Страница 138 из 163
“Но мы же умеем высекать предметы из гранита: статуи, здания, надгробия. Там ведь даже не нужны никакие современные технологии. Я же видел фотографии тех памятников в Кашкуре, которым уже тысячи лет. Чёрт, да с чего мы вообще решили, что на плоскогорье нам в жизни ничто не угрожает? Как будто черви не способны делать то, что умеем мы”.
Тем не менее, подобная стратегия спасала их большую часть последних четырнадцати лет, да и бежать всё равно больше было некуда, так что большого значения всё это не имело. С трудом пробравшись через затопленное крыло для психов, Нико устало поплёлся по ступеням вверх на первый этаж, сжимая в руках банку с водой. Ему пришлось нести этот груз аж до входных дверей, а затем поднять к солнечному свету, чтобы тщательно рассмотреть содержимое. С виду вода была вполне чистой. Нико понюхал её, словно эксперт по винам, пытающийся по аромату определить урожай. Вода ничем особым не пахла, значит, точно не из канализации пришла. Чистоту нарушали лишь крупинки мусора, которые могли быть чем угодно, начиная от грязи с пола и заканчивая почвой, вымываемой наверх. Возможно, это даже был один из тех родников, которые даже сквозь гранитную породу пробивались, хотя сам Нико сроду не слышал о подобных вещах в этих краях. Откачать воду никакой возможности не имелось, да и необходимости тоже, так что Нико, исключив возможность возникновения дизентерии или ещё какой-нибудь болезни с дальнейшим её распространением по всей тюрьме, выплеснул содержимое банки на тропинку.
Вернувшись внутрь, Нико застал Парментера за выметанием сухой листвы из коридора. Окна тут уже никогда не залатают, так что каждый раз во время бури сквозь оконные рамы внутрь задувало всё больше и больше мусора.
— «Мудак», — пробормотал Парментер, даже не подняв взгляда от пола.
— «Да пошёл ты», — вздохнул Нико. Парментер теперь в жизни его не простит за отстрел собак. — «Сколько ты ещё обиду корчить будешь? Ёб твою мать, нам вместе надо работать».
Парментер ему на это ничего не ответил. Нико поймал себя на мысли о том, что скучает по Галлего и даже по Оспену, потому что застрял тут вместе с чокнутым любителем собак, считавшим Нико настоящим душегубом. Кэмпбелл раньше был вполне порядочным человеком, да и сотрудником толковым, но после гибели сына он совершенно изменился. Десятичасовая смена в “Глыбе” стала напоминать работу в угрюмом морге, где трупы периодически приподнимаются, чтобы побрюзжать и поныть на тебя. Не будь в тюрьме столько мест, где можно ото всех спрятаться, Нико уж точно давно бы свихнулся. Чёрт, да в последнее время с заключёнными и то приятнее пообщаться было. Даже с винтовкой в руках и пистолетом на поясе Нико по-прежнему не чувствовал себя в безопасности, проходя сквозь защитные ворота, но он хотя бы мог нормально поговорить с Мерино, а порой даже и с Маркусом. Облокотившись на перила, надзиратель некоторое время пронаблюдал за последним.
Отгородившись ото всех поднятым воротником куртки, сидевший за столом Маркус раскладывал что-то вроде пасьянса из игральных карт, что само по себе было довольно странно. Обычно он большую часть времени проводил вне стен своей камеры, никогда не заходя на кухню, где околачивалось большинство заключённых. Даже Рив с недавних пор стал куда меньше времени с ним проводить. Маркус всегда был одним из тех людей, которые сосредоточены на своём внутреннем мире. Но теперь он окончательно ушёл в него, причём, сделал это вполне осознанно. Судя по выражению лица Маркуса, в нём кипел гнев, распирая его изнутри, словно паровой котёл от давления.
Он откинулся на спинку стула, туго скрестив руки на груди. Повернувшись спиной к мосткам, Маркус уставился прямо перед собой на главную дверь, будто бы пытался понять, почему у него так много карт осталось в колоде, а разложить их некуда уже. Привстав и перетасовав их, он сел обратно и достал из внутреннего кармана какой-то предмет.
Этим предметом оказался мятый конверт. Нико даже вблизи его рассматривать не надо было, ведь он и так знал, что это явно то самое письмо, которое Прескотт передал Маркусу в конце лета. Оно было от этой его Ани, или как там её зовут, и председатель передал его лично, устроив из этого целое представление. Как там Прескотт её назвал? А, да: “верная”. Недавно она позвонила в тюрьму впервые за все эти годы, но Маркус не стал подходить к телефону. Может, она звонила как раз из-за его ответного письма. Маркус ещё давным-давно передал своё письмо Нико, который не мог отрицать, что и сам ждёт, когда же на него придёт ответ. Но кроме этого звонка ничего не приходило.
“Ну, тут всё понятно. Она пишет ему, что до сих пор без ума от него. Он расстраивается, пишет в ответ, что всё кончено, вот она и пытается напрямую с ним поговорить, умоляя не бросать её. Вот потому-то он и не хотел на звонок отвечать. Твою мать… Нет, я понимаю, что он прав, но… Чёрт подери, она столько лет ждёт его! Ну да, так и есть, верная”.
Маркус уж точно не особо обрадовался, когда Прескотт передал ему письмо, а после его прочтения две недели не разговаривал даже с Ривом, хотя тот по-прежнему вовремя докладывал обо всём происходящем. А ещё он старался защитить Маркуса от всего вокруг, до сих пор относясь к нему, словно к глуповатому старшему брату-увальню, которого хотел уберечь от драк.
Маркус вновь принялся читать письмо, разложив его на колене и придерживая обеими руками под столом, будто бы не хотел, чтобы его застали за чтением, если бы кто-то вошёл через главную дверь. В итоге он поднял левую руку, подперев ею голову, а в правой всё так же сжимал письмо. Проведя пальцами по волосам, словно расчёской, Маркус так и остался сидеть у стола, уперев лоб в основание ладони. Судя по всему, так он выражал своё отчаяние, явно не услышав шагов Нико на мостках. Маркусу явно бы не понравилось, что за ним вот так следят, поэтому Нико, немного отойдя от перил, прошёлся по мосткам, достаточно сильно шумя, чтобы его заметили.
— «Эй, Феникс!» — крикнул он. — «Какая там вода в пруду с карпами?!»
В течение всех этих недель покрытое острыми складками письмо сворачивали так часто, что Маркус уже мог сделать это одной рукой. Он спрятал его в куртку, словно бы привык что-то скрывать от окружающих, но этой привычкой он обзавёлся явно не в тюрьме. Маркус обернулся, взглянув на Нико через плечо.
— «Мокрая», — услужливо ответил он.
— «Я к тому, она загрязнённая, или нет? Туда же вода поступает из подземной трубы, да?»
— «Несколько сложновато определить степень загрязнения, когда мы карпов говном кормим».
— «Ну да, тоже верно. Я только что проверил затопление в крыле для психов. Там чистая вода, как из родника».
— «Ты и впрямь меня об этом хотел спросить?»
— «Нет. Последние несколько месяцев ты ходишь обозлённый. Что случилось?»
— «Дай-ка я тебе сначала свой вопрос задам».
— «Ладно».
Маркус умолк, заколебавшись, будто бы пытался правильные слова подобрать.
— «Это про Аню», — наконец произнёс он. Вот, значит, с каким словом у него проблемы были. Большинство сидевших тут сказали бы “моя девушка”, или ещё как-нибудь. Маркус, судя по всему, и сам не знал, как её назвать. — «Она говорит, что пишет мне каждую неделю с тех самых пор, как я за решёткой оказался, но ни разу не получала от меня ответа. А я писал ей после приезда Прескотта. Ну так и что же, блядь, стряслось с моими письмами, а?»
“Значит, это всё дело рук того мелкого прыщавого ублюдка в канцелярии министерства юстиции. Не хочет с почтой заключённых разбираться, ведь это ж надо сраные бумажки заполнять. Наверно, всё это добро сейчас лежит у него в лотке для документов”.
О подобном Маркусу так просто не скажешь. Нико уж точно не собирался делиться подобным, по крайней мере пока что.
— «А почему бы тебе не поговорить с ней по телефону?» — спросил он.
— «Чёрт, и о чём мне с ней беседу вести?! Мы уже обсуждали это, офицер Ярви, не забыли?»
Нико попытался представить, насколько сильно у него в жизни всё должно по пизде пойти, чтобы он даже не смог с Марой поговорить. Если бы он знал, что больше её никогда не увидит, то… Да, такое могло бы склонить его чашу весов. Телефонный звонок мог принести боли больше, чем полное молчание. Наверно, Маркус прав, но даже если это и не так, то он вполне мог бы пережить этот разговор, не сойдя тут с ума.