Страница 71 из 163
— «Не знаю, я же не врач, сэр», — пожал плечами Дьюри. — «Это вам вместе с доктором Бэйкос решать, как его использовать. В любом случае, всяко лучше, чем когда тебе в еду насыпают дерьма и битых стёкол, а в жопу ручку от метлы суют. Он педофил, сэр. Убил трёх маленьких мальчиков».
Каким-то странным образом капитан умудрялся быть одновременно и весьма культурным человеком, и отъявленным грубияном. Казалось, он прекрасно знает, как правильно комбинировать эти черты, чтобы достичь наилучшего результата. Сдержанно кивнув на прощание, Дьюри покинул лабораторию, звякая подошвами ботинок по отполированному мозаичному полу кремового цвета.
Адам пришёл в оцепенение, пытаясь понять, послужил ли этому причиной рассказ о том, что с педофилами в тюрьме делают, или же переживания о подобной судьбе для Маркуса. А может, тут всё дело было в том, что этот Альва вообще не понимал, на что он согласился. Не вставая со стула, Адам развернулся, чтобы посмотреть, куда подевался Джером, являвшийся одним из ведущих специалистов по генетике в их лаборатории.
— «Рекс, это всё Эстер придумала?» — спросил он у Джерома, хотя все его мысли сейчас витали вокруг того, что надзиратели сделали с Маркусом. — «Это она просила о выделении добровольцев?»
Джером вышел из своего уголка, где готовил предметные стёкла для исследований.
— «Без понятия, профессор», — сказал он.
— «Он ведь вообще не представляет, на что вызвался. Провалиться мне на месте, если я позволю себе воспользоваться его неведением».
— «Кто “он”?»
Адам даже понять не мог, то ли Джером косил под дурака, то ли на самом деле настолько погрузился в работу, что даже не слышал беседу с капитаном. Сложно, конечно, было пропустить мимо ушей разговор на повышенных тонах с бойцом отряда “Оникс” в тихой лаборатории, но Джерому такое было вполне по силам. Он покосился недоумённым взглядом на Адама, который вышел из лаборатории в поисках места, где можно побыть одному.
По злой иронии физически Адам сейчас чувствовал себя куда лучше, чем долгие годы до этого. Рёбра ещё не до конца срослись, но профессор стал куда больше двигаться, просто перемещаясь по Азуре пешком между зданиями научно-исследовательского комплекса. Да и еда тут была куда лучше. Дома он мог достать для себя всё самое лучшее, что имелось в Джасинто, даже когда запасы уже были на исходе. Но едва взглянув на перечень блюд, что подавали в разных заведениях на острове, профессор отчётливо понял, в какой же безвыходной ситуации оказались жившие на материке, и насколько малы стали его запросы.
“А ещё и жалуются, что им приходится урезать норму выдачи продуктов”, — мысленно усмехнулся профессор, хотя то высоченное здание, где располагались его покои, запросто могло потягаться по уровню роскоши и комфорта с лучшими известными ему отелями, уже давно разбомбленными в щепки и сожжёнными вместе с остальной поверхностью Сэры.
“Это ведь всё я. Это благодаря мне их сжечь сумели, не так ли? Да ещё и “Мальстрём”… Чёрт, они ведь даже использовали мои исследования по энергоснабжению. Я причастен ко всему вокруг, пусть даже сам ещё этого не понял”.
Когда Адам проходил по роскошному вестибюлю, отделанному панелями красного дерева и драпировкой из жаккардовой ткани, то ему показалось, что он узнал несколько статуэток, стоявших в углублениях в стене. Да, он не ошибся: это были экспонаты из коллекции Ушаева, которую его отец передал в Национальный музей в качестве бессрочной ссуды. Адам вспомнил о древней серебряной фигурке лошади из Кашкура, которую сам же и нашёл среди разграбленных руин музея Шавада, и наконец-то отбросил все сожаления об утерянных предметах искусства, как ему когда-то и посоветовала Елена Штрауд.
“Маркус…” — мысленно позвал сына профессор, войдя в лифт, представлявший собой открытую платформу, с которой обитатели острова могли в полной мере рассмотреть всё великолепие просторного вестибюля, увенчанного арочными сводами и стеклянным куполом. Косые лучи солнца подсвечивали керамические вазы с редкими растениями. — “Господи, Маркус, что же я натворил?..”
Медленно подойдя на шаг ближе к краю платформы, Адам бросил взгляд вниз на толпу людей, ошивавшихся по вестибюлю. По ним явно было видно, что спешить им некуда, да и вообще, за исключением незаметно шнырявшего в тенях обслуживающего персонала, никого из этих людей нельзя было причислить к обычным гражданам.
“Элейн, сумеешь ли ты простить меня? Я ведь подвёл тебя, не сумев присмотреть за Маркусом”.
Надо было прекращать заниматься самобичеванием и сконцентрироваться на текущих проблемах, ведь помочь Маркусу в таком состоянии он точно не мог. Адам пересёк широкий коридор, устеленный ковром с толстым ворсом, который почти полностью гасил звук шагов профессора. Он запер за собой дверь квартиры и уселся за стол, обхватив голову руками в попытке хоть немного успокоиться и придумать какой-нибудь план. Но, как показалось Адаму, посидеть в спокойствии ему дали не более пяти минут, прервав его мысли стуком в дверь. Замок можно было открыть кнопкой прямо со стола. В конце концов, не было никакого смысла притворяться, что он куда-то уехал.
— «Войдите», — сказал Адам, нажав кнопку отпирания замка. На пороге появилась Эстер Бэйкос с весьма раздражённым видом.
— «Вы ведь специально телефон отключили, да, профессор?» — спросила она.
Но Адам даже не знал о том, что телефон не работает. Бросив взгляд на ряд кнопок, установленных в столе, он попытался понять, когда же нажал не на ту.
— «Простите. День сегодня не задался», — ответил Адам.
— «Мне надо поговорить с вами. Рекс сказал, что вас кое-что тревожит».
У Адама сейчас совершенно не было сил вести все эти разговоры, и ему очень бы хотелось, чтобы Эстер ушла.
— «Кое-что кроме того, что с моим сыном случилось?» — Адам знал, что сплетни распространялись по острову быстрее, чем ионы в ускорителе частиц, так что позволил себе немного съязвить. — «Да, мне тут рассказали, что нам для экспериментов привезли так называемого “добровольца”».
— «Я оказалась в странной ситуации, когда мне приходится идти и просить разрешения у физика, чтобы начать медицинские исследования», — Бэйкос произнесла это таким тоном, будто бы давала советы больному проказой, как правильно ногти подстригать. — «Мы знаем, что этот организм каким-то образом способен преодолевать межвидовой барьер, поэтому надо как можно скорее приступить к экспериментам на людях».
— «Он же заключённый, так что в принципе не может полностью понимать всю ситуацию и соглашаться на подобное. Да и мы ему тоже никакой информации дать не можем, потому что сами предмет весьма поверхностно знаем».
— «Он насиловал и убивал детей».
— «Мы тут что, будем дебаты по этике устраивать, как старшеклассники?»
— «Его никто не заставляет. Может, ему вообще никакого вреда от этого не будет», — ответила Бэйкос. Она выглядела весьма приятной и благоразумной женщиной, вовсе не создавая о себе впечатление какого-то чудовища. — «Он сможет отплатить свой долг обществу».
— «Это просто аморально».
“Как и “Молот Зари”. Давай же, напомни мне об этом. Пусть нам вновь не будет на душе спокойно. Да, я совершил нечто ужасное, но это не значит, что я хочу это повторить”.
Казалось, Бэйкос уже надоело упрямство Адама, о чём говорили её сложенные на груди руки.
— «Этот мир погибнет из-за морализаторства, профессор. Я предпочитаю выжить и терзаться раскаяниями, чем остаться порядочным человеком, но умереть. Очевидно, вы и сами так считаете».
Они достигли той самой тонкой грани в споре, когда легко было согласиться с тем, что жертва их экспериментов просто отвратительна сама по себе. Но Адама пугало то, что, перешагнув эту черту, они постепенно перейдут от использования относительно опасных для общества личностей в качестве подопытных к просто нежелательным и бесправным, а в итоге просто перейдут на совершенно беспомощных людей, которые просто не смогут защититься от них.