Страница 44 из 62
- Вот несчастье! Вот несчастье! – затараторила соседка Мара, лишь увидела Эмилию и Кристу. – Бориса схватили! Около Ульзана.
- Что за глупые байки! – отмахнулась Эмилия.
- Совсем не байки, Эмичка! Совсем не байки!
- Вот чепуховина! Да кто схватил-то?
- Кто, кто! Полиция! Облава была! Сюда сержант Костырь едет!
Встрёпанная Эмилия с широко раскрытыми глазами так и застыла со сковородкой в руках.
- Это с какой же стати? Что ты мелешь?
- Что за чушь? Кто схватил? – Кристе было удивительно одно: как это они до сих пор ничего не знают, а ушлая и дошлая соседка в курсе, мало того, она даже в курсе того, кто именно должен сейчас посетить дом Хоумлинков.
- А вот сержант прибудет, и спросишь его, и спросишь!
И точно - через три минуты в дверь постучали. Не нагло, не грубо, деликатно постучали, но настойчиво, так, что открыть невозможно. Мара замерла изваянием, вся внимание, напоминая настороженную ворону. Рассерженная непонятным событием Эмилия открыла дверь – и тут же попятилась.
- Э-э-э… Госпожа Хоумлинк?
- Да, я, - настороженная Эмилия напряглась, сковородка с соусом запрыгала у неё в руках.
- Сержант Костырь. Ваш сын задержан.
- Что ещё он натворил? Школу прогулял? Опять кошку на байке задавил?
- Хуже, гораздо хуже, госпожа Хоумлинк. У вашего сына найдены наркотики.
- У кого – наркотики? – холодея, проговорила Криста.
- Я говорю – у вашего сына, у младшего Хоумлинка, то есть, - сержант Костырь повысил голос, но тот почему-то сорвался на хрип.
- Нет! – вскрикнула Эмилия. – Невозможно! Борис тихий мальчик, послушный, учится…
- Был послушным. – Сержант прокашлялся, ему и самому неловко было вести такие разговоры в доме Хоумлинков. – Был. Проблемы взросления. Нелады в семье. Дружки. Желание добыть карманные деньги самым лёгким путём. Подростку легко втянуться. Чуть подумал – и мракобесы тут как тут. Есть версия, что он был связан с Бадом Колхауном, помогал, так сказать, в распространении – к сожалению, Бада уже не допросишь… А вот дружки его – в розыске, и Борис нам поможет.
Криста едва не заскрипела зубами. Пока она строит судьбы – Дэниц строит козни, пока она восстанавливает – Дэниц разрушает. Что за попутчика послал ей Отец!
- Что с ним будет, сержант? Где он?
- В отделении, разумеется. Допрашивают. А что будет – сами знаете, что бывает за хранение и распространение наркотиков. В лучшем случае, отправят в колонию для малолетних, на перевоспитание. Не самый лучший путь, конечно. Там всякие ребята водятся, трудные, и жизнь трудная, а мальчик ваш, по всему, домашний, мягкий…
Эмилия уже не слышала. За краткий миг, словно за миг перед смертью, ей представился Борис в грубой мешковатой одежде, вытянувшийся в струнку на рассветном построении. Тюремная баланда в жестяной миске, драчливые соседи по общежитию с лицами ранних преступников, зверская физиономия надзирателя с дубинкой в руках и отчаянные глаза Бориса сквозь прутья, через которые невозможно дотянуться при кратком свидании. Она охнула, выронила сковородку, заломила руки и лишилась чувств. Сковородка с горячим томатным соусом опрокинулась аккурат на башмаки сержанта, соус растёкся вокруг них отвратительной кровавой лужей…
Всё дальнейшее прошло, словно в дурном сне. И с инспектором Криста имела приватную беседу по душам, и к совести Дэница взывала, и присяжных заранее вызнала – жалкие оказались люди, бесцветные, вовсе без собственного мнения. И что дальше? Рьяности Кристы удивлялись: ведь не на электрический стул отправляют мальца – на перевоспитание, «коль родители воспитать не сумели». Бегала Криста, ходатайства носила, характеристики, даже со священником колонии связывалась, убеждала под опёку в монастырь Трёхсвятский отдать – но получила от батюшки мягкую, но ядовитую отповедь: ибо был батюшка из породы тех, кто мягко стелет, да спать на гвозди укладывает.
Уговоры Кристы передать мальчика на поруки в Святотроицкий и ходатайство Преподобной Евлампии не увенчались успехом: нагрянули важные столичные чиновники, которым позарез необходимо было закрыть дело, хотя бы и за счёт мальчика, оступившегося всего раз. Им плевать было, что в уютной, но строгой закрытой монастырской школе шансов осознать и перевоспитаться у него куда больше, чем в запущенной государственной колонии, все сомнительные удобства которой существовали за счёт скудных спонсорских пожертвований и самоотверженного труда монашек-медсестёр.
Зато обстановку в колонии разведала: не самая худшая и не самая лучшая, просвещение поставлено так себе, работа неквалифицированная и тупая, безо всякого огонька, и, как водится, гроши свои ребята не получают – якобы «в их же интересах, чтобы не совращали они». Благовоспитание – тоже не на высоте, зато на богослужения гоняли жёстко и неукоснительно, безо всякого духовного просвещения. Подростки смотрят волками, недоверчивые и угрюмые. Что ж, Криста научит Бориса, как и с кем дружбу свести, как доверие завоевать – для подростка непростая наука, даже взрослые с нею часто не справляются. Но в разговоре с батюшкой не сдержалась Криста, резко и в глаза высказала всё, что думает об обстановке в колонии, а потом казнила себя за прямолинейность – а ну как Борису это аукнется? И ещё тошнее ей становилось.