что я просто помогаю тебе вспомнить утраченные навыки общения», — ответил Хоффман, выискивая глазами признаки движения среди завалов. — «Ни один офицер сроду не терзался такими переживаниями, что аж сон потерял, после того, как отправил одного-единственного солдата под трибунал».
— «Ну вот, всё на свои места встало», — опершись на пассажирскую дверь, Пад попытался упереться локтём, чтобы оглядеть местность сквозь прицел. — «Ты ж не какой-то там богатый мальчик из офицерской академии. Ты с первого дня в армии находился рядом с солдатами, а не наблюдал за ними издали через подзорную трубу. Это в тебе сержант сейчас заговорил. Ты к нему относишься, как к сыну, понимаешь?»
— «Ага».
— «К тому же, Двадцать шестой полк — это не подразделение, а семья. “Непобедимые” такой хернёй не занимаются, как в других полках», — опустив дуло “Лонгшота”, Пад слегка откинулся на спинку кресла. — «Ёб твою мать, Вик, я бы в жизни не поверил, что Маркус мог такое натворить, если бы не услышал об этом от Ани. Бедняга, должно быть, умом тронулся. Никогда бы не подумал, что с ним такое случиться может. Не приведи Господь до такого самому дожить».
— «Врачи говорят, что он вменяем».
— «Ну ещё бы. Никто не хочет признавать, что всем вокруг уже давно пиздец пришёл. Это плохо скажется на боевом духе», — Пад протянул самокрутку Хоффману. Полковник глубоко затянулся дымом впервые за много лет, ведь бросил эту вредную привычку, чтобы не расстраивать Маргарет. — «Но если он даже и свихнулся, то что с ним делать? У нас вообще остались ещё какие-нибудь психлечебницы, в которых условия хоть немного получше, чем в “Глыбе”? Нет. Да и вообще, надо ли ему там сидеть? Вероятно, тоже нет. А что, если ты отправишь его обратно на передовую, а он там ещё что похуже наворотит? Видишь ли, Вик, ты совершенно забыл обо всех этих возможных исходах, думая лишь о том, стоило ли тебе тогда отдавать его под трибунал, или же нет. И тут, как ни крути, не получится сделать так, чтобы всем хорошо было. Маркус нарушил приказ, и всё дальнейшее произошло именно из-за этого».
— «Никак не могу избавиться от мысли, что рискую зациклиться лишь на его дурном поступке, чтобы поверить в то, что мои действия оправданы».
— «Да, но возненавидеть его ты всё равно никогда не сумеешь. Чёрт, да такого хорошего человека ещё попробуй найди. Никогда никакой эгоистичной хернёй не страдал. В каком-то уголке твоего сознания всегда будут жить воспоминания об этом».
— «Как бы мне хотелось, чтобы так и было».
— «В любом случае, ты же понимаешь, что все эти рассуждения к реальной жизни отношения не имеют, да? Какие там сорок лет отсидки? Он и десяти не протянет в этих стенах».
— «Средняя продолжительность жизнь заключённых там — около двух лет. В лучшем случае, пять».
— «Я о том, что черви захватят всё плоскогорье ещё задолго до этого. Ему хватит сил выжить в “Глыбе”, так что и на волю ему придётся выйти сильно раньше окончания его срока. Не думал об этом?»
Хоффман и в самом деле о таком не задумывался. Он даже почувствовал себя уязвлённым, что столь простое и логичное суждение даже не приходило ему в голову. Такая новость может стать немалым утешением для бедной Ани.
“Не волнуйся, милая. Твой парень выдержит несколько лет с этими совершенно озверевшими дикарями. А затем, когда черви пойдут в наступление, мы отправим его в штрафбат, и всё будет в порядке. Вот тогда вы всё наверстаете и будете жить долго и счастливо”.
Будучи увлечённым беседой, Хоффман, тем не менее, подсознательно следил за дорогой. Через каждые несколько секунд по корпусу автомобиля пробегала лёгкая вибрация. Возможно, это происходило из-за хрустевшего под колёсами мусора, или даже из-за отголоска попаданий артиллерийских снарядов, давших осечку. Но после десяти лет войны с Саранчой полковник в первую очередь рассчитывал на самый худший вариант.