Страница 41 из 77
Да святится имя Твоё.
Да прийдёт царствие Твоё.
Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
Хлеб наш насущный дай нам на сей день.
И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого,
Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки.
Аминь.
Однако и я, и хищник напрасно посчитали его бессильным стариком, который вот-вот выплюнет лёгкие и задохнётся от горя и раскаяния. Марриэт осенил себя крестом и бросился к перевёрнутому старому комоду и вытряхнул из треснутого ящика револьвер «Смит–Вессон» двадцать девятой модели с патронами сорок четвёртого калибра, созданными для охоты и самозащиты от крупных зверей. Весьма символично, учитывая, что придётся защищаться от хищника, хоть и совершенно иной природы.
Он намерен стрелять? Отдача его разорвёт!
– Мистер Холмс! – окликнул Марриэт и, криво улыбнувшись, запустил револьвер, что рассёк пол и уткнулся мне в бедро. – Держите! Мисс Джеральдин говорила, вы знаете, как необходимо поступить.
Судя по всему, Марриэт выполнял некие особые инструкции своей хозяйки, что по старой, раздражающей привычке не сочла нужным раскрывать мне целиком придуманный план, сделав свидетелем его неожиданной реализации. Стало быть, она намеренно избрала меня на роль палача?
Сумасшедшая идиотка.
«Что же, в игру, будь ты проклята».
Адриана гневно огрызнулась и, ногтями оцарапав воздух, чуть не свернула дворецкому шею.
– Остановись, женщина без имени, – приказал я, схватил револьвер и, справляясь с дрожью рук, целился точно в лоб. Данная модель могла меня ослепить и оглушить одним только выстрелом, схожим с грохотом пушки, и даже вывихнуть кисть, но я взвёл курок с той же решимостью и безрассудством, что и одиннадцать дней назад. – Марриэт обречён умереть и без твоего содействия.
Адриана отпустила старика, что, глотая кашель, пополз вдоль стены и покинул её поле зрения, и улыбнулась в предвкушении выстрела:
– Какое болезненное чувство ностальгии, не находишь?
– Разве? Ностальгия скоро начинает досаждать, плодить скуку… – я горько усмехнулся, придя к неутешительному выводу: не существовало такой точки, чьё поражение парализовало бы хищника и не нанесло Адриане лёгкого или критического вреда, несовместимого с жизнью. Патроны, удерживаемые в барабане, непригодны для точечного удара, что перебили бы нервы и лишили возможности шевелить руками. Не стоило наивно полагать, будто лишь дрожь век или ресниц не могли связать нам ноги в узел из переломанных костей. Но вдруг изгиб издевательской ухмылки хищника вызвал в мозгу импульс. – Позволишь немного освежить ситуацию?
Я, вглядываясь во тьму безумных и настороженных глаз, приставил дуло револьвера к своему виску.
– Оттягиваешь неизбежное глупыми уловками, – вырвался изо рта Адрианы едва различимый треск. Слизь продолжала сочиться. В пронзительном, уничтожающем взгляде вопреки напускному высокомерию блеснул осколок страха. – Ни у кого не возникнет сомнений, что ты даже в самом глубоком отчаянии и безысходности обязательно попытаешься отыскать лазейку, что отведёт от тебя смерть. Так с какой же стати я должен поверить, что ты сейчас возьмёшь и застрелишься?
– Ты не поверишь, – я прижал палец к спусковому крючку, не боясь ненароком расколоть череп выстрелом. Сердце билось ровно, безразлично и тихо, как если бы я всего лишь пил чай, а не приглашал смерть, уже стучавшую в висок. Чёрт возьми, я решил пойти на отчаянный риск! – Она поверит.
Когда я собирался, задержав дыхание, запустить ударно-спусковой механизм или же весьма убедительно разыграл готовность вышибить себе мозги, в глазах Адрианы мелькнула неясная, блёклая тень, сосредоточившая всю нестерпимую остроту и безумие клокотавших в ней разодранных чувств, именно в ней, в этом сдавленном тоской и ядом чужой воли усталом сердце. То, что уцелело после безрассудной выходки, впустившей хищника, заколотилось в исступлении и ужасе.
И тогда меня вдруг молнией поразила догадка с невыносимым привкусом сантиментов: я направлял оружие против её замершего сердца.
Получается, достучаться до крох её разума, ещё не съеденного хищником, можно только угрозой для жизни или вероятностью моей смерти? Не столь уж привлекательный способ.