Кровавое небо Шерлока Холмса

Пос­ледний день в Мар­гей­те под­крал­ся бес­шумно, не­замет­но, при­давил мо­гиль­ной пли­той, выс­тре­лил в спи­ну, стёк дож­дём по во­дос­то­кам, прор­вался сквозь ти­хие ве­чера в ог­нях «Хар­бор Армс», бес­ко­неч­ную лен­ту со­об­ще­ний, сре­ди ко­торых Ад­ри­ана так и не наш­ла для ме­ня ин­те­рес­но­го де­ла. Она вклю­чала боль­шой плаз­менный те­леви­зор в тёп­лой гос­ти­ной (не­понят­но толь­ко за­чем, ведь на эк­ран ни ра­зу и не пос­мотре­ла), хва­тала мой те­лефон, са­дилась на ди­ван и лис­та­ла спи­сок смс, что ли­лись нес­конча­емым по­током и не­из­менно за­пол­ня­ли па­мять, не по­меща­лись це­ликом. Иног­да за­читы­вала вслух, от­ме­тала скуч­ные и че­рес­чур прос­тые ва­ри­ан­ты и го­вори­ла, что, дол­жно быть, это все­го лишь ми­молёт­ное не­везе­ние, за­тишье пе­ред чем-то гран­ди­оз­ным. 

Пос­ледний день чи­тал­ся в плав­ных дви­жени­ях не­лепо­го, пол­но­го от­ча­яния тан­ца на цен­траль­ной пло­щади, ког­да мы под­хва­тили такт му­зыки, до­нося­щей­ся из ста­рень­ко­го рес­то­рана, оку­тан­но­го све­том крас­ных лам­по­чек. Ад­ри­ане пон­ра­вилась не­выно­симо пе­чаль­ная пес­ня, за­выва­ния скрип­ки, плач фор­тепь­яно и она про­тяну­ла ру­ку, приг­ла­шая на та­нец. Мы на­поми­нали из­ло­ман­ные сколь­зя­щие по гра­нит­ной брус­чатке сцеп­ленные те­ни. 

Пос­ледний день про­сочил­ся сквозь об­ла­ка ту­манов, раз­ли­тый по бу­шу­ющим во­дам тле­ющий свет – не­ося­за­емые приз­рачные об­ра­зы, зас­тывшее ду­нове­ние и во­дово­рот бурь на кар­ти­нах У­иль­яма Тёр­не­ра в га­лерее сов­ре­мен­но­го ис­кусс­тва име­ни это­го из­вес­тно­го ху­дож­ни­ка, чья ма­нера изоб­ра­жать вспо­лохи све­та, улав­ли­вать со­вер­шенс­тво в дви­жени­ях при­роды за­поми­нались мгно­вен­но, од­на­ко не вы­зыва­ли од­нознач­ных впе­чат­ле­ний. Га­лерея сна­ружи на­поми­нала вби­тые в зем­лю ка­мен­ные па­руса и той вес­ной от­кры­ла выс­тавку ра­бот Тёр­не­ра, что не раз бы­вал в Мар­гей­те, от­ра­жал его об­лик на хол­сте, сох­ра­нял в сли­янии кра­сок луч­шее вре­мя го­рода, за­рыто­го в пе­сок прош­ло­го и пы­та­юще­гося вновь ока­зать­ся на пла­ву. Пой­мать ве­тер пе­ремен ог­ромны­ми ка­мен­ны­ми па­руса­ми. 

Ад­ри­ана хо­тела сно­ва прой­тись по бе­регу и уп­ря­мо убеж­да­ла ме­ня, что с ней всё в по­ряд­ке, го­лов­ная боль от­сту­пила, и я сдал­ся, пусть и не из­ба­вив­шись от му­читель­ных сом­не­ний: хищ­ник с по­доз­ри­тель­ной час­то­той мель­кал в её соз­на­нии, ис­ка­жал по­веде­ние, нас­ме­хал­ся и про­воци­ровал ме­ня, но каж­дый раз за­бирал­ся об­ратно ку­да-то вглубь Ад­ри­аны, вби­ва­емый си­лой её во­ли. Ждал наз­на­чен­но­го ча­са.

На за­кате мы приб­ли­зились к на­береж­ной. Мо­ре ка­залось пе­репол­ненной ча­шей, ко­торую не­ус­танно тряс­ли, и вол­ны выб­ра­сыва­лись на из­ли­зан­ный во­дой бе­рег, рас­ка­лыва­лись о кам­ни, прев­ра­щались в пыль хо­лод­ных брызг и ши­пение пе­ны, от­сту­пали на­зад, бра­ли раз­бег и сно­ва не­щад­но ко­лоти­ли бе­рег. Нич­то не ув­ле­кало Ад­ри­ану в этом го­роде, сди­рав­шем с се­бя зас­та­релую пле­сень, кро­ме мо­ря, что под­чи­нялось си­ле вет­ра и вып­лё­выва­ло прог­нившие листья и вет­ки. Да­же грот ра­кушек не впе­чат­лил так, как по­кори­ли бур­ные за­вих­ре­ния во­ды, сколь­зя­щие по пес­ку.

Иног­да нам встре­чались лю­ди, что вы­гули­вали со­бак, сры­ва­ющих­ся с по­вод­ка, или прос­то бро­дили, зам­кну­тые в спле­тени­ях мыс­лей, при­вык­шие к го­лосу мо­ря, не сле­дящие за каж­дым его шо­рохом с та­ким уди­витель­ным лю­бопытс­твом. 

– Так ин­те­рес­но, вол­на под­ни­ма­ет­ся, и мел­кие кам­ни буд­то на­чина­ют пля­сать, – го­вори­ла Ад­ри­ана, опус­тившись на ко­лени пря­мо в за­литый во­дой пе­сок. Си­ние джин­сы мгно­вен­но об­ре­ли тём­ный кон­тур и про­мок­ли. Эта су­мас­шедшая жен­щи­на бы­ла го­това ки­нуть­ся в объ­ятья мо­ря, не ду­мая о хо­лоде, сты­лом вет­ре, и не бо­ялась за­болеть, не раз­ли­чала в прос­ту­де или вос­па­лении серь­ёз­ной опас­ности. Ад­ри­ана уже бы­ла боль­на зах­лес­тнув­шей её жаж­дой жить, про­бовать мир на вкус, за­дыхать­ся от воз­ду­ха, хлы­нув­ше­го в лёг­кие. Она на­поми­нала зак­лю­чён­но­го, ко­торо­го пос­ле де­сяти­летий неп­ре­рыв­но­го за­точе­ния вы­пус­ти­ли на во­лю, и тот, сбро­сив кан­да­лы, в пу­чине ог­ромно­го ми­ра вне­зап­но пе­рес­тал чувс­тво­вать вес собс­твен­но­го те­ла, и его под­хва­тыва­ло лю­бым ду­нове­ни­ем вет­ра, бро­сало от бе­рега к бе­регу, по­тому что он, при­вык­ший к пле­ну стен и чувс­тву глу­боко­го без­разли­чия, не знал, как сле­ду­ет рас­по­ряжать­ся вне­зап­ной сво­бодой. 

Ес­ли бы ме­ня не бы­ло ря­дом, Ад­ри­ана бы уже ока­залась в во­де, чувс­твуя не­под­дель­ное би­ение жиз­ни в ко­лотя­щей дро­жи, ис­пы­тывая не­объ­яс­ни­мую ра­дость от хо­лода, что про­никал бы да­же в кос­ти, прон­зал нас­квозь, как би­тое стек­ло.

В вос­хи­щён­ном взгля­де Ад­ри­аны уга­дыва­лось счастье впе­ремеш­ку с го­речью, не­выно­симой грустью, ка­кую она мол­ча из­ли­вала бес­ко­неч­ным кло­кочу­щим вол­нам. Сол­нце про­пада­ло из ви­ду, та­яло за во­рохом об­ла­ков, ос­тавляя пляж за­мер­зать во мра­ке. Низ­кое не­бо сде­лалось тем­нее мо­ря, а ис­че­за­ющая в блес­тя­щей галь­ке пе­на – бе­лее, чем днём, и чуть ли не све­тилась, как раз­бивша­яся о кам­ни лу­на. Так ска­зала Ад­ри­ана, пог­ру­жая ла­дони в хо­лод­ную во­ду, пе­реби­рая паль­ца­ми пля­шущие пес­чинки. Я смот­рел на жен­щи­ну, ко­торую не смог спас­ти, и бо­лез­ненные мыс­ли зве­нели в го­лове.

Ад­ри­ана су­щес­тво­вала эти семь лет, при­туп­ляя чувс­тва, выт­ря­хивая из се­бя жизнь, ос­тавляя толь­ко страх, как единс­твен­ную свя­зу­ющую нить, что зак­репля­ла её в ре­аль­нос­ти, при­бива­ла, как лод­ку к прис­та­ни. Страх сдав­ли­вал рёб­ра, зу­дел под ко­жей, дик­то­вал ус­ло­вия, рас­кра­ивал ду­шу. Она до оне­мения бо­ялась мо­ей смер­ти и счи­тала, что пос­ту­пала вер­но, выс­тра­ива­ла свои дни в та­ком по­ряд­ке и по оп­ре­делён­ным пра­вилам, что­бы её рас­ко­лотая жизнь, прог­ло­чен­ные же­лания не уг­ро­жали мне, не на­нес­ли вре­да. Она всерь­ёз опа­салась, что я од­нажды вспом­ню и вы­вер­ну мир на­из­нанку, что­бы её най­ти, не про­пущу ни дюй­ма. Воз­можно, так бы я и сде­лал. Кам­ня на кам­не бы не ос­та­вил от это­го прок­ля­того ми­ра, ес­ли б тот пос­мел её спря­тать.

Ад­ри­ана бы­ла од­ной из тех, кто два го­да хра­нил тай­ну Шер­ло­ка Хол­мса, отыг­ры­вал скорбь и стра­дал от мни­мой по­тери – уж кто, как не она, унас­ле­довав­шая от ба­буш­ки страсть бол­тать с мёр­твы­ми, на­вер­ня­ка зна­ла, что я вы­жил и был за­нят ра­ботой, обер­нувшей­ся гло­баль­ной чис­ткой. И по­чему бы не вос­поль­зо­вать­ся мо­им ин­сце­ниро­ван­ным са­мо­убий­ством и вре­мен­ным спо­кой­стви­ем Ари­са, не бро­сить всё без ма­лей­ших ко­леба­ний и не подс­тро­ить встре­чу со мной где-ни­будь в глу­хих зад­ворках ми­ра, схва­тить за ру­кав, как тог­да в Кен­син­гто­не, зас­та­вить обер­нуть­ся и прок­ри­чать пря­мо в ли­цо: «Ог­ля­нись же! Это я, Дже­раль­дин! Не пы­тай­ся прит­во­рять­ся, что ни чер­та обо мне не пом­нишь». Од­на­ко на де­ле же воз­ни­кало слиш­ком мно­го пре­пятс­твий, сом­не­ний, под­водных кам­ней, яд заб­лужде­ний и пред­рассуд­ков, на­ши пу­ти не мог­ли тес­но сплес­тись рань­ше. Ког­да я вы­метал прочь все от­рос­тки се­ти Мо­ри­ар­ти, Ад­ри­ана на­чала ак­тивно ис­сле­довать проб­ле­му прок­лятья, сот­ни раз пе­речи­тыва­ла кни­гу Джес­са­лин, до­бывая ин­форма­цию о семье из всех дос­тупных ис­точни­ков, не прив­ле­кая из­лишне­го вни­мания Ари­са. Не­кото­рые об­ря­ды и опас­ные эк­спе­римен­ты обо­рачи­вались тра­геди­ей.

Са­дов­ник Гус­тав, креп­кий ум­ный па­рень, что стриг га­зон, кус­тарни­ки и по­ливал клум­бы у со­сед­ки, ед­ва пе­ред­ви­гав­шей­ся на боль­ных но­гах ста­рухи, пос­ле нес­коль­ких ко­рот­ких раз­го­воров прев­ра­тил­ся из блон­ди­на с са­довы­ми нож­ни­цами в на­дёж­но­го дру­га, за­мечал все пе­реме­ны нас­тро­ения, за­бав­но шу­тил и сог­ла­шал­ся на лю­бое пред­ло­жение. Лю­бопытс­тво и чрез­мерная от­зывчи­вость по­губи­ли это­го доб­ро­го ве­сёло­го пар­ня. Гус­тав умер от кро­во­из­ли­яния в мозг, ког­да Ад­ри­ана ре­шила про­верить по­тен­ци­ал его соз­на­ния, пос­ле­дова­ла при­меру ба­буш­ки и что-то внут­ри се­бя нав­сегда сло­мала. 

Ад­ри­ана ни с кем не за­води­ла тес­ных зна­комств, не де­лила оди­ночес­тво, сто­ронясь вся­чес­ких при­вязан­ностей, за­виси­мос­тей от чу­жих мыс­лей и во­ли, и по­тому дру­зей на кон­ти­нен­те у неё прак­ти­чес­ки не бы­ло. В шко­ле, где она вре­мя от вре­мени пре­пода­вала, за­меняя учи­телей, Ад­ри­ана поч­ти не вы­деля­лась из гу­дящей мас­сы: но­сила скром­ную стро­гую одеж­ду тём­ных то­нов, да­же хо­дила по од­но и той же ли­нии ко­ридо­ра, го­вори­ла всег­да ров­но столь­ко, сколь­ко тре­бова­лось, ни­каких лиш­них слов, прос­тран­ных рас­сужде­ний, изощ­рённых на­мёков, что вы­нуж­да­ли бы ок­ру­жа­ющих вни­мать каж­до­му зву­ку и ба­рах­тать­ся в не­дос­ка­зан­ности. Все те­ории и зна­ния прев­ра­тились в ги­гант­скую сте­ну, из-за ко­торой ей пос­то­ян­но при­ходи­лось вы­тас­ки­вать се­бя, что­бы быть по­нятой людь­ми.

Стоя пе­ред стар­шеклас­сни­ками, боль­шинс­тво ко­торых в пос­леднюю оче­редь ин­те­ресо­валось ра­ди­оак­тивны­ми рас­па­дами, Ад­ри­ана на­учи­лась дер­жать­ся неп­ри­нуж­дённо, рас­тво­ря­ясь, как ато­мы, в том ма­тери­але, что со­от­ветс­тво­вал изу­ча­емой прог­рамме и за­пол­нял пус­тые ячей­ки в чис­той, не­рас­тра­чен­ной па­мяти этих юных су­ществ. Ад­ри­ана ни­ког­да не опаз­ды­вала, ук­ло­нялась от лю­бопытс­тва и про­вока­ци­он­ных воп­ро­сов, веж­ли­во от­ве­чала на при­ветс­твия, мгно­вен­но зах­ло­пывая внут­ри се­бя всё, что мог­ло от­ра­зить­ся во внеш­ности, хоть са­мой ед­ва уло­вимой тенью об­на­жить изор­ванную ду­шу. Ад­ри­ана вли­валась в школь­ный кол­лектив, этот еди­ный ор­ган, в ка­чес­тве ино­род­но­го те­ла, ста­ра­ясь за­нимать как мож­но мень­ше прос­транс­тва, за­тал­ки­вая на дно ду­ши (ес­ли та­кое во­об­ще су­щес­тво­вало) въ­ев­шу­юся грязь и не­во­об­ра­зимые тай­ны, слиш­ком объ­ём­ные для чу­жого тес­но­го, за­жато­го соз­на­ния, нес­по­соб­но­го умес­тить её стра­дания и не ра­зор­вать­ся на час­ти. 

Это она бы­ла це­лой Все­лен­ной, что пы­талась сжать­ся до раз­ме­ров ато­ма, ко­торый по­рой за­носи­ло иг­рой гра­вита­ции в во­дово­рот дру­гой га­лак­ти­ки, от­ку­да ей вся­кий раз уда­валось выр­вать­ся по не­из­менной вы­верен­ной тра­ек­то­рии. Атом, из­бе­га­ющий вся­чес­ких свя­зей, ре­ак­ций, со­еди­нений, не­об­ра­тимос­ти фор­мул из­вечных че­лове­чес­ких от­но­шений. Атом, стис­ну­тый в ку­лаке Ари­са, что не раз нак­ру­чивал на се­бя её внут­реннос­ти, раз­ри­совы­вал пят­на­ми ге­матом. Раз­рыв со­судов, вып­лесну­тая кровь – толь­ко внеш­нее про­яв­ле­ние раз­ру­шитель­но­го про­цес­са. С чрез­мерно гу­битель­ным пос­то­янс­твом сок­ра­щая, сжи­мая, раз­ре­зая свою ис­тинную сущ­ность, Ад­ри­ана, са­ма то­го не осоз­на­вая или при­нимая с па­тало­гичес­ким рав­но­души­ем, в дей­стви­тель­нос­ти рас­па­далась фраг­мент за фраг­ментом. 

По­жира­ющая пус­то­та под­сту­пала к ней пос­те­пен­но, как мед­ленная, на­рас­та­ющая бес­шумная вол­на, под­хва­тыва­ла пе­реме­шан­ные пес­чинки её ис­тёрто­го ес­тес­тва, зак­ру­чива­ла и вы­мыва­ла, уно­сила прочь. 

Там, где ког­да-то тес­ни­лись вос­по­мина­ния, зву­чали от­го­лос­ки под­рос­тко­вых же­ланий, при­певы ста­рых пе­сен, те­перь зи­яли вы­еден­ные вол­на­ми ды­ры. Эти по­тери, гни­ение, раз­ло­жение прош­ло­го, не объ­яс­ня­лись фи­зи­оло­гичес­ки, бы­ли лишь жут­ким по­боч­ным эф­фектом то не­осоз­нанно­го, то на­мерен­но­го стрем­ле­ния стать об­ломком це­лого. Ад­ри­ана – это об­ло­мок Дже­раль­дин, атом, воб­равший в се­бя Все­лен­ную, что воп­ре­ки всем из­вес­тным за­конам су­жалась, та­яла, ра­бота­ла, как вы­веден­ный из строя ме­ханизм. Ад­ри­ана сле­дова­ла то­му пу­ти, что был не­об­хо­дим Ари­су, и ник­то не под­ска­зал ей и об­рывком сло­ва это абс­трак­тное, веч­но су­щес­тву­ющее от­дель­но от на­ших пос­тупков не­кое «пра­виль­но», к ко­торо­му от­че­го-то всех тя­нуло в раз­ной сте­пени.

Семь лет не яв­ля­лись толь­ко от­резком вре­мени, цепью дней, уго­див­ших в ва­ку­ум, про­житых в стра­хе и ед­ком ощу­щении ос­трой нех­ватки че­го-то не­дос­ти­жимо­го. Семь лет рас­топта­ли её, вы­вих­ну­ли соз­на­ние, ко­торое она, при­кусив язык, с тру­дом су­мела впра­вить. Год за го­дом Дже­раль­дин пла­вилась и сте­кала рас­топлен­ным вос­ком в но­вую фор­му, ко­торая сли­лась с мо­им су­щес­тво­вани­ем поч­ти два ме­сяца на­зад. Не­мыс­ли­мо – в об­щей слож­ности мы про­жили бок о бок да­же мень­ше го­да, ед­ва нас­кре­бали ме­сяцы из об­рывков и кош­ма­ров, но ус­пе­ли вы­жать из от­ве­дён­но­го вре­мени всё до пос­ледне­го: по­доз­ре­ния, до­гад­ки, креп­кое лю­бопытс­тво, през­ре­ние, воп­ро­сы без на­мёка на от­ве­ты, не­нависть и ярость, тош­нотвор­ная злость, про­бива­ющая нас­квозь боль, ис­то­ма и жаж­да. Наб­лю­дая за Ад­ри­аной, ув­ле­чён­ной бе­гом кам­ней во вздыб­ленной во­де, я по­нял, что мы оба, раз­бе­жав­шись по уг­лам сво­его без­на­дёж­но­го оди­ночес­тва, тле­ли друг в дру­ге, те по­терян­ные мы из упу­щен­ной ре­аль­нос­ти.

И вот нас выб­ро­сило на бе­рег му­сором, под­хва­чен­ным ди­ким штор­мом: де­тек­тив-кон­суль­тант и яс­но­видя­щая-атом, пе­ремо­лотые, пе­реби­тые вре­менем наб­роски преж­них ам­би­ций и стрем­ле­ний. Ка­кая-то ядо­витая, удуш­ли­вая тос­ка смы­калась вок­руг гор­ла – дур­ной прив­кус со­жале­ния, раз­ла­га­ющей­ся ду­ши.

Вдруг ог­ромная вол­на сгор­би­лась и ед­ва ус­пе­ла хлес­тнуть рос­сыпь кам­ней и бро­сить­ся на Ад­ри­ану, я схва­тил её за лок­ти, по­тянул на­зад и рух­нул на спи­ну. 

Ад­ри­ана тут же пе­ревер­ну­лась на жи­вот, слег­ка опер­лась на ме­ня, в её ис­пу­ган­ных гла­зах плес­ка­лось бес­по­кой­ство:

– Те­бе боль­но?

Воп­рос по­вис в воз­ду­хе, за­цепил­ся за мер­ца­ющие брыз­ги и раз­бился о взры­тый пе­сок. Воп­рос, впе­чатан­ный в каж­дую кость, про­бив­ший сус­тав за сус­та­вом, ох­ва­тив­ший па­рали­чом каж­дую мыш­цу, что в ту се­кун­ду ут­ра­тила чувс­тви­тель­ность, сох­ра­нив жад­ность и неж­ность при­кос­но­вений, лёг­кость не­мого тан­ца на без­людной пло­щади: мыш­цы вдруг об­ре­ли собс­твен­ную па­мять и весь­ма раз­борчи­во от­се­яли все сок­ра­щения и нап­ря­жения, не свя­зан­ные с Ад­ри­аной. Ве­тер плёл из её во­лос за­мыс­ло­ватые узо­ры, рот слег­ка при­от­крыт, вы­раже­ние ли­ца от­ра­жало внут­ренний раз­лом. Она слов­но спро­сила вов­се не по­тому, что я на­летел на бу­лыж­ник, уда­рил­ся за­тыл­ком, а спря­тала за ре­тушью за­боты со­вер­шенно иную ин­то­нацию, иной смысл, имев­ший от­но­шение к не­из­бежной раз­вязке все­го, зак­ру­чен­но­го в слиш­ком ту­гой узел. 

Те­бе боль­но? Без­жа­лос­тная про­вер­ка на че­ловеч­ность. Да, чёрт возь­ми, мне боль­но, и я без раз­ду­мий рас­кро­шу че­реп, рас­сыплю все свои поз­вонки, вы­валю лёг­кие из ук­ры­тия рё­бер, толь­ко бы ты ос­та­лась жи­ва, су­мас­шедшая иди­от­ка!

Я сжал ли­цо Ад­ри­аны ла­доня­ми так до бе­зумия жёс­тко, креп­ко, слов­но смы­кал края ра­зор­ванной ра­ны, слов­но по её ли­цу в лю­бой мо­мент мог­ла ра­зой­тись тре­щина, а я уже был го­тов со­еди­нить все час­тички ров­но по швам, соб­рать Ад­ри­ану за­ново, убе­речь то, что она мог­ла по­терять, как те­ряла эти дол­гие семь лет. Паль­цы упи­рались в её вис­ки, Ад­ри­ана при­куси­ла ниж­нюю гу­бу, и я, всмат­ри­ва­ясь в её тём­ные гла­за, по­чувс­тво­вал, что кон­чи­ки хо­лод­ных мок­рых паль­цев кос­ну­лись мо­их вис­ков. Соз­на­ние тут же про­резал не­дав­ний фо­кус, ка­зав­ший­ся бе­зобид­ным, но ед­ва не вы­бив­шим мозг на­ружу: Ад­ри­ана ре­шила поп­ракти­ковать неч­то вро­де те­лепа­тии наз­ло мо­ему уп­ря­мому скеп­ти­циз­му, а так­же прес­ле­дуя и не оз­ву­чен­ную вов­ре­мя цель. Так мы вы­яс­ни­ли, что я не ум­ру от кро­во­из­ли­яния, как её де­душ­ка и са­дов­ник Гус­тав. 

Внут­ри че­репа вспых­нул лёг­кий тол­чок, как бро­шен­ный ка­мень, уда­рив­ший о сте­ну. В этот раз мы не сом­кну­ли ве­ки, поч­ти не мор­га­ли, не от­во­дя взгля­да. Я впус­тил Ад­ри­ану. Впус­тил и ощу­щал, как она бе­реж­но сколь­зи­ла по мо­им вос­по­мина­ни­ям, вы­тяги­вала их отов­сю­ду, и кап­ля по кап­ле соз­на­ние раз­раста­лось от хлы­нув­ших ос­колков её прош­ло­го, не­ис­то­вой бо­ли. 

Очень час­то в её сло­вах зак­лю­чалось го­раз­до боль­ше, чем по­меща­лось в уло­вимые слу­хом зву­ки: Ад­ри­ана поп­росту не на­учи­лась об­ле­кать по­ток сво­его соз­на­ния в чёт­кую, ис­черпы­ва­ющую сло­вес­ную фор­му. При­выч­ка за­мыкать свою речь в стро­гие, не­умо­лимо су­жа­ющи­еся рам­ки па­губ­но пов­ли­яла на спо­соб­ность вы­ражать без­гра­нич­ные мыс­ли без внеш­не­го ка­тали­зато­ра, по не­кому внут­ренне­му по­зыву, не­об­хо­димос­ти упо­рядо­чить про­цесс мыш­ле­ния, вы­гово­рить­ся и от­пустить скорбь, как за­пер­то­го зве­ря, что об­гла­дывал её из­нутри слиш­ком дол­го. Это от­нюдь не оз­на­чало, что Ад­ри­ана не уме­ла быть ис­крен­ней, нап­ро­тив, её не­под­дель­ное от­кро­вение всег­да та­илось меж­ду строк, меж­ду зву­ками, в мол­ча­нии и глу­боком вдо­хе. 

Я по­доб­рал ещё один её ос­ко­лок и при­ложил к нуж­но­му мес­ту, вос­созда­вая раз­би­тый об­раз бе­зум­ной жен­щи­ны, и ус­лы­шал за­ново её рас­сказ о за­рож­де­нии Все­лен­ной, и буд­то под­нёс каж­дое сло­во к мыс­ленно­му зер­ка­лу, и все сим­во­лы, от­ра­зив­шись, мгно­вен­но пред­ста­ли в крас­ках не­дос­тупно­го преж­де под­тек­ста. Де­шиф­ровка за­вер­ше­на. Абс­трак­ция об­ре­ла впол­не кон­крет­ные очер­та­ния, у каж­дой фра­зы на­шёл­ся пе­ревёр­тыш-раз­гадка. Го­воря об ос­ты­ва­ющей Все­лен­ной, Ад­ри­ана под­ра­зуме­вала своё ос­ты­ва­ющее, по­терян­ное вре­мя, су­щес­тво­вание без вку­са и смыс­ла. 

Она не смог­ла ска­зать пря­мо: «Я ро­дилась, взрос­ле­ла, ис­ка­ла свой от­вет, но не чувс­тво­вала жиз­ни: это всё рав­но, что по­явить­ся на свет вне Все­лен­ной, без фор­мы и со­дер­жа­ния, и по­том блуж­дать, точ­но всле­пую, не зная, ку­да прим­кнуть, где по­чувс­тво­вать се­бя со­бой. Бен­джа­мин от­лично пот­ру­дил­ся над тем, что­бы я да­же до­ма не на­ходи­ла по­коя и за­щиты. Толь­ко встре­тив те­бя, Шер­лок, я смог­ла уви­деть, раз­гля­деть нас­то­ящую жизнь, вдох­нуть её и ра­зоб­рать­ся в са­мой се­бе, осоз­нать, нас­коль­ко я изу­родо­вана и раз­во­роче­на. Я по­люби­ла те­бя сра­зу и нав­сегда, все­го це­ликом, без ос­татка. Ты стал той Все­лен­ной, внут­ри ко­торой я об­ре­тала зна­чение. Это чувс­тво бы­ло очень силь­ным, глу­боким, и я по­рой не пред­став­ля­ла, что с ним де­лать, как приз­нать­ся, как вы­разить или да­же как из­ба­вить­ся, заг­лу­шить, выт­ра­вить. Но вско­ре я чёт­ко у­яс­ни­ла, что лю­бовь к те­бе – это единс­твен­ная прав­да, единс­твен­ная це­лая часть ме­ня, ко­торая ни­ког­да не ум­рёт».

Я ус­лы­шал за­ново её приз­на­ние в боль­нич­ной па­лате, из­ги­бы ин­то­нации, раз­ме­рен­ный ритм, не сов­па­да­ющий с би­ени­ем пуль­са, поч­ти ме­хани­чес­кое зву­чание без эмо­ций и си­лы. Бе­гущая стро­ка на чёр­ном эк­ра­не. Это бы­ли толь­ко сло­ва, скор­лу­па, а внут­ри неё теп­ли­лось не­выра­зимое чувс­тво, не­посиль­ное, не­под­властное язы­ку Ад­ри­аны, слиш­ком слож­ное для не­пол­но­цен­но­го уме­ния об­ле­кать ис­ти­ну в сло­ва. Но я не нуж­дался в под­твержде­нии это­го фак­та в ка­ком-ли­бо ви­де, раз­ли­чимом каж­дым ана­лиза­тором по от­дель­нос­ти. Ка­залось, я рас­познал её не­ис­тре­бимое чувс­тво вов­се не за мгно­вение до то­го, как она кус­ком зер­ка­ла рас­по­рола ла­донь, а всё там же, в по­лум­ра­ке хи­жины ста­рика У­ил­ла. 

Я не мог доб­рать­ся в ос­татках ося­за­емых вос­по­мина­ний до сво­его, по вы­раже­нию Джо­на, хоть ка­кого-ни­будь лю­бов­но­го опы­та, пред­шес­тву­юще­го встре­че с Ад­ри­аной. Воз­можно, его и не бы­ло вов­се, а, мо­жет, я ис­пы­тал столь не­выно­симое от­вра­щение, что за­тол­кал по­доб­но­го ро­да связь на са­мое дно, что­бы ни­ког­да, ни при ка­ких об­сто­ятель­ствах до не­го не до­копать­ся. Слу­чив­ше­еся в хи­жине, как бы силь­но мне ни пов­ре­дили па­мять, зах­лес­тну­ло соз­на­ние, буд­то звук нас­то­яще­го име­ни Ад­ри­аны сдви­нул проч­но врос­шие прег­ра­ды, дёр­нул ры­чаг, и отов­сю­ду по­сыпа­лись мгно­вения се­милет­ней дав­ности, дос­тра­ива­ли ме­ня до це­лос­тно­го об­ра­за, за­пол­ня­ли пус­то­ту.

По­чему я под­дался же­ланию этой стран­ной дев­чонки, зат­равлен­ной жес­то­ким от­чи­мом? Шут­ка ли – ещё по до­роге в Эк­се­тер я сдер­жанно, в ме­ру рез­ко и уве­рен­но от­ста­ивал прин­ци­пы, что точ­но сваи бы­ли вко­лоче­ны в фун­да­мент мо­ей жиз­ни, ни с кем не стя­нутой во­еди­но. И вот уже на сле­ду­ющий день я под­хва­тываю жар­кое лю­бопытс­тво юной Дже­раль­дин, под­чи­ня­юсь рит­му её страс­ти, бес­формен­ной, ди­кой, не­рас­про­бован­ной. Я оп­равды­вал­ся стрем­ле­ни­ем дать ей сво­боду дви­жений и мыс­ли, но что ес­ли я вмес­те с тем и се­бя хо­тел ос­во­бодить, уже тог­да на­щупы­вал тре­щины сво­его зам­кну­того ми­ровоз­зре­ния, кон­ту­ры бу­дуще­го, где я на­чинаю до­рожить людь­ми и ид­ти на жер­твы ра­ди них?

Ме­ня швыр­ну­ло в рус­ло этих раз­мышле­ний, ког­да на­ши соз­на­ния стол­кну­лись, схлес­тну­лись друг с дру­гом, пе­реме­шались, и ста­ло прак­ти­чес­ки не­воз­можно от­ли­чить, что при­над­ле­жало мне, а что му­чило Ад­ри­ану. Это сли­яние по вре­мени дли­лось зна­читель­но мень­ше сек­са, пос­коль­ку опас­ность нав­ре­дить ни­куда не про­пала, но бы­ло го­раз­до на­сыщен­ней, од­новре­мен­но опус­то­шало и на­бива­ло по са­мое гор­ло, за­вер­ша­ло про­цесс при­нятия, по­нима­ния друг дру­га. 

Имен­но в тот мо­мент мы бы­ли пре­дель­но об­на­жены, у­яз­ви­мы, вос­при­им­чи­вы, на­кале­ны, но ник­то не бо­ял­ся по­делить­ся чем-то пос­тыдным, гряз­ным. Я на­низан на иг­лу, Ад­ри­ана – на Ари­са, гнев пе­реме­жа­ет­ся с сос­тра­дани­ем, мы пе­рете­ка­ем друг в дру­га, как во­да, ко­торую го­ня­ют по двум со­судам, ис­сле­ду­ем без ту­пиков, гра­ниц и пре­пятс­твий. Так Ад­ри­ана рас­ска­зала мне всё, что не уме­щалось в сло­ва. Пред­послед­нее от­кро­вение.

Те­бе боль­но? Ад­ри­ана уб­ра­ла паль­цы, схва­тила ме­ня за за­пястья. В моз­гу буд­то од­на за дру­гой ло­па­ют­ся не­из­вес­тно от­ку­да взяв­ши­еся стру­ны и ис­тошно гу­дят, сво­дят с ума, ис­ка­жа­ют прос­транс­тво.

– Шер­лок, – поз­ва­ла она. Мо­ре ше­лес­те­ло гром­че преж­не­го. – Шер­лок, ты слы­шишь?

На­конец я смог сде­лать вдох, и се­кун­да за се­кун­дой ор­га­низм всё быс­трее оп­равлял­ся пос­ле жёс­ткой встряс­ки, ре­аги­ровал на ше­веле­ние внеш­не­го ми­ра, об­ре­тал с ним связь, абс­тра­гиро­вал­ся от сгус­тков чувств Ад­ри­аны. Ка­залось, внут­реннос­ти то­же бы­ли пе­реме­шаны, по­меня­ны мес­та­ми, а по­луша­рия моз­га рас­се­чены, ра­зор­ва­ны. Те­ло слов­но вспо­роли, ос­но­ватель­но вы­пот­ро­шили, вы­чис­тив каж­дый дюйм, и по­том нас­пех за­тол­ка­ли всё со­дер­жи­мое об­ратно, не за­ботясь о по­ряд­ке и ка­чес­тве, пу­та­ясь в ор­га­нах и мыш­цах. Не знаю, ощу­щала ли Ад­ри­ана то же смя­тение и под­сту­па­ющую тош­но­ту, раз­рыв ор­га­на за ор­га­ном, но в её ис­пу­ган­ных гла­зах, прон­за­ющих, как де­сят­ки игл, вса­жен­ных под ко­жу, я уви­дел мер­ца­ние жиз­ни, вспо­лохи вос­по­мина­ний и неп­ро­бива­емую ре­шимость. Да­же те­перь она не от­ка­зыва­лась от за­думан­но­го, опи­ралась на мысль о пос­леднем де­ле.

Я пой­мал прядь её рас­трё­пан­ных хо­лод­ным вет­ром во­лос и стис­нул в ку­лаке. 

... я боль­ше не мог­ла слу­шать рас­ска­зы Джо­на о за­гадоч­ной жен­щи­не Шер­ло­ка Хол­мса. Мне за­хоте­лось на­конец её уви­деть.С этих сме­лых слов, выс­тро­ен­ных в фор­му шут­ки, Мэ­ри ре­шила за­вязать зна­комс­тво с Ад­ри­аной. Она, ещё да­же не пред­став­ляя, что встре­тила прок­ля­тую яс­но­видя­щую, по од­ним толь­ко рас­ска­зам Джо­на (а я до сих пор не по­нимаю, что имен­но и как он мог нап­лести во все­воз­можных крас­ках) чёт­ко и уве­рен­но обоз­на­чила свой вы­вод, буд­то и не под­да­ющий­ся ни­како­му оп­ро­вер­же­нию, кон­тру­дару. Мэ­ри за­час­тую бы­ла рез­ка, под­во­дя ито­ги и со­еди­няя в цепь ло­гики оп­ре­делён­ные фак­ты, но то лишь по­тому, что она не­щад­но от­ме­тала лиш­ние фак­ты, бес­по­лез­ные де­тали и вби­вала суть в го­ловы со­бесед­ни­ка в чис­том ви­де. С этим Мэ­ри справ­ля­лась прак­ти­чес­ки бе­зуп­речно, чем и вы­зыва­ла ис­крен­нее вос­хи­щение. Ви­димо, мы бы­ли во мно­гом по­хожи. 

Те­перь я не воз­ра­жал и не спо­рил, не пы­тал­ся твёр­до от­ри­цать та­кое не­лепое оп­ре­деле­ние «моя жен­щи­на», как бы это со­чета­ние ни вы­зыва­ло от­торже­ния. Жен­щи­на Шер­ло­ка Хол­мса. 

Моя.

По­жалуй, на этом есть смысл за­вер­шить от­ры­вок о пу­тешес­твии по воз­ро­див­ше­муся ми­ру Мар­гей­та. Мах­нув на про­щание мо­рю ру­кой, Ад­ри­ана улыб­ну­лась с неж­ной грустью и прос­ко­чила в рас­кры­тые мной две­ри зда­ния вок­за­ла, вы­рос­ше­го из ма­кета Мак­свел­ла Фрая. За ней на по­роге под­прыг­нул че­модан, пол­ный книг, ко­торые Ад­ри­ана не ус­пе­ет про­читать, плать­ев, ка­кие она ни­ког­да не на­денет, но ткань, да­же сло­жен­ная втрое и при­дав­ленная про­чими ве­щами, нав­сегда сох­ра­нит очер­та­ния её хруп­кой фи­гуры. В при­мероч­ной мы сто­яли вдво­ём: я за­мер у за­дёр­ну­той за­навес­ки, Ад­ри­ана сни­мала платье с ве­шалок и вле­зала в каж­дое по оче­реди, вер­те­лась пе­ред зер­ка­лом, вы­ис­ки­вая изъ­яны в иг­ре све­та и те­ни, не­дос­татки пок­роя, ис­ка­жения швов. Она не со­бира­лась об­новлять гар­де­роб, по­доз­ре­вая, что но­вая одеж­да ей уже не при­годит­ся, но я нас­та­ивал, поч­ти тре­бовал, что­бы Ад­ри­ана ни­чем не ог­ра­ничи­вала се­бя, вы­бира­ла, пря­тала не­ис­пра­вимую ху­добу под тряп­кой за лю­бые день­ги. Стран­ная блажь, уда­рив­шая мне в го­лову.

Наб­лю­дая, как Ад­ри­ана на­дева­ет платье за плать­ем, ме­ня­ет вы­раже­ние ли­ца, то сме­ёт­ся, то пы­та­ет­ся быть серь­ёз­ной, я пред­став­лял, что в од­ном она мог­ла прий­ти в дом мо­их ро­дите­лей, ша­гать по ко­ридо­рам, лес­тни­цам и ком­на­там, ко­торые ког­да-то бе­рег­ли ме­ня. В дру­гом она мог­ла втис­нуть­ся в оче­редь спус­кавших­ся в зри­тель­ный зал свер­ка­юще­го те­ат­ра. Вот уж не знаю, лю­била ли Ад­ри­ана те­атр, но в зе­лёном платье с ко­рот­ки­ми ру­кава­ми, вы­шив­кой вдоль глад­ко­го по­дола в мо­ём во­об­ра­жении она си­дела в мяг­ком крес­ле, дер­жа­лась за под­ло­кот­ни­ки и жи­ла иг­рой на сце­не, вы­думан­ны­ми ис­то­ри­ями и тра­геди­ями. Жи­ла… 

Зер­ка­ло – единс­твен­ная фо­тог­ра­фия, где мы бы­ли за­печат­ле­ны вмес­те. Я по­могал ей зас­тегнуть длин­ную «мол­нию» си­него платья, вгля­дывал­ся в от­ра­жение и ста­рал­ся ды­шать ров­но, ти­хо, обык­но­вен­но на­пол­нять лёг­кие воз­ду­хом, скрыть уда­ры тя­жело сту­чав­ше­го о рёб­ра сер­дца. Прит­во­рить­ся спо­кой­ным, поч­ти без­различ­ным. Вот и всё, что я пы­тал­ся де­лать и в Лон­до­не, ког­да дни про­дол­жа­ли ска­тывать­ся в без­дну. 

Ад­ри­ана по­кину­ла Бей­кер-стрит око­ло по­луно­чи. Я си­дел в крес­ле гос­ти­ной, неп­ре­рыв­но пос­ту­кивал паль­ца­ми, от­би­вая ритм нап­ря­жён­ных, рас­ка­лён­ных нер­вов, слу­шал её уто­па­ющие в ти­шине ша­ги, сле­дил за не­лов­ки­ми дви­жени­ями, пе­рели­вами но­вого чёр­но­го платья с зо­лоты­ми узо­рами, что в све­те тус­клых ламп ме­рещи­лись ко­сыми дь­яволь­ски­ми ух­мылка­ми. Внут­ри ме­ня зак­ру­чива­лось нес­терпи­мое, жут­кое чувс­тво, жгло гор­ло и раз­ры­вало вис­ки. Не вы­дер­жав этой изу­вер­ской пыт­ки, я вско­чил, креп­ко вце­пил­ся в ру­ку Ад­ри­аны, сдав­ли­вая так, что мож­но бы­ло ус­лы­шать хруст кос­тей, при­ложи я чуть боль­ше си­лы, же­лай я убить её, вы­вер­нув все ко­неч­ности:

– Ты не мо­жешь уй­ти! 

– Шер­лок…

– Ес­ли ре­шила уг­ро­бить се­бя, то я пой­ду с то­бой, что­бы убе­дить­ся, дей­стви­тель­но ли ты вос­поль­зу­ешь­ся шан­сом вы­жить!

– Нет, Шер­лок, – Ад­ри­ана тол­кну­ла ме­ня об­ратно в крес­ло, сжа­ла лоб хо­лод­ной ла­донью, буд­то на­мере­ва­ясь доб­рать­ся до моз­га, рас­ца­рапать его ног­тя­ми, вы­бить из ме­ня все мыс­ли и чувс­тва. Я ус­пел за­метить, как цвет её глаз про­пал в зи­яющей ть­ме, в глу­бине чёр­ных зрач­ков. – Те­бе нель­зя ид­ти со мной. Нель­зя прес­ле­довать. Не зас­тавляй де­лать то, че­го бы мне сов­сем не хо­телось. Ос­тань­ся здесь… Зна­ешь, ведь я так и не при­гото­вила чай и сэн­двич.

Соз­на­ние тут же за­волок­ло гус­тым, неп­ро­ница­емым ту­маном, что про­никал из­вне, об­во­лаки­вал, усып­лял, вы­рав­ни­вал пульс. Раз­рознен­ные, пе­репу­тан­ные вос­по­мина­ния зап­леска­лись, за­бились, как бе­зум­ные, дро­бящие вол­ны о раз­бро­сан­ные пов­сю­ду кам­ни, нас­той­чи­во ко­лоти­лись о стен­ки че­репа, я от­чётли­во раз­ли­чал этот глу­хой, про­пада­ющий в без­молвии ус­по­ка­ива­ющий рит­мичный стук, и боль­ше не слы­шал зву­ки ок­ру­жа­юще­го ми­ра, не ощу­щал за­пах бу­маг и ка­рамель­но­го шам­пу­ня Ад­ри­аны. Я буд­то ока­зал­ся в стис­ки­ва­ющей лёг­кие неп­рогляд­ной тол­ще во­ды и мед­ленно пог­ру­жал­ся на дно, про­вали­вал­ся в се­бя са­мого и ни­как не мог выр­вать­ся на­ружу, вып­лыть на по­вер­хность и из­ба­вить­ся от на­важ­де­ния.

В го­лове то и де­ло раз­да­вались нез­на­комые, ис­ка­жён­ные, ед­ва от­ли­чимые от мер­но­го сту­ка вос­по­мина­ний ка­кие-то на­зой­ли­вые го­лоса:

– Па­па, ты обе­щал прий­ти на праз­дник, но те­бя сно­ва не бы­ло!

– Бо­юсь, по до­роге в шко­лу тво­ему от­цу под­верну­лось оче­ред­ное лю­бопыт­ное де­ло, а за это по­рой он го­тов хоть Ан­глию про­дать.

– Лю­дей уби­ва­ют и гра­бят каж­дый день не по од­но­му ра­зу, а я впер­вые выс­ту­пал пе­ред ку­чей на­рода и ду­мал, ты под­держишь ме­ня. Ро­дите­ли Стэн­ли ска­зали, что ты явишь­ся на по­рог шко­лы, толь­ко ес­ли там ко­го-ни­будь по­весят пря­мо в ак­то­вом за­ле. 

Го­лоса сме­шива­лись, та­яли, я пе­рес­тал по­нимать их, пы­тал­ся до­тянуть­ся, зак­ри­чать, но под за­тиха­ющую дрожь сер­дца ме­ня буд­то ра­зор­ва­ло из­нутри, и я ока­зал­ся за­перт во сне. Лю­ди с за­шиты­ми рта­ми, раз­би­тая вдре­без­ги по­суда, не­мой лай Ред­берда и улыб­ка ма­лень­кой де­воч­ки…

Ког­да я сно­ва от­крыл гла­за, уже брез­жи­ло ут­ро. Мёр­твое, ле­дяное, зас­тывшее ут­ро. Ут­ро-по­кой­ник. Ут­ро-пе­пел. Я мед­ленно мор­гал, гля­дя на по­лосы за­наве­сок, под­све­чен­ных чуть раз­го­рев­шимся рас­све­том. На миг воз­никло ощу­щение, что моё ли­цо пок­ры­лось тре­щина­ми и вот-вот мог­ло рас­сы­пать­ся. Я под­нял за­тёк­шую ру­ку, чуть кос­нулся ще­ки и на­щупал что-то влаж­ное, хо­лод­ное, под­нёс паль­цы к гу­бам, поп­ро­бовал вла­гу на вкус. Язык обож­гла горь­кая соль.

Я не пом­ню, как зво­нил Джо­ну, с тру­дом вы­нимал зву­ки из сдав­ленно­го гор­ла. Ждать по­ез­да или са­молё­та до Эк­се­тера бы­ло не­поз­во­литель­но дол­го, два или че­тыре ча­са, по­это­му я стес­нил Джо­на на пас­са­жир­ское си­дение, схва­тил­ся за руль его ав­то­моби­ля, вда­вил пе­даль га­за и нап­ра­вил­ся пря­миком в сто­рону Бак­лэнда, не те­ряя ни ми­нуты на ожи­дания удоб­ных рей­сов. Из го­рода уда­лось вы­ехать, ми­нуя пе­рек­ры­тые учас­тки до­роги. Вне вся­ких сом­не­ний – Ад­ри­ана бро­силась к пус­то­шам Де­вона.

– Что мы ста­нем де­лать, ког­да до­берём­ся до по­местья? – спро­сил Джон, сон­но по­тирая за­тылок. Об­сто­ятель­ства, в ко­торые я сно­ва его втя­гивал, вы­дер­нув из-под оде­яла, ещё не про­чис­ти­ли го­лову, не вы­мели ос­татки сно­виде­ний.

– Не знаю, Джон. Не имею ни ма­лей­ше­го по­нятия. Я прос­то дол­жен ус­петь.