Страница 109 из 163
Хоффман даже не смог точно вспомнить, сколько же Маркус уже в тюрьме сидит. Наверно, два с половиной года, а может, уже и все три. Но, с учётом всей той разраставшейся кучи говна, которую приходилось разгребать полковнику, чувство собственной вины ушло далеко на задний план.
“Дом никогда не упоминает его в беседе. Чёрт, но я ведь прекрасно понимаю, что Аня так и не перестала думать о нём. Я ведь сам ловил её на том, как она письма ему пишет. Она думает, что я ничего не замечаю, но сама же постоянно конверты самодельные клеит и таскает выброшенную бумагу из урны для переработки. Кому ещё она может писать-то? Будь я проклят, столько лет прошло, а преданность Ани так и не угасла. Маркус ей ни слова в ответ не написал, а она всё равно ждёт его”.
Раз уж Аня не забыла о Маркусе, то и Дом тоже помнит о нём. О таком и спрашивать не надо, всё и так понятно.
Тем не менее, жизнь шла дальше своим чередом. Армия ведь не завязана лишь на одном человеке. Списки погибших полнились именами как мужчин, так и женщин, которых оплакивали их семьи и друзья, чьи жизни разбились вдребезги после утраты родных и близких. А Маркус сам повёл себя так, что теперь вместо него в жизнях окружающих осталась лишь зияющая пустота.
“Вот же мудак. Ещё и духу хватает заставлять меня чувствовать вину перед ним”.
Когда сигнал светофора сменился с янтарно-жёлтого на зелёный, Хоффман тронулся на первой передаче. Если свернуть на следующем перекрёстке, то можно заглянуть в Медицинский центр Джасинто, чтобы наладить контакт с врачами и прочим персоналом, раз уж им приходится помогать заваленным работой армейским хирургам из госпиталя имени Райтмана разгрести поток пострадавших. Хоффман сразу понял по резко возросшему числу автомобилей на дороге, что он уже почти рядом с нужным зданием. Только что почти что заброшенная улица превратилась в довольно оживлённый поток транспорта. Едва свернув на площадь Флоренца, полковник тут уже увидел припаркованные тут и там автомобили, среди которых были и фургоны “скорой помощи”, и армейские “Тяжеловозы”, и развалюхи какие-то, и машины полиции. Их было так много, что дорога вдруг сузилась до одной полосы. Найдя свободное место в сотне метров от здания, Хоффман оставил автомобиль и пошёл обратно пешком. Проходившие мимо гражданские не обращали на него никакого внимания, ведь для них он был просто ещё одним солдатом. Распахнув входные двери, полковник окунулся в мир причудливых запахов, пищащих сигналов тревоги и огромной толпы людей, пытавшихся найти свободное кресло, или же просто ожидавших возле стойки регистратуры. Среди них были и искалеченные, и больные, да и просто те, кто был совершенно убит горем из-за подобной беды, случившейся с кем-то из близких. Постоянные вызовы врачей через систему громких оповещений явно свидетельствовали о том, что здесь никому продыху от работы не было. Несколько мгновений полковник просто стоял и смотрел на всё это по большей части оттого, что не мог заставить себя растолкать людей плечами, пройдя к началу очереди и переведя всё внимание персонала на себя, когда тут всё битком было забито людьми с куда более важными проблемами. Прочувствовав царившую тут атмосферу, Хоффман даже был рад тому, что аварийно-спасательными службами заведует не он, а Ройстон Шарль. Тут ведь тоже своего рода война шла.
— «Полковник, вам помочь?» — раздался чей-то голос.
Хоффман обернулся. Возникшая рядом совсем юная девушка в белом халате уставилась на него хмурым взглядом, сжимая в руках потрёпанную папку-планшет. Она явно узнала полковника по нашивкам на форме, что его немало впечатлило, ведь большинство звёздочек на воротнике скрывал шарф.
— «Полковник Хоффман», — представился он. — «Я хотел повидаться с вашим заведующим реанимационным отделением, но вам сейчас явно не до этого».
— «Да нам тут никогда не до чего, сэр», — ответила девушка. — «Случилось что?»
— «Просто хотел выразить свои благодарности».
— «А-а-а», — протянула девушка в ответ.
Судя по наморщенному лбу, она совершенно не ожидала подобного. На пристёгнутой к халату табличке с именем виднелась надпись “ДОКТОР ДЖ. ЭДЕМИ”. Поманив полковника пальцем, она предложила ему следовать за ней.
— «Сегодня на смене доктор Мэрион-Хейман», — сказала девушка, а затем вдруг перешла почти что на шёпот. — «Но она предпочитает, чтобы её звали просто Хейман. Наверно, она своего последнего мужа сожрала сразу после спаривания».
Хоффман уже было решил, что девушка просто пытается его успокоить этой шуткой. Но всё встало на свои места, когда он, проследовав за доктором, оказался в подсобке, забитой баллонами с кислородом и грудами коробок с маркировкой “СТЕРИЛЬНО”. Некая женщина в костюме хирурга, уперев руки в бока, устраивала разнос какому-то парню, который даже хирургической шапочки и перчаток снять не успел, будто бы его притащили сюда прямо от операционного стола. Прервав свой поток брани, чтобы отдышаться, женщина вдруг заметила, что за ней кто-то стоит. Худощавое телосложение, седые волосы и глубокие морщины говорили о том, что ей давно уже на пенсию пора. Но вот лёгкие у неё, судя по всему, работали, как в молодости.
— «Солдат, ты хоть руки-то помыл?» — спросила она совершенно недобрым голосом. — «Что забыл тут?»
— «Я полковник Хоффман, мэм, глава штаба обороны».
Хейман показала на потолок указательным пальцем с пожелтевшей от никотина кожей.
— «Ваши ребята на четвёртом этаже», — сказала она.
— «Да я просто заглянул поблагодарить вас, доктор Хейман», — объяснился Хоффман, понимая, что, очевидно, зря вообще этот разговор затеял. — «Мы ценим ваш труд по спасению наших солдат. По возможности передайте от меня благодарности и всей вашей бригаде».
На мгновение лицо Хейман приняло удивлённый вид, но доктор тут же взяла себя в руки.
— «Не за что, полковник. Можно я уже продолжу воспитывать моих долбанных никчёмных коллег, а?»
У Хоффмана, почти что напрочь лишённого какого-либо обаяния, обычно с женщинами общаться всё же лучше выходило, чем с мужчинами, но дай бог, чтобы с этой сукой больше видеться не пришлось.
— «Конечно, не буду вас задерживать, мэм», — с этими словами полковник выскочил обратно в коридор. Вот и всё, дело сделано. Но в этот момент доктор Эдеми ухватила его за руку.
— «Вы хотите повидаться со своими солдатами? У нас сейчас шесть операций одновременно проходит».
Хоффман кивнул в ответ.
— «А Доннельда Матьесона уже прооперировали?» — спросил он. — «У него ампутация обеих ног».
— «Сейчас проверю».
Отведя Хоффмана к лифту, Эдеми уставилась на табло с номерами этажей, пока кабина лифта со скрипом поднималась всё выше и выше.
— «Я в основном только с поражением лёгких от вдыхания паров имульсии дело имею», — заговорила доктор. — «Так-то я медицинским регистратором тут работаю. Остаётся лишь радоваться, что мне не приходится слишком уж часто иметь дело с тяжёлыми травмами, а то ведь, наверно, в итоге стану такой же, как доктор Хейман».
Она не стала вдаваться в дальнейшие подробности. Когда лифт поднял их на четвёртый этаж, доктор оставила присевшего на скамью Хоффмана глазеть по сторонам в ярко освещённом коридоре для посетителей, заканчивавшемся двустворчатыми дверями. Судя по надписям на стенах, на этом этаже располагались операционные. Что вообще в такой ситуации можно Матьесону сказать? Он вообще в сознании будет? Как же именно его угораздило оказаться в числе погибших и искалеченных солдат? Матьесона ведь все так любили. Может, в этом всё и дело. Какая бы хрень вокруг не творилась, он никогда не падал духом, даже если любой другой здравомыслящий человек на его месте, столкнувшись с подобным, тут же пустил бы себе пулю в голову. Он стал солдатом, потому что сам хотел этого, а не потому что попал под призыв, испытывая искреннюю любовь к армейскому быту.
Доктор Эдеми вернулась ещё через десять минут. За это время Хоффман успел понять, что сидит тут, потому что Матьесон стал для него своеобразным мерилом того, насколько плохо идёт война. Если уж он её не переживёт, значит, и у остальных шансов нет.