Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 153 из 168

   Её саму просто-напросто придушат, а тело выбросят в реку.

   В доме, конечно же, все спали. Ева долго присматривалась к этому дому - сон у его обитателей должен быть чутким хотя бы потому, что красная его крыша маячит на фоне кромки леса. Этот лес, раскидывая вокруг жёлуди и летучие семена, стремился с каждой весной отвоевать себе новые владения. Люди отвечали ударами топоров, коих здесь, под навесом, было целых четыре штуки, и ещё один торчал в деревянной колоде. Он был настолько старым, что, кажется, уже сравнялся по своей легендарности с мечом в камне из одной старинной легенды.

   Собака беспечно дремала, положив на лапы морду. Белые пятна на её черном теле напоминали позднеосенний снег, который выпадал в родных краях девочки обыкновенно в ноябре, и до следующего крупного снегопада, который бывал в январе, полностью истаивал. Здесь он, наверное, выпадает раньше, а то и вовсе держится всё лето на такой вот расцветки собаках. Какое-то время девочка размышляла, отчего ни одна псина не бросаются на неё с лаем, и в конце концов пришла к выводу, что стала слишком незаметной для собачьих носов. Они не могут найти среди запаха утренней сырости, запаха Господа, шерсть которого ещё осталась кое-где на рукавах платья, волос его светлости и Эдгаровой одежды, которая вообще непонятно чем пахнет, человека.

   Девочку это объяснение удовлетворило.

   Когда вокруг не осталось никаких звуков, кроме тихой колыбельной леса, Ева решила, что время пришло. Она, тонкая, как струйка дыма, тень, отделилась от стены и направилась к курятнику. Единственное окошко - крошечное, но вполне пригодное для исполнения её плана. Оттуда доносился запах птицы, неприятный для постороннего носа, но привычный девочке.

   Куры заголосили все хором, заметались по своей темнице, когда в окошко залетел ком земли. Ева метнулась под навес, к вытянувшимся по струнке топорищам, а дом тяжело и грузно вздохнул, как пробуждающийся ото сна старик.

   Для верности девочка запустила в курятник ещё одним комом земли, но в окошко не попала. Переполох усилился, и это заставит хозяев поторопиться.

   Вот и хозяин! С фонарём, фитиль в котором не успел ещё разгореться, с кочергой: лесные твари, застигнутые врасплох и загнанные в угол, могут быть опасны. Чем, однако, там занят пёс... Он должен был первым поднять тревогу, отвадить непрошенного гостя от хозяйского добра. Мужчина с короткой бородкой и зло опущенными вниз уголками рта - остальную часть лица Ева не разглядела.

   Она прошмыгнула через открытую дверь в дом, едва не наступив на нос псу, кинувшемся следом за хозяином искупать вину.

   Старая женщина спросила что-то визгливым, грубым голосом. Еве подумалось, что она, быть может, заблудилась десятки лет назад, а теперь почуяла на морщинистых щеках сквозняк и вопрошает: "Где выход? Где выход?"

   Ева не стала ничего говорить. Быстро оглядевшись, она выбрала для временного убежища лаз за печкой, тёмный, как нора животного, и весь заросший паутиной. Никто не стал зажигать в доме свет, но Ева знала, что когда хозяин пройдёт обратно, неся перед собой лампу, она останется незамеченной. Скорчившись там в три погибели, она боролась с позывами чихнуть.

   Было слышно, как хозяин ищет хорька или ласку, вороша кочергой под опорами и лавками, тыча железякой в каждую щель, потом, медленно, сбиваясь, пытается посчитать кур - глаза у него оказались, как у старого осла. И, напоследок, громко распекает хвостатого сторожа.



   Наконец, хлопнула дверь, мужчина, ругаясь под нос, прошествовал мимо камина к себе на ложе. Снова заголосила старая женщина. Девочке подумалось, что она спрашивает - хорёк это был, или куница?

   "Я никого не поймал", - буркнул мужчина.

   Конечно, Ева не разобрала в подробностях, но её отец сказал бы на месте этого тощего бородача то же самое.

   И она знала, что ответила бы мама. Разве что, не таким противным голосом.

   "Он вернётся. Ты, наверное, просто не увидел. Если такое ещё раз за эту ночь повторится, клянусь, ты отправишься дежурить в курятник..."

   Это было странное чувство. Ева затаилась, как лесной зверёк, пережидая толики ночи, что путались в её волосах непонятно откуда взявшимся сквозняком. Где-то совсем рядом зашуршала мышь и девочка сочла это лучшей похвалой своей маскировке.

   Начав путешествовать с Эдгаром, Ева поменяла хозяйку. Раньше ею распоряжались братья, дед, отец, мама, теперь же хозяйничала в какой-то части детской головы женщина без глаз и с упрямо поджатыми губами. Госпожа Ночь. Великан отчаянно её боялся, прячась под повозкой в странном оцепенелом сне, но, без сомнения, ты будешь бояться топи, увязнув в ней по пояс. В случае с ночью - можно даже не заметить этой обволакивающей хватки, но зрение и прочие чувства твои всё равно изменятся.

   Ева никогда бы раньше не подумала, что можно так хорошо видеть в темноте. Бывало, она подолгу лежала в кровати, пялясь в потолок и едва различая его, будто комната превращалась в перевёрнутый кверху ногами колодец. Сейчас заострённые, словно рыбачьи остроги, глаза ловили малейшую игру света на поверхностях, который прокрадывался тайком через окна. Если же куда-то бусины белого, холодного света не докатывались - начинали работать совсем другие чувства, дремучие и глухие, кажется, они помогли бы Еве избегать столкновения, даже если бы она была абсолютно слепой и лишена осязания.

   Девочка сочла, что выждала достаточно, и выбралась из укрытия. Конечности её превратились в конечности большого паука, они гнулись в суставах под самых немыслимыми углами.

   Ева видела кошку, которая вышла на охоту за мышью, но проморгала другого интервента, который и сам мог бы быть хищником. Хотелось напугать хвостатую, схватить её, к примеру, под мягкий живот, покружить по помещению, но Ева понимала, что она здесь ради другой игры.

   Этот дом привлёк их с Эдгаром не только тем, что находится на окраине обжитого человеком пространства и принимал на себя все удары первозданной природы. Обитали в нём трое - двое стариков и мальчик, сирота, которого забрали из другого дома. Именно так прослышала краем уха Ева. Мать погибла от какой-то болезни, отец умер гораздо раньше. Немного младше Евы, глаза всё время влажные, с другими мальчишками он не бегал, даже, казалось, не имел желания выходить за покосившуюся ограду, а просто бродил там, как исхудалый, больной бычок в вольере.