Страница 8 из 16
А ведь убивают обычно те, кому выгодно. Выгоднее всего было брату Разуваева. Или кому-то еще?
Про завещание в газетах не написали.
Глава 3
Но маму мне увидеть было не суждено, по крайней мере живой.
Я внезапно услышала, как где-то в квартире кричит бабушка. Я выскочила из комнаты принцессы и побежала искать бабушку. Заодно посмотрела квартиру. В ней было три комнаты, включая мою. Насколько я поняла, в одной жила мама (в ней я занималась английским), в другой бабушка, в третьей я. Кухня использовалась как общая столовая.
Бабушка лежала на кровати в своей комнате и сжимала в руке телефон. Рука с телефоном свесилась с дивана. Она же его уронит! У мамы (моей мамы!) был простой кнопочный телефон, но он часто не работал, потому что она забывала положить на счет деньги или денег просто не было. У нас с братом и сестрой телефонов не имелось, даже одного на всех. Городской в нашей квартире давным-давно отключили за неуплату. Из квартиры нас тоже несколько раз пытались выселить, то есть угрожали какой-то «социальной нормой». Но потом тетки, которые приходили нас выселять, посовещались между собой и решили, что «из-за выводка» нашу маму никуда не выселить.
Я взяла телефон из руки бабушки и положила на тумбочку. Я не знала, как управляться с таким телефоном. Я их по телевизору видела, но в руках не держала. Бабушка открыла глаза и посмотрела на меня затуманенным взором. Неужели напилась? Я такой взор у мамы неоднократно видела.
Я спросила у бабушки, где стоит водка. Маме в таком состоянии она обычно помогала. То есть маме водка в любом состоянии помогала.
– Зачем тебе водка? – спросила бабушка.
– Не мне, тебе, – ответила я.
Взгляд у бабушки стал осмысленным, и она как-то странно стала меня осматривать, потом встала, взяла меня за руку, отвела на кухню, там достала початую бутылку водки из холодильника. Правда, я таких бутылок никогда раньше не видела. Мама с гостями пила что попроще.
Бабушка налила себе водки в стакан, выпила, закусила сладкой булочкой. Мама никогда не закусывала сладким, о чем я и сообщила бабушке.
– А чем лучше? – спросила бабушка.
В этом деле у меня были большие познания, и я ими поделилась.
– Приготовь, – сказала бабушка, кивая на холодильник.
Сама бабушка уселась за стол, выпила еще водки, мне сказала, чтобы поела сама. Второго приглашения мне не потребовалось. Как я уже говорила, есть я хотела всегда. Бабушка не ела, только закусывала водку. У нас мама часто так делала.
Через какое-то время в дверь позвонили. Бабушка уже была «хорошенькая». Она, похоже, не привыкла пить.
Бабушка не смогла встать из-за стола и махнула рукой в сторону двери. Я пошла открывать. Я видела, что здесь дверь закрывается на задвижку, и легко с ней справилась. На пороге стояли двое мужчин, один в полицейской форме, другой – в гражданской одежде. Я поздоровалась. Я знала, что приход полиции домой не означает ничего хорошего. Это местный участковый? Пришел проводить работу с бабушкой?
– Взрослые дома есть? – спросил тот, который был в гражданском.
Я ответила, что есть бабушка, но она, наверное, не сможет поговорить с дядями. Дяди не стали уточнять почему, прошли в квартиру, обувь не снимали, но вытерли о половик. Верхнюю одежду повесили на вешалку. Я показала, где искать бабушку.
А бабушку уже развезло. Она не могла внятно отвечать на вопросы.
– Тебя как зовут? – спросил дядька в форме.
Я ответила.
– Ты бабушку часто такой видишь?
– В первый раз, – честно ответила я.
Они переглянулись.
– Ты соседей знаешь? – спросил тот же дядька.
– Здесь нет.
– А где знаешь?
Я назвала свой родной город.
– Ты там раньше жила?
Я кивнула.
– Адрес знаешь?
Я назвала. Мама нас в свое время заставила выучить адрес. Да и мы с братом и сестрой часто уходили далеко от дома, так что знали окрестности в большом радиусе.
Дядьки явно не понимали, о чем я говорю. Один вышел из квартиры и пошел сам звонить к соседям. Вскоре вернулся с женщиной, которую я видела впервые в жизни. Женщина стала меня как-то странно осматривать.
– Ты знаешь эту тетю? – спросил дядька в форме.
Я покачала головой.
– Вроде не похожа девочка… – задумчиво произнесла тетка. – Позовите Ангелину Михайловну из пятнадцатой квартиры.
Ангелина Михайловна уверенно объявила, что я «не та».
Бабушке вызвали «Скорую», приехали врачи и увезли ее.
Дядька в полицейской форме стал меня расспрашивать про мою жизнь, потом приехали две тетки, как я поняла – социальные работники. Они тоже стали меня расспрашивать. Дядька в полицейской форме куда-то звонил, потом пришел к нам на кухню и сообщил:
– Там был пожар. Позавчера. Ночью. Погибли женщина, две девочки примерно одного возраста и младенец. Старшего мальчика не нашли. Их еще не похоронили.
– Но как она оказалась здесь?! – воскликнула тетка из социальной службы, глядя на меня.
Меня еще раз попросили рассказать про приезд тети Люси с девочкой.
– Погибла Галина! – воскликнул дядька в гражданской одежде.
– Фотографии в этой квартире есть? – подала голос Ангелина Михайловна и спросила у меня, видела ли я сегодня маму.
Я ответила, что маму не видела. Видела бабушку, которую увезла «Скорая». Бабушку видела первый раз в жизни. Ангелина Михайловна тем временем нашла две фотографии в рамочках и протянула мне.
Я узнала тетю Люсю.
– Это Галина, – почти хором объявили Ангелина Михайловна и соседка, имени которой я не знала.
Взрослые стали как-то странно переглядываться. Потом дядька в гражданской одежде попросил Ангелину Михайловну и соседку, имени которой я не знала, рассказать, что они знают «про эту семью». Я сама превратилась в одно большое ухо.
Выяснилось, что Галина, которую я знала как тетю Люсю, приезжавшую к нам домой с больной девочкой, родила дочь от женатого мужика, который уехал работать в Америку.
– Он какой-то супергениальный компьютерщик, – сообщила Ангелина Михайловна. – То ли в «Гугл», то ли в «Майкрософт» его взяли. Он присылал деньги на девочку. Он ее признал. Она записана на его фамилию. Недавно она упала с новых качелей у нас во дворе. Их уже убрали. Там что-то не так закрепили. Это вам нужно у нашего управдома уточнять. После падения с качелей я девочку не видела. С ней не гуляли больше. Но это не она.
– Тебя как зовут? – снова посмотрела на меня тетка из социальной службы.
– Даша Салтыкова.
– Та была Доша. Авдотья. Фамилию я не знаю. Но она должна быть здесь прописана.
Взрослые опять стали переглядываться.
– Даша, у тебя есть родственники кроме мамы? – спросила тетка из социальной службы.
Я сказала про то ли двоюродную, то ли троюродную, то ли четвероюродную бабушку из деревни, названия которой я не знала.
– Может, знают соседи из ее родного города? – высказала предположение соседка. – И у ее матери должны были быть хоть какие-то подруги. Коллеги.
Подруг мамы я не знала. Я знала, что у мамы были только любовники, но говорить это вслух всем этим незнакомым взрослым не стала.
– Будем искать, – сказал полицейский.
Меня временно отправили в детский дом.
Кормили в детском доме, конечно, не так, как в тот единственный день, который я пожила жизнью Доши, но вполне приемлемо – после моей жизни с родной мамой, братьями и сестрой. Я быстро нашла подружек, у каждой из которых была своя история. Если у кого-то и имелись родители, то они сидели в тюрьме. Кто-то из детей родился в тюрьме и провел там первые месяцы жизни, отбывая наказание вместе с мамами, потом был передан в детский дом ожидать окончания маминого срока. Но никто не был уверен, что мама за ним приедет.
А я поняла, что мамы у меня больше нет. И сестры нет. И маленького брата. Я же не глухая.
Но старший брат выжил. Я предполагала, что он успел выскочить, а теперь прячется. Значит, мне нужно каким-то образом вернуться в родной город.