Страница 36 из 51
— Конечно, — без колебаний ответила Рамут с тонкой, щемящей болью памяти в сердце: зима, заснеженный двор дома тёти Бени, пылающий камин, длинные ноги матушки Северги, протянутые к огню, кувшинчик и чарка на столике. — Для тебя здесь всегда найдётся домашняя настоечка.
— О, а вот это было бы славно, — улыбнулась Серебрица. — Благодарю тебя, госпожа Рамут. Рада была с тобой увидеться.
Поблагодарив за гостеприимство, она поднялась из-за стола. Рамут тоже встала, они покинули беседку и неторопливо зашагали по садовой дорожке, выложенной каменной плиткой.
— Ой, наша гостья уже уходит? — К ним спешила Лада, уже закончившая с высадкой огуречной рассады.
— Хорошо у вас тут, да пора и честь знать. Служба ждёт, — ответила Серебрица с поклоном и небольшим, но чётким щелчком каблуками.
— Ой, подождите совсем чуть-чуть! — воскликнула Лада. — Я сейчас, я скоро!
И она нырнула в проход. Рамут подошла к теплице и окинула взглядом посадки. Волшба уже делала своё дело: саженцы успели чуть-чуть подрасти и уверенно цеплялись усами за бечёвку.
— Люблю огурцы, — с усмешкой пояснила Рамут. — Сама тоже иногда в саду копаюсь, но ранний урожай у меня благодаря Ладе. Она настоящая садовая кудесница.
— А на средней грядке что? — полюбопытствовала Серебрица.
Огуречные ростки сидели в два ряда вдоль стенок теплицы, а посередине земля тоже была обработана и потемнела от полива.
— А тут, наверно, Лада зелень посеяла.
В этот миг Лада вернулась с узелком, источавшим вкусный соблазнительный дух. С поклоном протягивая его Серебрице, сказала:
— Не откажись, уважаемая гостья, возьми с собой. Пирожки с ранним щавелём и яйцом, сама пекла.
Серебрица застыла в смущении, и Рамут подбодрила:
— Бери, бери, это от всей души.
Гостья с церемонным поклоном приняла угощение.
— Благодарю, прекрасная Ладушка. У тебя столь же великое и доброе сердце, как у твоей родительницы, — сказала она.
<p>
*</p>
— И когда свадьба?
— По обычаю — осенью, Цветик.
<p>
...</p>
Пока Светлана трудилась в зимградской больнице, исцеляя душевные недуги (ей всё-таки выделили одну смотровую комнату для работы с такими страждущими), Цветанка жила на постоялом дворе и слонялась без дела по городу. Братья-купцы помирились и хорошо заплатили кудеснице за её помощь, вот она и сняла для своей телохранительницы жильё. Вторая охранница, Серебрица, пробыла в темнице гораздо дольше Цветанки, а когда вошла в комнату на постоялом дворе, бывшая воровка её не узнала.
Перед ней стояла воительница в чёрном плаще и доспехах — таких витязей из Нави Цветанка видела во время войны. У воительницы были глаза Серебрицы и её волосы — правда, причёсанные гораздо строже, чем прежде. Они были тщательно убраны в косу, а с боков голова серебрилась коротенькой щетиной.
«Серебрица... Ты, что ли?» — нахмурилась Цветанка.
Воительница кивнула. Она смотрела то ли с усмешкой, то ли грустно, то ли виновато... А может, всё сразу.
«Прости, Цветик. Я не та, за кого себя выдавала. Моё имя — Гердрейд, я навья. Там, в своём мире, я была воином. Это моё ремесло, к которому я решила вернуться... Так уж выходит, что наши пути отныне расходятся. Воронецкая пограничная дружина меня принимает».
«Вот, значит, как...»
Цветанка опустилась на лавку. Да, что-то было в Серебрице... этакое. Странное. И не поймёшь толком, что именно. Вроде — Марушин пёс, а как будто немного чужая. И с местными оборотнями не ужилась. Впрочем, теперь странности вставали на свои места. Серебрица знала, что Навь умирает, что оборотни из того мира придут сюда. Она знала о грядущей войне. Откуда? Да потому что сама была родом из Нави! Всё верно...
«Не держи на меня обиду, Цветик, ладно? Ты и Светланка мне стали очень дороги, но мне нужно заняться своим делом. Я устала скитаться. Да и Светланка наша, похоже, тоже решила осесть и остепениться. Ты тоже подумай насчёт этого... Не вечно же тебе быть перекати-полем. Ладно, у меня не очень много времени, служба ждёт. Обнимемся, что ли?»
Цветанка оставалась неподвижной. Усталость, растерянность, печаль придавили её так, что даже пальцем пошевелить было трудно. Протянутые для объятий руки Серебрицы опустились, она чуть слышно вздохнула, склонилась и поцеловала её в обе щеки.
«Удачи тебе, Цветик... Может, ещё свидимся».
Светлана тоже не просто так зачастила в зимградскую больницу. Чувствовалось и витало в воздухе, что не только ради помощи страждущим она туда ходит. Что-то новое проступало в её мягких вишнёво-карих глазах — милых глазах её матушки Нежаны... Новый свет, новый оттенок жизни. Даже к облачку весенних чар, пахнущих то ли яблоневым цветом, а то ли ландышами, примешивалось что-то особенное, щемящее и глубокое — высокое, как небо, и крылатое, как песня.
Это случилось ещё до возвращения Серебрицы. Однажды поздним вечером Цветанка ждала кудесницу, а та всё не возвращалась... Снедаемая тревогой, Цветанка отправилась к зимградской больнице. Здание, построенное навиями-зодчими, в сумраке излучало молочно-лунный свет, на крыльце стояли двое. В рослой навье в чёрном кафтане и сапогах, с пышными чёрными волосами до середины шеи Цветанка узнала Драгону, которая приходила вместе со Светланой в темницу. И именно Светлану она сейчас держала в объятиях, а та, глядя на навью снизу вверх, с доверчивой нежностью обвивала её шею ответными объятиями. Судя по близости их лиц и губ, они только что поцеловались и в следующий миг собирались снова предаться этому приятному занятию. Так и случилось: ротик Светланы сладко утонул в поцелуе, жарко ласкаемый устами навьи. На миг Драгона оторвалась, окинула кудесницу хмельным счастливым взглядом, клыкасто улыбнулась и снова ненасытно прильнула к её губам. Никакого принуждения со стороны навьи не было: и в раскрытии целуемых уст волшебницы, и в доверчивом кольце её обнимающих рук, и в том, как она прижималась к Драгоне всем телом, дышала и пела глубокая и искренняя взаимность.