Страница 117 из 163
“Будь я на их месте, смог бы сам себе доверять? Пожалуй, нет”.
Осторожно проведя лезвием по линии роста бороды, Адам пронаблюдал за собственной рукой в отражении через зеркало.
“А вас, мразоту мелкую, мы так и не истребили. Каждый раз, как нам кажется, что всё, вам конец, вы вновь возвращаетесь. Чего же вы хотите? В чём ваш замысел? В том, чтобы я взорвался изнутри, оросив всё вокруг вашим генетическим материалом, как грибок? Или же вы хотите, чтобы я мутировал и послужил какой-то иной цели для вас? Ну, дайте же подсказку, хоть какую-нибудь”.
Из окна ванной комнаты открывался пейзаж очередного великолепного тропического дня, чью безупречность портили лишь постоянно висевшие на одном месте грозовые тучи. Взглянув на них, Адам постарался не забывать о том, что всё это совершенно ненормально. Остальная часть Сэры, чьи дни и так были сочтены, постепенно превращалась в безжизненную пустошь. Мирра всё это прекрасно понимала, как и сам Адам. На какое-то мгновение он даже понадеялся на то, что патоген Светящихся наконец-то столкнулся с видом, чьи клетки не смог заразить, и что мутации у людей так и не проявятся. Однако выживание человечества всё равно находилось под угрозой, ведь неизвестно было, как проявится заражение у других форм жизни. Какой толк иметь иммунитет к болезни, если все виды животных и растений, употребляемых в пищу, всё равно погибнут?
Хотя, имульсия всё же вызывала мутации в организме человека, и теперь уже сам профессор знал об этом во всех подробностях, как и о том, что правительство КОГ все эти данные годами скрывало. Но вот сам процесс того, как топливо безо всяких признаков биологической активности становилось живым патогеном, так и остался неизвестен, равно как и никто не мог найти сходства у способности имульсии вызывать врождённые уродства и её поведения уже в качестве болезнетворного организма. Адам подозревал, что это вовсе не последовательно идущие друг за другом стадии развития одного и того же патогена, а свидетельство того, что имульсия эволюционировала, изменяясь под ситуацию, как это делали и первые формы жизни на Сэре. Хотя вот Бэйкос ему слишком уж часто разнос устраивала за эти перескоки от одного умозаключения к другому, основанные не на доказательствах, а просто по зову интуиции. А профессор ведь просто предлагал ей возможные направления для исследований.
“Я не хочу сказать, что никогда не ошибаюсь. Просто я куда чаще именно что оказываюсь прав”.
Решил, что сегодня надо выглядеть поскромнее, Адам вновь окинул себя в зеркале оценивающим взглядом и, расправляя воротник, пришёл к выводу, что годы его совсем не пощадили. Он сбросил несколько килограмм из-за постоянного напряжения и бессонницы, да и волосы начали выпадать. Адам задумался, не из-за этого ли другие учёные старались держаться от него подальше, будто бы все, кто с патогеном работал, для них были как прокажённые. Но, вероятно, причиной этому являлся лишь тот факт, что он в последнее время стал человеком совершенно не компанейским.
“Нам известно, что по воздуху инфекция не передаётся. Опыты с животными показали, что и через прикосновение заражения не происходит. Так что хоть раз можно и позавтракать, как цивилизованный человек. Пора уже выйти к людям”.
Проверив сообщения, пришедшие за ночь на компьютер, Адам разозлился очередному запросу на образец спермы от доктора Бэйкос. Подобные просьбы с её стороны уже выглядели, как своеобразный ритуал постоянного унижения, а не как обыденный лабораторный анализ.
“Вероятно, данный анализ вряд ли позволит определить, приводит ли заражение к бесплодию”, — говорилось в её сообщении, — “ведь у мужчин за пятьдесят и так малая подвижность сперматозоидов, до восьмидесяти процентов которых всё равно проявляют отклонения в развитии”.
Да, женщины-учёные умели свою стервозность проявлять не хуже всех остальных. Адама позабавила мысль о том, чтобы отомстить ей с позиции физика, напомнив о том, как же безжалостно гравитация воздействует на соединительную ткань в организме женщин.
А о Маркусе так и не было вестей. Профессор решил, что надо бы с Прескоттом об этом поговорить.
На Азуре имелось немало заведений, где можно было позавтракать, но Адам хотел перекусить на улице, наблюдая за небом. До него вдруг дошло, что подобное желание характерно для заключённого, да и к тому же совершенно бессмысленно, ведь людям, мечтающим о побеге, всё равно придётся по земле передвигаться, а никак уж не ввысь взмыть. Хотя, это было просто одно из тех редких общепринятых мнений, которые не подтверждались никакими фактами. Может, Маркус тоже коротал время, разглядывая облака над Джасинто? У него в камере хоть окно есть? Хотя, профессору, скорее всего, куда больше хотелось насладиться свежим воздухом и солнечным светом. Маркус, наверно, оказался лишён таких благ. Порой Адаму было слишком больно думать о сыне. Взяв в ресторане кофе и пирожные, профессор приветственно кивнул коллегам, которых считал давно погибшими. Чёрт, по некоторым из них он даже лично некрологи писал. Адам направился на поиски такого места, где мог бы посидеть в одиночестве, и откуда бы открывался вид на гавань. Какие-то морские птицы с серо-жёлтым оперением, которых профессор никогда раньше и не видел даже, кружили в воздухе, периодически ныряя за рыбой в прибрежные волны.
Пока Адам размышлял, жуя свой завтрак, лёгкий морской ветерок донёс до него стрёкот автоматной очереди. За долгие годы профессор так сильно привык к этому звуку даже в городской черте, что сначала попросту не обратил на него внимания. Лишь через несколько мгновений его разум осознал произошедшее, прервав поток мыслей, отчего Адам стал оглядываться в поисках источника шума.
На перестрелку всё это не было похоже. Поначалу раздавались одиночные выстрелы через равные промежутки времени, а затем пошли и короткие очереди с пятисекундными перерывами. Кто-то учился стрелять из “Лансера”. Допив кофе и вылив оставшуюся гущу на траву, Адам зашагал в ту сторону, откуда раздавался шум стрельбы. Если бы тут боевыми патронами стреляли, то где-то на видном месте развевался бы красный флажок, запрещающий людям входить на стрельбище.
В центре острова располагались нетронутые тропические леса, а также несколько ферм, снабжавших продуктами весь штат учёных. Несмотря на то, что Адам уже довольно долго жил тут, он всё же крайне редко покидал основной комплекс зданий ради вылазок на природу, считая это потаканием своим постыдным слабостям. А ещё пришлось бы общаться с целой толпой людей, с которыми профессор так до сих пор и не нашёл общий язык. Можно ли счесть его собственную ложь чем-то куда более страшным, чем весь этот обман с их стороны? Адам и сам до сих пор не нашёл ответа на этот вопрос. И хоть к этому моменту он и должен был уже со всеми перезнакомиться, но по собственным прикидкам знал по именам лишь четверть из тех, кто проживал на острове, причём некоторые из них относились к обслуживающему персоналу.
Чем ближе профессор подбирался к вершине мыса, тем громче становился стрёкот очередей из “Лансера”. На небольшой полянке с коротко скошенной травой, располагавшейся у края длинного спуска, кто-то установил пару деревянных мишеней, оставшихся ещё с Маятниковых войн. Мишени представляли собой тонкие ростовые силуэты из мягкой древесины, на которых толстыми чёрными линиями были изображены пехотинцы СНР. Адам огляделся в поисках флажка, предупреждавшего, что тут расположено стрельбище, но так и не обнаружил его. Хотя вот двух людей, лежащих на земле животом вниз и выпускавших очередь за очередью из винтовок, он узнал. Это были Дьюри и Нэвил.
Доктор Эстром тренировался выпускать аккуратные короткие очереди прямо в треугольник, которые составляли шея и грудь мишени, как когда-то самого Адама учили. Профессор некоторое время наблюдал за занятием, будучи немало удивлённым, что его помощник обращается с винтовкой, как тренированный солдат. Было в этом даже что-то трогательное, ведь Нэвил всегда хотел пойти служить в армию. Прежде, чем приблизиться к ним, Адам дождался, пока Дьюри, поднявшись на колени, не вытащит магазин из своей винтовки.