Кровавое небо Шерлока Холмса

Ут­ро за­час­тую яв­ля­лось для ме­ня чем-то вро­де пре­пятс­твия, ка­кое хо­телось ско­рее пре­одо­леть, ско­рее пе­рес­ту­пить этот за­чаток но­вого дня, что­бы стрях­нувшая сон жизнь об­ру­шилась че­редой за­гадок, под­бра­сыва­ла де­ло од­но за дру­гим, что­бы без­за­щит­ность, ощу­тимая пос­ле про­буж­де­ния, быс­трее ис­па­рилась и не впле­тала в мыс­ли вся­кую чушь. 

По ут­рам я от­чётли­вей все­го слы­шал без­различ­ный, мо­нотон­ный, пус­той стук сер­дца, ти­хий шум сво­его раз­ме­рен­но­го ды­хания. Ощу­щал, как ку­пол ди­аф­рагмы ис­прав­но при­ходит в дви­жение, об­ра­зу­ет плос­кость, во­лок­на сок­ра­ща­ют­ся, объ­ём лёг­ких уве­личи­ва­ет­ся, рос­сыпь аль­ве­ол на­пол­ня­ет­ся воз­ду­хом. Наб­лю­дая за этим ес­тес­твен­ным, от­то­чен­ным эво­люци­ей ме­ханиз­мом, под­ме­чая каж­дую де­таль, от­сле­живая вдо­хи и вы­дохи, не­из­менно сме­ня­ющие друг дру­га, я всё боль­ше скло­нял­ся к убеж­де­нию в том не­замыс­ло­ватом вы­воде, что я все­го лишь со­вокуп­ность сла­жен­ных сис­тем, на­бор вза­имос­вя­зан­ных эле­мен­тов, пос­ле­дова­тель­ность фун­кций и мы­шеч­ных сок­ра­щений. Ма­шина, об­ре­чён­ная на пов­то­рение за­цик­ленных про­цес­сов. Я су­щес­тво­вал, от­ри­цая собс­твен­ное су­щес­тво­вание, день за днём вы­думы­вая за­мену то­му, с чем не же­лал ми­рить­ся, что стре­мил­ся выр­вать, из­гнать, раз­да­вить. Воз­можно, Ад­ри­ана, я бо­рол­ся вов­се не с то­бой и тво­ими бе­зум­ны­ми при­чуда­ми, не с жес­то­ким и кос­те­не­ющим ми­ром, а толь­ко с са­мим со­бой, с чем-то глу­боко внут­ри, чем-то не­из­менным, не­ис­тре­бимым, вби­тым в кос­ти, но ужас­но до­саж­давшим мне. Це­лая жизнь бы­ла рас­сы­пана пре­до мной ос­колка­ми ут­ра­чен­но­го, не­ис­поль­зо­ван­но­го, от­вер­гну­того, и те­перь я, про­шитый нас­квозь этим жут­ким вих­рем со­бытий, вдруг оч­нулся, опом­нился и при­нял­ся их под­би­рать и ле­пить неч­то не­сураз­ное, не­ус­той­чи­вое, бо­ясь не ус­петь, про­мах­нуть­ся… 

Пос­ле этой по­ез­дки в Мар­гейт я с по­доз­ри­тель­ной, нер­ви­ру­ющей час­то­той стал заг­ля­дывать вглубь се­бя, пы­тал­ся ра­зоб­рать­ся, кем я яв­лялся на са­мом де­ле, что Ад­ри­ана ос­та­вила во мне, а что по­мер­кло в ды­му, рас­тво­рилось в по­лыха­ющем ог­не сле­дом за бин­том, пе­ретя­нув­шим её ла­донь. В оче­ред­ной раз ис­кал от­вет, но не был го­тов его при­нять, стол­кнуть­ся с ним, вы­дер­жать удар. Кем я был и в ко­го я прев­ра­тил­ся? Джон Ват­сон по­дор­вал мою убеж­дённость в гос­подс­тву­ющей ро­ли ра­зума, по­дав­ля­юще­го из­лишнее вли­яние эмо­ций, ог­ражда­юще­го от мно­жес­тва оши­бок, чьи пос­ледс­твия я так и не поз­нал. То не­навяз­чи­во, то от­кры­то он вну­шал, что я, пусть и чувс­тво­вал се­бя у­ют­но в ла­бирин­тах рас­сле­дова­ний, мог выг­рызть прав­ду хоть из кам­ня, но во мно­гом заб­луждал­ся и был слеп, пос­ту­пал не сов­сем так, как то­го тре­бова­ла си­ту­ация. 

Мы с Джо­ном смот­ре­ли на мир с раз­ных по­зиций, от­нюдь не под оди­нако­вым уг­лом, выс­тра­ива­ли наб­лю­дения в со­вер­шенно не­похо­жие друг на дру­га кар­ти­ны, ис­поль­зуя один и тот же ис­ходный ма­тери­ал, но имен­но эту раз­ность в уме­нии раз­ли­чать де­тали я и не пе­рес­та­вал це­нить. Дол­жно быть, я нуж­дался в че­лове­ке, ко­торый мог бы ви­деть ок­ру­жа­ющую дей­стви­тель­ность ина­че, спо­рить со мной и нап­равлять мысль в те не­ведо­мые рус­ла, что я бы сам вряд ли су­мел отыс­кать, а ес­ли б и смог, то, оп­ре­делён­но, пот­ра­тил го­раз­до боль­ше уси­лий и не до­бил­ся бы же­ла­емо­го ре­зуль­та­та. 

Я всё ча­ще шёл на ус­тупки под чут­ким над­зо­ром Джо­на, у не­го пос­те­пен­но сфор­ми­рова­лась не­выно­симая стой­кая при­выч­ка вся­кий раз кор­ректи­ровать моё по­веде­ние, со­от­но­сить с мо­делью, при­нятой в об­щес­тве и ука­зывать все­воз­можны­ми спо­соба­ми, как мне сле­ду­ет об­ра­щать­ся с людь­ми, од­на­ко он осо­бо и не огор­чался, ес­ли я был слиш­ком уп­рям и не под­да­вал­ся, не ми­рил­ся с на­рас­та­ющи­ми пе­реме­нами. В его по­нима­нии я был од­ним Шер­ло­ком Хол­мсом – до­рогим че­лове­ком, нес­носным, уп­ря­мым, об­ла­да­ющим по­рази­тель­ным умом и цеп­ким вни­мани­ем. В гла­зах мис­сис Хад­сон я, ско­рее все­го, был ре­бён­ком, втис­ну­тым в те­ло уг­рю­мого взрос­ло­го. Мэ­ри оп­ре­делён­но пи­тала ко мне сим­па­тию, её рас­по­ложе­ние и по­нима­ние я рас­познал уже при пер­вой встре­че, она, на­лов­чившись срас­тать­ся с собс­твен­ны­ми тай­на­ми, ве­рить в свою же ложь и убе­дитель­но вы­давать её за чис­тую прав­ду, уга­дыва­ла и моё не­замет­ное стрем­ле­ние от че­го-то скрыть­ся. Лес­трейд, по всей ви­димос­ти, ува­жал ме­ня и по-сво­ему до­рожил, за го­ды при­вык, что я мог про­бить сте­ны лю­бого ту­пика. 

Мол­ли Ху­пер, неп­ревзой­дён­ная в зас­тенчи­вос­ти, в не­уме­нии по­доб­рать умес­тную те­му для раз­го­вора в нап­ря­жён­ной си­ту­ации, но всё же от­кро­вен­ная и от­зывчи­вая, на про­тяже­нии столь дол­го­го вре­мени ос­та­валась пре­дана мне, хоть я ни­ког­да то­го не про­сил и не вос­при­нимал её чувс­тва всерь­ёз, не до­пус­кал и мыс­ли от­ве­чать вза­им­ностью, ис­поль­зуя по­доб­ный рас­клад в ка­чес­тве пре­иму­щес­тва, удоб­но­го средс­тва. Та­кое по­ложе­ние ве­щей, пусть и не сов­сем спра­вед­ли­вое, ус­тра­ива­ло нас обо­их в раз­ной сте­пени, каж­дый на­ходил свою вы­году, пусть и по­том в от­вет на не­из­бежную де­фор­ма­цию убеж­де­ний моё от­но­шение к Мол­ли Ху­пер об­ре­ло но­вый, жи­вой от­те­нок, раз­мы­ва­ющий пре­неб­ре­жение.

Сто­ит ли под­чёрки­вать, кем я мог яв­лять­ся для Этой Жен­щи­ны? За­бавой? Страстью? Инс­тру­мен­том для дос­ти­жения це­ли? Спа­сени­ем? Дол­жно быть, всё сра­зу. И в не­ус­той­чи­вом, из­менчи­вом со­от­но­шении, за­виси­мом от нас­тро­ения и пле­ти об­сто­ятель­ств. 

Столь­ко раз­ных от­ра­жений Шер­ло­ка Хол­мса, рас­те­ка­ющих­ся форм, то пе­репол­ненных до кра­ёв, то поч­ти пус­тых, проз­рачных, столь­ко рва­ных ку­соч­ков при­чуд­ли­вого паз­ла, ко­торые мож­но поп­ро­бовать со­еди­нить, вот толь­ко в ито­ге, скле­ивая об­ли­чие за об­ли­чи­ем, я не уз­на­вал се­бя в том, что пос­ле­дова­тель­но выс­тра­ива­лось в ки­пящем во­об­ра­жении. Че­го-то яв­но не хва­тало, в пуль­си­ру­ющей сер­дце­вине срас­тавше­гося об­ли­ка раз­вер­злась чёр­ная ды­ра, я не на­ходил де­тали, что нак­ры­ла бы её или зас­та­вила за­тянуть­ся. Че­го-то не хва­тало… Толь­ко тог­да за семь­де­сят во­семь миль от Лон­до­на я об­на­ружил пос­ледний фраг­мент, за­пол­нил пус­то­ту и убе­дил­ся, что знал се­бя слиш­ком хо­рошо, знал с на­чала, с пер­во­го уда­ра и всю жизнь пря­тал­ся от нас­то­яще­го от­ра­жения, не ис­ка­жа­юще­го су­ти. Моё нас­то­ящее от­ра­жение, все его чёт­кие кон­ту­ры, мут­ные бли­ки, тём­ные пят­на нав­сегда за­печат­ле­лось в Ад­ри­ане. В глу­бине её раз­ди­ра­юще­го ду­шу взгля­да. За­печат­ле­лось ещё на Мон­те­гю-стрит, сто­ило нам, увяз­шим в оди­ночес­тве и из­ма­тыва­ющем по­ис­ке, впер­вые пос­мотреть друг дру­гу в гла­за, не до­пус­кая ни на се­кун­ду та­кой не­веро­ят­ной не­лепос­ти – мы об­ре­чены пом­нить и те­рять. 

Обыч­но ут­ро тя­нулось не­выно­симо мед­ленно, рас­полза­лось нес­терпи­мым вяз­ким без­молви­ем, что пос­те­пен­но про­пада­ло в во­рохе зву­ков, но то ут­ро в Мар­гей­те зна­читель­но от­ли­чалось от всех пре­дыду­щих: оно раз­го­ралось слиш­ком быс­тро, вре­мя уте­кало, то­нуло без­воз­врат­но в мо­ре, что сто­нало за ок­ном, гла­дило опус­тевший бе­рег. Я не счи­тал уни­зитель­ным приз­нать, что мне ста­нови­лось страш­но от­то­го, нас­коль­ко я был бес­си­лен про­тив во­ли вре­мени. Я впер­вые хо­тел ос­та­новить ут­ро, не дать ему вып­леснуть­ся све­том на воз­рождён­ный го­род и про­дол­жить об­ратный от­счёт, не­умо­лимо приб­ли­жать не­навис­тный день жес­то­кого рас­ста­вания. Я хо­тел вце­пить­ся зу­бами в сол­нце и за­тащить его об­ратно в без­дну за го­ризон­том, зас­та­вить мир зас­тыть в веч­ном ожи­дании рас­све­та, ко­торый ни­ког­да не нас­ту­пит, не про­гонит ноч­ные кош­ма­ры, не при­несёт на­деж­ду. Мне нуж­но бы­ло боль­ше все­го на све­те в те ус­коль­за­ющие, не­пов­то­римые ми­нуты ос­тать­ся на гра­нице меж­ду ночью и ут­ром, за­мереть на тон­кой гра­ни меж­ду….

Зву­ки мо­его ды­хания сли­вались с ед­ва уло­вимы­ми вдо­хами и дол­ги­ми вы­доха­ми Ад­ри­аны, ре­зали ти­шину спаль­ни еди­ным рит­мом. И ес­ли собс­твен­ное ды­хание я не пе­рес­та­вал счи­тать обык­но­вен­ным ме­хани­чес­ким дей­стви­ем, не вы­зыва­ющим лю­бопытс­тва, то путь воз­ду­ха, что сколь­зил по тра­хее и брон­хам Ад­ри­аны, ме­ня уди­витель­но ув­ле­кал. Це­лую ночь я вни­матель­но, не ощу­щая ус­та­лос­ти и ску­ки, сле­дил за би­ени­ем пуль­са, пред­став­лял не­из­менный ток кро­ви, сок­ра­щения сер­дечной мыш­цы, дви­жение кис­ло­рода по тка­ням, жаж­ду­щим пи­тания. Я не знал, что за сон ви­дела Ад­ри­ана, что рас­по­роло её под­созна­ние и выс­ве­тило, ис­ка­зило и пе­реме­шало об­рывки вос­по­мина­ний, но я от­чётли­во раз­ли­чал и вде­вал в па­мять зву­чание её спо­кой­но­го сна. Слы­шал уме­рен­ный такт сно­виде­ния в пуль­са­ции ар­те­рии, воз­ду­хе, сколь­зя­щем в лёг­кие. Всё, что под­держи­вало в Ад­ри­ане жизнь, со­об­ща­ло о том, что свя­зан­ные сис­те­мы ра­бота­ют без пе­ребо­ев, ин­те­ресо­вало ме­ня, об­ре­тало не­объ­яс­ни­мую важ­ность. Жизнь, ко­торую я по­терял. Упус­тил. Не смог убе­речь. 

Ад­ри­ана от­кры­ла гла­за и нес­коль­ко се­кунд вни­матель­но смот­ре­ла в по­толок, слов­но неп­ре­мен­но ви­дела там что-то кро­ме ма­тово­го бе­лого цве­та, по ко­торо­му рас­полза­лись лу­чи вос­хо­дяще­го сол­нца тус­клы­ми лу­жица­ми све­та. Прос­ле­див за её прис­таль­ным, слиш­ком сос­ре­дото­чен­ным для ми­га про­буж­де­ния взгля­дом, я не на­шёл ни­чего, что мож­но бы­ло рас­смат­ри­вать, за­та­ив ды­хание. Но Ад­ри­ана, вне вся­ких сом­не­ний, что-то ви­дела, изу­чала не­от­рывно, по­ка сон от­сту­пал, и боль воз­вра­щалась к ней дрожью сер­дца, уча­щён­ным пуль­сом. Про­низы­вала ве­ну за ве­ной. Её ве­ки дро­жали, гу­бы бы­ли плот­но сжа­ты, как ес­ли бы она из пос­ледних сил сдер­жи­вала крик, что рас­ца­рапы­вал стен­ки гор­ла, скрёб­ся в гру­ди, но она не сме­ла от­крыть рот и вып­леснуть в ди­ком воп­ле ско­пив­ше­еся от­ча­яние. 

В угол­ках её по­тух­ших глаз свер­кну­ли слё­зы, рас­секли щё­ку и про­пали в сбив­шихся пря­дях во­лос. Я не ше­велил­ся, мол­ча ле­жал ря­дом, ос­тавляя Ад­ри­ану на­еди­не с тем, что про­дол­жа­ло пе­реме­шивать её из­нутри, рвать и ре­зать. Ка­залось, она не чувс­тво­вала мо­его при­сутс­твия, не за­меча­ла звук ещё од­но­го ды­хания, тя­жёло­го и тре­вож­но­го.

Но вдруг я сод­рогнул­ся, сглот­нул ком, зас­тряв­ший в глот­ке, как горсть су­хого пес­ка, – на са­мом дне её зрач­ков я выс­мотрел глу­бокую ть­му, жут­кий зна­комый от­те­нок, по вмиг по­белев­шей ко­же, цве­том на­поми­нав­шей чис­тое об­ла­ко, па­ути­ной рас­хо­дились чёр­ные ли­нии, ве­ны взду­вались, на дро­жащих гу­бах прос­ту­пала гус­тая слизь, что сте­кала по под­бо­род­ку, глад­кой шее, впи­тыва­лась в смя­тую прос­тынь. Это бы­ла не Ад­ри­ана.

Я, ве­домый вспых­нувшим гне­вом, рез­ко вско­чил, вце­пил­ся в её пле­чи, ле­дяные, как кус­ки ос­тро­го ль­да, и встрях­нул без вся­кой жа­лос­ти. Слизь брыз­ну­ла на по­душ­ку, рас­те­калась пят­ном по плот­но­му аба­журу све­тиль­ни­ка, тон­кой по­лос­кой от­пе­чата­лась на мо­ём ли­це.

– Уби­рай­ся прочь! 

Из­ма­зан­ные гу­бы рас­тя­нулись в из­де­ватель­ской ух­мылке, из­ло­ман­ный го­лос зат­ре­щал, за­буль­кал в гор­ле:

– О, сколь­ко мож­но пов­то­рять, что я поп­росту не мо­гу ос­во­бодить­ся, по­ка ну­жен этой обо­лоч­ке. 

Я за­мер, ощу­щая, как слизь, точ­но лип­кая, сколь­зкая ли­чин­ка пол­зла по вис­ку, и не про­из­нёс ни сло­ва. 

Хищ­ник ну­жен Ад­ри­ане? 

– За­бав­но, что её страш­ные тай­ны пос­то­ян­но при­ходит­ся рас­кры­вать мне, буд­то я не­воль­ный связ­ной меж­ду то­бой и про­пастью это­го гряз­но­го раз­би­того соз­на­ния. 

Хищ­ник, оче­вид­но, лишь не­надол­го про­резал­ся сквозь Ад­ри­ану, и да­же не был спо­собен на преж­ние фо­кусы, что вра­щали и дро­били пред­ме­ты. Толь­ко жал­кая нас­мешка, дрожь прик­ро­ват­ной тум­бочки, лязг от­винчи­ва­емых ме­тал­ли­чес­ких ру­чек. На­рас­та­ющая си­ла удер­жи­валась внут­ри Ад­ри­аны, не вы­рыва­ясь на­ружу с преж­ней мощью.

– Я боль­ше не со­бира­юсь слу­шать те­бя. Ты кра­дёшь ос­тавше­еся вре­мя.

– Хо­чешь ска­зать, ты не сом­не­ва­ешь­ся, что ей ни­как не удас­тся вы­жить?

От­че­го-то я улыб­нулся. Быть мо­жет, это по­добие сме­ха над бес­смыс­ленной на­деж­дой, са­мая стран­ная и бес­по­лез­ная улыб­ка. 

– Ад­ри­ана каж­дый раз воз­вра­щалась, что бы ни слу­чилось. И всег­да бу­дет.

– Не­уже­ли ты сам в это ве­ришь? – с тру­дом раз­би­ра­емые на кон­крет­ные сло­ва буль­ка­ющие зву­ки бы­ли схо­жи с от­го­лос­ком ка­кого-то през­ри­тель­но­го со­жале­ния. Роль не­воль­ни­ка, под­чи­нён­но­го Ад­ри­ане, яв­но не ус­тра­ива­ла хищ­ни­ка, и по­тому он ис­поль­зо­вал ос­трую си­лу слов, что­бы сло­мить ме­ня, вог­нать в от­ча­яние, ус­мехнуть­ся.

– Я ве­рю в пос­то­янс­тво при­вычек Ад­ри­аны. Она лю­бит рез­ко вры­вать­ся в мои дни без пре­дуп­режде­ния и пе­рево­рачи­вать всё вверх дном.

– Ты дол­жен хо­тя бы до­гады­вать­ся, что есть до­роги, на ко­торые сто­ит лишь сту­пить, и уже ни­ког­да не вер­нёшь­ся об­ратно. 

Ра­зуме­ет­ся, я не прос­то до­гады­вал­ся, пред­став­лял се­бе эту амор­фную, та­инс­твен­ную до­рогу без воз­вра­та, а уже дав­но ей сле­довал. 

Ад­ри­ана за­каш­ля­лась и за­рыда­ла, не сдер­жи­вая кри­ки, за­жав ла­донью пе­реко­шен­ный рот.