Чёрное и Белое

- А теперь я сделаю вам массаж. Но мне нужно, чтобы вы обнажили верхнюю половину тела. Я не сделаю ничего дурного, и вы должны мне верить. Ведь вы верите мне, Эмилия?

Эмилия заторможено моргнула. Потом медленно распахнула рубашку.

- Замечательно! – И Криста принялась вытягивать дурную энергию, перекачивать в себя и растворять в себе до полного расщепления и рассеивания. В такие минуты она сама будто перерождалась, и казалась себе монстром, питающимся людскими хворостями. Вытянула, наелась – и подняла дух, и засветилась, и сама напиталась силой. А та радость, которую излучал пациент после сеанса, становилась как бы стабилизатором для полученной подзарядки.

- Мне лучше, – прошептала Эмилия. – Мне, правда, лучше. Вы – чудотворец, господин Криста. Звон прошёл. Возможно, я даже сумею сесть. Огромное спасибо. Что это было – гипноз? Вы – экстрасенс?

- Всего лишь странствующий знахарь, или по-нынешнему - народный целитель.

- Нет слов… Вы удивительны. Я могу сесть. Я уже могу ворочать головой. О, Господи, какое счастье! Огромное спасибо!

Только после этого Эмилия вспомнила, что без рубашки, и поспешно завернулась в плед.

- Не стоит благодарности. Вы – талантливый человек, Эмилия. Обещайте, что не будете впадать в отчаяние, сие богу неугодно. Я не мог допустить, чтобы вы продолжали мучиться и бездарно тратить время на болезнь.

- Вы… читали мои стихи? Это нечестно.

- Простите. Я только бросил один взгляд на лист бумаги – и уже знал, что там, словно это моя собственная душа заговорила. Простите великодушно. У вас романтичная натура и чувствительная, вдохновенная душа.

Эмилия улыбнулась, и щёки её порозовели. Было видно, что ей очень, очень приятно признание Кристы. Она не слышала подобных признаний так давно. А если честно – то она не слышала их вообще никогда. Мужу было не до того, и он никогда не бросал того «одного взгляда», чтобы сказать потом пару тёплых слов. Анна была всегда погружена в свои картины и учёбу, ей тоже было всегда некогда. А подруги… Подруги увлекались только своим домашним хозяйством, и всегда твердили: «Ах, мы совсем не разбираемся в поэзии!» Эмилия чувствовала себя так одиноко. А вот теперь встретила необыкновенного человека, с которым можно об этом поговорить.

Но сейчас и впрямь ей лучше было уснуть.

- Теперь прочтём благодарственную молитву Господу, чтобы продолжить исцеление во сне.

Криста помолилась вместе с Эмилией, усыпила её, немного посидела рядом, убедившись, что дурь не сползается вновь в ком серой мглы, и покинула комнату.

- Мама у меня немного сумасшедшая, да? – грустно спросила Анна, хлопотавшая по хозяйству.

- Мама у вас замечательная, Анна! – искренне ответила Криста. – Талантливая и чуткая, но часто впадает в депрессию. Давайте, я вам помогу!

- Что вы, мне неловко. Я сама, привыкла. К тому же, осталось только половики вытрясти и бельё развесить.

- Вот я и вытрясу и развешу. А вы можете со спокойной душой рисовать – мама проспит долго.

- Спасибо!

Криста развесила бельё на дворе, старательно вытрясла половики, постелила их на прежние места, и даже вымела двор, а потом вежливо постучалась к Анне, работавшей на веранде: - Можно с вами посидеть? Я не помешаю?

- Не помешаете. – Анна улыбнулась, сосредоточенно поправила что-то на бумаге. Криста протянулась взглядом к листу картона. Увидела улицу с домами, прячущимися в кудряшках крон, чуть тронутых зелёным, бегущих по улице детишек на самокатах, косые нити дождика, а справа на переднем плане – почтенную пожилую даму под зонтиком.

Криста снова спрятала взгляд. Набросок нёс умиротворение и жизнеутверждение.

- Вы работаете по заказу? – спросила Криста.

- Сейчас – да. Госпожа Станислава из Каламатча заказала портрет, а мне захотелось нарисовать её внутри городского пейзажа, а не в кресле. Тем более что она недавно слегла, и врачи говорят – надолго. Ей понравится видеть себя на улице, не прикованной к постели. К сожалению, это пока набросок, потому не показываю.

- Ей непременно понравится. Вы рисуете давно?

- Сколько себя помню. С детства. Я – старшая в семье, и благодарна маме за то, что она давала мне учиться и рисовать и не перегружала домашними делами. Если бы не она, я бы никогда не поступила в училище. Так что теперь я помогаю ей, как могу.

- А что вы пишете для себя, Анна, для души?

- А зачем вам знать? Моя душа – омут, как и любая другая, чужая.

- Зря вы так. Ваша душа не омут – а чистая, быстрая речка.

Анна вздохнула: - Какой бы она ни была, сейчас мне некогда для души работать.

- Разве в портреты и пейзажи вы не вкладываете души? Мне видится и душа, и любовь, и вдохновение.

- Вкладываю и в портреты. А поначалу я только для себя работала. Вы не станете смеяться, если покажу?