Страница 8 из 9
Да, любовь молодых можно сравнить с мощным бурлящим потоком горной реки, с моей родной Вуоксой, например, зажатой в скалистые берега Карельского перешейка. На порожистых валунах она вскипает, ударяется с размаха о преграду, поднимает фонтаны брызг и рождает клочья пены, огибает препятствия и вновь рвется вперед. И не пугает её то, что впереди еще «тьмы» таких испытаний. Молодость и юношеский оптимизм увлекают влюбленных, дает им силы для проявления чувств.
А любовь людей пожилых, это водный поток, который вырвался на просторы можно сравнить с ровным течением большой реки по равнине. Она широка и глубока , её не беспокоят мелкие валуны и топляк на дне. Жизнь уже довольно потрепала её тело и душу, ссадины от былых невзгод давно затянулись, но память предупреждает, что это спокойствие может обернуться неожиданным препятствием.
Женщины бальзаковского, а, пуще, постбальзаковского возраста любят, возможно не так страстно и видом своим не показывают своих чувств. Но там, в глубине страсти кипят, может быть сильнее, чем у легкомысленных девиц.
И мне, честно признаться, нравятся женщины в возрасте, даже, пожалуй, пожилые, но следящие за своим здоровьем, ухаживающие за кожей, телом и фигурой.
Мой читатель, ты сразу, наверное, вспомнишь доктора Фрейда. Возможно «старик» прав, и, выбирая женщин старше себя, я хочу получать от неё то, что не дополучил в детстве от матери и испытываю бессознательное желание овладеть ею. Овладеть не физически, точнее, не только физически, но духовно, слиться с ней, снова вернуться в её лоно. Но это так, примитивное применение знаний психоанализа.
6.
По дороге в Старую Ладогу Зина заглянула зачем-то в бардачок.
– О, я же не дочитала твою Иудифь, – радостно взвизгнула она, – ты не обидешься, если я уединюсь с ней?
– Если бы ты уединилась с мужчиной, то я бы точно обиделся, а с Иудифь! Я только рад буду. Тем более я отношусь к ней как к дочери, как к своему творению.
Зина погрузилась в чтение, а я следил за дорогой и посматривал по сторонам, рассматривая высокие, в человеческий рост борщевики, окупировавшие окрестные поля. Иногда искоса поглядывал на Зину. Она с увлечением продолжила чтение, но выражение её лица постепенно менялось. Эмоции от прочитанного отражались на её лице. Веселое и радостное, оно постепенно стало сосредоточенным, потом грустным.
«В сладостном ожидании и в надеждах прошел год, а в четырнадцать лет родители выдали меня замуж за богатого старика. «Жених» обещал родителям выплату и дал за меня два вола, дюжину баранов и в ктубе прописал тридцать серебряников. Ах, эти тридцать серебряников. Всю жизнь они меня преследуют.
Я не знала счастья в браке, не испытывала наслаждений от соития и близости с мужем. Старик был скупым и ворчливым. Я выполняла всю женскую работу в доме, а в награду получала за это одни упреки».
– Шурка, – всхлипывая произнесла она, – ты вычитал это все в каких-то древних книгах, или сам выдумал? Какими бессердечными родителями нужно быть, чтобы поступить так со своим ребенком? Из-за каких-то грязных овец продать свою дочь, да еще старику? Просто, в голове не укладывается! У меня самой дочь, которую я растила одна. Мы жили не в нищете, но и не шиковали. Да, трудно было, денег всегда не хватало, но у меня никогда даже мыслей не было отдать её в какие-нибудь круглосуточные ясли или детский сад.
– Времена были другие, Зина, нравы, обычаи. Не знаю как сейчас, а ещё в двадцатом веки в Индии, например, восьмилетних девочек выдавали замуж. Почитай Робиндраната Тагора. Да что Индия? На Руси родители отдавали девочек, чтобы избавиться от «лишнего рта». Церковь даже издавала запреты выдавать замуж до двенадцати лет.
– Да что мне Индия, средневековая Русь! Мне сейчас жалко твою Иудифь.
– Шурка. Ты же совсем недавно сказал, что она для тебя как дочь. Ну, перепиши всё, сделай так, чтобы она встретилась с тем юношей-плотником.
Сказав это, Зина разрыдалась. Я тут-же съехал на обочину, прижал её к себе и стал успокаивать.
– Ну что же ты расплакалась? Ведь это только текст, моя фантазия.
– Для меня это не просто текст. Я поверила в то, что жила когда-то такая Иудифь, я понимала её, она стала для меня сестрой.
– Ну, не плачь! Всё будет хорошо, они встретятся. Знал бы, что ты так отреагируешь, не дал бы тебе читать. Всё, убирай бумагу и будем слушать музыку.
– Нет, я все-таки дочитаю до конца, мне хочется узнать, как они встретились.
Я снова выехал на трассу, а Зина углубилась в чтение.
«Один или два раза в неделю он делил со мною постель, приходил ночью, гасил светильник и делал все в полной темноте, без всякой подготовки и ласк. Да мне и не нужны были его ласки и поцелуи. Из его рта постоянно пахло чесноком и луком, я едва сдерживала спазмы желудка, чтобы не срыгнуть. Разве этого я ожидала, читая строки:
«Пусть целует, пусть он целует меня,
Хмельнее вина твои ласки,
Благовонья твои прекрасны…»
С тех пор телесная близость и любовь стали для меня разными чувствами. Близость вызывала у меня чувство отвращения, любовь – что-то возвышенное, недоступное и нереальное».
– Нет, ну это просто невыносимо. Этот чесночный запах старика. Я даже почувствовала его. Фррр… не могу представить себя на её месте. Я сразу вспомнила, почему-то, бразильский фильм «Донна Флор и два её муже». Смотрел?
– Кажется нет. А почему ты о нем вспомнила?
– Да там у этой Флор был муж – аптекарь, так он делал «это» не снимая пижамных брюк, а лишь чуть приспустив их. Зато первый её муж был гуляка и развратник, проделывавший с ней такое, что мне даже стыдно тебе об этом говорить.
– Но ведь мы с тобой уже так много об «этом» говорили.
– И все равно, я не привыкла к таким откровенным разговорам. Может быть со временем это пройдет. Ой, ну надо же, я уже планирую об «этом» говорить. Совсем с ума сошла с тобой!
– А почему ты не расплакалась на этот раз?
– Наверное потому, что сама не испытала радости от первого контакта с мужчиной. Был какой-то испуг, боль, кровь. Приятно, но не так, как описывали подруги. Наверное я просто бесчувственная в этом плане.
Рассказывая всё это Зина слегка покраснела.
– Да нет, ты клевещешь на себя. Во всяком случае со мною ты была очень страстной.
– Ну, это потому, что ты такой…