Страница 110 из 163
— «Его перевели в послеоперационную палату», — сказала Эдеми. — «Пока ему дают большие дозы наркоза, так что поговорить с ним не выйдет. Но он, вероятно, поймёт, что вы к нему приходили».
— «Мне надо какой-нибудь халат надеть?»
— «Нет, просто не трогайте его».
Палата послеоперационного наблюдения представляла собой небольшую комнатку, примыкавшую к одной из операционных. Добела вымытая плитка на стенах отражала яркий свет таких же ламп, какие висели в коридорах. Чтобы найти Матьесона, Хоффману пришлось потратить немногим больше времени, чем он рассчитывал. По всей комнате были расставлены стальные тележки, а сбоку перпендикулярно к стене стоял какой-то длинный стол. Полковник не сразу понял, что тележки эти представляли собой своего рода каталку, а капельницы, трубка для вентиляции лёгких и кабели старого монитора, стоявшего позади, тянулись к лежавшему на этой каталке человеку. Хоффман даже не воспринял сначала этого человека, как Матьесона, и не столько потому, что лицо того практически полностью скрывала кислородная маска, сколько из-за того, что ожидал увидеть тут фигуру под два метра ростом. А человек на каталке был куда меньше этого.
“О, боже…”
Хоффман, само собой, и до этого видел столь же ужасающие ранения, но по какой-то причине чистота и белизна стен этой комнаты лишь усилили его шок от увиденного. Несколько мгновений полковник просто не мог отвести глаз от этой картины. Из операционной в комнату зашла медсестра с закрытым медицинской маской лицом, бросив взгляд на Хоффмана.
— «Он не сможет с вами поговорить», — сказала она.
Доктор Эдеми легонько подтолкнула Хоффмана вперёд.
— «Но он ведь выживет, да?»
— «Он вообще должен был сразу погибнуть, но вот выкарабкался же», — пожала плечами медсестра. — «Так что всё возможно».
— «Матьесон, это я», — обратился к солдату Хоффман, наклонившись вперёд настолько, насколько смелости хватило. — «Это полковник Хоффман. Держись тут, Доннельд. Как только выберешься отсюда, сразу работу тебе найдём, не переживай».
— «Замечательно», — устало вздохнула медсестра. Хоффман всегда инстинктивно искал на одежде собеседника какую-нибудь нашивку с именем владельца. На форме медсестры виднелись выведенные по трафарету буквы “М. ЯРВИ”. — «А теперь пора его в палату переводить, так что вам пора, полковник».
Хоффман уже понял, что, даже при своём звании, никакой реальной власти тут не имел, хотя его это не особо и волновало. Он вышел из палаты послеоперационного наблюдения спиной вперёд, а затем доктор Эдеми вывела его в коридор. Полковник решил, что весьма неплохо, что такая занятая девушка помогает ему тут не заплутать на несколько часов.
— «Вы и впрямь собираетесь его обратно в солдаты возвращать?» — спросила она. — «Ему что, это так важно? Да и чем вообще он будет заниматься в инвалидном кресле?»
— «У нас как раз острая нехватка вспомогательного персонала», — ответил Хоффман. — «К тому же я только что пообещал вернуть его в строй, и планирую слово своё сдержать, даже если он меня и не слышал».
Доктор Эдеми ничего ему на это не ответила. Они вдвоём так и шли в тишине к лифту, но на полпути лампы над их головами погасли, после чего весь этаж погрузился во мрак. Внезапно воцарившееся безмолвие в ту же секунду было прервано целым хором приглушённой ругани, исходившей с другой стороны закрытых дверей. Из прохода справа от Хоффмана выскочила медсестра, оглядываясь по сторонам так, будто бы проверяла, на всём ли этаже электричество пропало.
— «Чёрт, питание сдохло!» — выругалась она, а затем повернулась к кому-то, стоявшему за дверью. — «Запускайте генераторы!»
Такое порой случалось. По всему Джасинто происходили веерные отключения электричества для экономии топлива на генераторных станциях. Но Медицинский центр Джасинто относился к ряду заведений, в котором коммунальные службы электричество никогда не отключали. Хоффману лишь оставалось надеяться, что это событие не станет предвестником дальнейших лишений. Следом за доктором Эдеми он принялся спускаться по лестнице почти что в кромешной тьме, предварительно прощупывая каждую ступеньку носком ботинка.
— «Вы ведь будете по телефону справляться о состоянии здоровья этого юноши, да?» — спросила доктор. — «Чтобы не пришлось вновь с доктором Хейман встречаться».
— «Даже не сомневайтесь, обязательно буду», — ответил Хоффман. — «И никакая Хейман, чёрт подери, меня не остановит».
КРЫЛО “D”, “ГЛЫБА”.
Крик и ругань донеслись до слуха Рива как раз после завтрака.
Издевательства над Раскиным или кем-то ещё из психически больных стали основным развлечением, когда тех перевели в общее крыло, но вскоре это занятие стало отнимать слишком много сил, так что все забили хрен на них, кроме тех заключённых, кто от скуки аж на стену лез. Чем сильнее становились зимние морозы, тем больше обитатели тюрьмы изнывали от безделия. Сефферт стоял перед запертой дверью камеры Раскина, с грохотом водя жестяной тарелкой вверх-вниз по прутьям решётки. Риву очень бы хотелось, чтобы тот уже перестал маяться этой хуйнёй. В кой-то веки собаки относительно тихо себя вели, и вот шуметь начали сами люди.
— «Специальная доставка!» — кричал Сефферт, барабаня по прутьям. — «Эй, уёбище, я тебе бандерольку принёс!»
— «Надзиратель! Надзиратель!» — орал во всю глотку Раскин. — «Отгоните эту мразь от меня! Слышите?! Уберите его отсюда!»
Рива уже весь этот грохот начал неслабо раздражать. Его руки настолько замёрзли, что едва удавалось удерживать ими иглу, которой он штопал носки. В душевой из пола сочилась ледяная вода, а из продуктов на кухне остались консервированная свинина, капуста и перловая крупа, так что проблем сейчас у него и так до хрена было.
— «Сефферт, ты совсем мудак?!» — Рив высунул голову из камеры. Судя по всему, на этаже кроме них никого не было, значит, большинство заключённых ушло на кухню погреться. — «Захлопнись уже, а?!»
Сефферт, которого всё это явно веселило, просто показал оттопыренный средний палец в ответ Риву, который только сейчас понял, что на самом деле происходит. Сефферт бросал внутрь камеры настоящее человеческое говно, хихикая, будто бы школьный хулиган. Подбирая кусочки говна сложенной газетой, он швырялся ими в Раскина, будто бы в какие-то чокнутые “вышибалы” с ним играл. Бросив своё шитьё на кушетку, Рив бегом бросился в коридор.
— «Какого хрена ты вытворяешь?!» — крикнул он. Съёжившийся Раскин прижался к дальней стене, чтобы защититься от летящих в него шквалом нечистот, умоляя Сефферта прекратить это дело. — «Лучше бы тебе тут всё убрать за собой, мы ведь круглые сутки отсюда не выходим».
— «Да ладно тебе, само высохнет», — ответил Сефферт. — «К тому же, я ведь внутрь камеры к нему зайти не могу».
— «Ты меня вообще слышишь? Завязывай с этим. Что, думаешь, если мы тут всё засрём к хуям в три слоя, так вертухаи сразу спустятся сюда и начнут всё вместо нас отмывать?»
— «А что, у нас сейчас не засрано?» — спросил Сефферт. Судя по всему, у него закончились “боеприпасы”, так что он просто свернул газету в шар и стал целиться в Раскина. — «Сам погляди, в каком состоянии тюрьма. Чёртова штукатурка уже от стен отваливается, а древесина гниёт».
— «Ну да, действительно, почему бы ещё от себя срача не добавить, а? Охереть, великолепная идея. Довыделываешься, что Мерино тобою займётся. Да и Чанки психанёт, ведь вся вонь к нему в камеру пойдёт».
— «Ага, вот прям испугался», — Сефферт неторопливо зашагал в сторону. — «Может, начнёшь уже другой туннель рыть, потому что тут всё развалится к хренам ещё до прихода червей».
Рив уже было повернулся, чтобы обратно в свою камеру пойти, но затем задержался, чтобы ещё раз взглянуть на Раскина. Тот сидел на корточках в дальнем углу камеры, закрывшись одеялом с головой, и тихо хныкал. Психов перевели в пять дальних камер с каждой стороны коридора, отделив их от вменяемых заключённых парой пустующих камер. Хотя Рив уже был так уверен, что этой разделяющей полосой получилось так уж чётко отделить больных от здоровых. С виду никого из сидящих тут не примешь за убийцу или насильника, вот и психи не выглядели такими уж чокнутыми. Один лишь Раскин оказался достаточно любезен, продемонстрировав всем вокруг своё безумие путём пряток под одеялом. Остальные же выглядели совершенно нормально, как и любой другой человек. Хотя, в “Глыбе” никого нормальных нет, да и не было никогда. Когда понимаешь, что тебя отсюда не выпустят, то уже иначе мыслить начинаешь. Рив понял, что и его самого ничего от ухода в безумие не удерживает. Он уже давно на всё забил, дойдя до такого состояния, когда ситуация, при которой один человек другого говном забрасывает, будто бы сбрендившая обезьяна, стала для него лишь незначительно помехой.