Страница 25 из 77
Поднимаясь на второй этаж, не внимая пустым разъяснениям Телфорда, я точно знал, кто с осторожностью и пугающим любопытством следовал за мной, ведомый ли страстью что-то доказать, поступить вопреки ожиданиям или произвести очаровывающее впечатление. Адриана молча шла позади, вероятно, не подозревая об истинном замысле внезапного предложения взглянуть на записку убитого. Рядом со мной её удерживала жёсткая хватка непонимания, тот редкий оттенок особенно опасного любопытства, как будто Адриану издавна влекло всё, с трудом объяснимое и странное.
Ошибся ли я в определении качества её нервов, но, очевидно, не страдая от страха крови, она решительно отказывалась переступать порог широкой, с изысканным вкусом обставленной спальни, в общий интерьер которой, выполненный в багровых и мрачных серых тонах, заколотый мужчина средних лет отменно вписывался. Адриана, наспех нацепив перчатки, под пристальным наблюдением инспектора Телфорда читала записку, чьё содержание не менялось от трупа к трупу, каких уже накопилось ровно пять. Внесу некоторую ясность – той промозглой осенью Лондон мог похвастаться проделками очередного изобретательного маньяка, что вырезал жертвам глаза, после того как заставлял написать: «Теперь лишь я буду смотреть тебе в душу». И на этот раз маньяк ни на йоту не отступил от продуманной схемы, только дразня полицию своим постоянством и отсутствием следов, какие бы можно было с лёгкостью выстроить в дорожку, что привела бы прямо к парадной двери убийцы. Это дело вполне могло заменить порцию стимулирующего кокаина. Я ждал, когда Скотланд-Ярду надоест разбивать лоб о непроходимый тупик.
Лестрейд, худощавый, скромный сержант, чьи мыслительные способности ещё пребывали в стадии хрупкого зародыша, послушно предоставил вниманию Адрианы стопку бумаг, опустошив верхний ящик задвинутого в угол стола, а я со сдерживаемым нетерпением осматривал труп. Убитого звали Генри Льюис, он был заурядным банковским служащим, получавшим завидный доход, помешанным на живописи, и его пропитанная деньгами и акварелью жизнь не наводила хоть на сколько-нибудь разумную причину, связь с предыдущими убийствами, что определённо была, но требовала доказательства.
Глазные яблоки были извлечены искусно, с достаточной осторожностью, чтобы сохранить их целостность, и только потом следы профессиональной работы были стёрты хаотичными порезами, исполосовавшими лицо. Смертельный удар нанесён ножом в грудь, как бы ни было до тошноты предсказуемо, точно в сердце, по самую рукоять оглушённой и ослеплённой жертве. Глаза маньяк прихватил с собой, явно питая к ним извращённую, отвратительную страсть… Едва лишь мне в голову с поразительной скоростью врезалась догадка, я услышал тихий, но уверенный голос Адрианы – смущённое, робкое эхо моих собственных мыслей:
– Записку оставил не Генри Льюис.
– Чушь, – тут же возразил Телфорд, не проникшись доверием к сомнительному эксперту, какого не пустил бы на место преступления без моего сопровождения. – Все предыдущие жертвы…
– Но сейчас мы имеем дело именно с Генри Льюисом, – не дал я инспектору самонадеянно искать доказательства в сходстве прошлых убийств. Разумеется, к ним стоило обратиться, но с иных, правильных позиций, – на чьих руках заметны пятна от чернил, однако мисс Фицуильям, выполнив часть вашей работы, которой вы предпочли пренебречь, наивно полагаясь на чёткий порядок действий убийцы, сравнила почерк записки с почерком личных бумаг Льюиса и пришла к вполне логичному выводу: он не стал ничего писать.
Адриана обескураженно посмотрела на меня, не понимая, хвалил ли я её цепкую сообразительность или наоборот воспринимал сделанное заключение не за плод достойной восхищения умственной деятельности, а за обыкновенное везение.
– Существенное отличие в стиле очевидно: для того, кто подложил записку, характерен левый наклон, сильный нажим, значительный отступ между словами, треугольные петли, – Адриана наглядно представила аргументы, подтверждающие важное заключение, определившее путь к разгадке сквозь ядовитый туман самоуверенности и заблуждений, – поэтому можно судить о его большом самомнении, неискоренимом чувстве превосходства, скрытой хитрости и малой вероятности завязывания крепких отношений. У Льюиса же совершенно отсутствуют соединения между буквами, они следуют друг за другом раздельно, на крохотном расстоянии, петли гораздо уже, наклон правый, слова хоть и выстроены в чёткие линии, просматривается и некоторая неровность строчек, а это говорит о его расчётливости, формальности до мозга костей…
Телфорд выхватил из её рук раскрытую папку с бумагами и притворился, что нисколько не удивлён внезапно обнаруженному факту, находившемуся на поверхности, доступной ограниченному зрению полиции, и строго оборвал исчерпывающее пояснение:
– Не примешивайте этой бездоказательной белиберды. Я вижу, что почерки абсолютно разные, но всё остальное вами сказанное, мисс Фицуильям, не более чем бесполезные выдумки, – Телфорд, с трудом привыкший к унизительным (то, что я называл правдой, другие порой нарекали оскорблением) речам с моей стороны, не собирался терпеть любезные разъяснения подобно несмышлёному ребёнку. – Значит, убийца решил написать сам? Но зачем?
– Для полноты композиции, – ответил я, поднявшись с колен, – и это стремление к совершенству и порядку погубило его. Пятое убийство – и уже роковой промах! Спасибо тебе, упрямый Генри Льюис!
– И что же, теперь нам искать маньяка по особенности почерка? – задал Лестрейд крайне неуместный, глупый вопрос, но Адриана, только он успел закрыть рот, сунула ему в руки записку и заговорила монотонным напряжённым голосом, обводя беспокойным взглядом каждый угол спальни и стараясь не обращать внимания окровавленный труп. Глазные мышцы не успевали за скоростью мысли:
– Как вы точно заметили, инспектор, замок никто не взламывал, Генри, как и прочие жертвы, не подозревая о грозящей опасности, добровольно впускали убийцу, который и имел основание рассчитывать на гостеприимство, не нуждаясь в скрывающих лицо масках или угрозах. Все эти люди, чужие друг другу, одинаково были знакомы со своим будущим убийцей, и им может оказаться кто угодно: курьер, любой работник сферы услуг, наладивший с каждым дружеские отношения… – Адриана резко замолчала и вцепилась в меня одновременно растерянным и жадным взглядом, в котором застыла тень удивительной мысли, словно призрачного, неясного прообраза того, что я собирался сказать.
– Как ни странно, вся загадка именно в вырезанных глазах. То, что маньяки прихватывают с собой, обычно и задаёт верное направление расследования и дополняет необходимыми деталями картину убийства, какую пора бы уже научиться читать. Преступники, очевидно даже не подозревая столь роковой промашки, зачастую неизменно оставляют после себя отражение собственного повреждённого рассудка. Всё, что мы наблюдаем сейчас – это следствие прихоти убийцы, своеобразное зеркало, в котором запечатлелось размытое указание на каждое его действие, каждое опасение, – чувствуя, как моих губ против воли касалась вызывающая улыбка, говорил я, и произносимые слова волновали Адриану, отвечавшую мне прежним немым любопытством. Удивительно, невозможно и нелепо до абсурда, однако я и теперь помню выражение её тоскливого, тревожного лица до последнего, самого невыразительного оттенка… И, вероятно, уже в те неуловимые мгновения, вносящие разлад в цепь мыслей, посвящённых убийству, я начинал догадываться, что за встречей с Адрианой обязательно последует некое безумное событие или их изматывающая череда. Я, к несчастью, сумел вспомнить всё, стоило лишь её настоящему имени прозвучать, распороть память. Адриана, сотканная из воспоминаний, делала меня ещё более жалким и беззащитным, чем Адриана из плоти и крови: я видел напряжённую линию губ, терпел прямой, смелый и выжидающий взгляд, в котором сияла надежда, и никак не мог отвернуть внутренний взор или приказать этому навязчивому видению исчезнуть. – Но и труп не так уж безмолвен, как кажется. Люди, подобные Льюису, выстраивает свою жизнь в определённом и чётком порядке, по строгому графику, что обязательно бывает где-нибудь отражён, – я подошёл к столу и возле лампы, имевшей вычурную изогнутую форму, заметил чёрный толстый ежедневник в твёрдом переплёте. Не более минуты я в пьянящем предвкушении листал страницы, отмеченные множеством помет, пока не обнаружил весьма занимательную запись, вмиг избавившую от лишних предположений. Интригующая тайна рассыпалась слишком быстро. – В прошлый четверг Льюис был записан на приём к офтальмологу Марку Хазелвуду, и если тот же доктор принимал всех предыдущих жертв, то можете заглянуть к нему во время его обеденного перерыва.
Адриана скромно улыбнулась лишь одним уголком губ, Лестрейд усиленно обдумывал услышанное, а Телфорд показался всерьёз рассерженным, хоть и старался скрыть кипящее возмущение, неизвестно кому в точности адресованное, безнадёжным подчинённым, что не обнаружили финальное решающее сходство, или же мне:
– Вы хотите сказать, мистер Холмс, что мы попусту тратили время, как болваны, гадая о связи между убитыми и совершенно не замечая самой главной детали?
Тогда инспектор был особенно щедр на выражение сдержанного негодования.
– Нет, это хотели сказать вы, привлекая меня к расследованию. Поэтому примите к сведению информацию о Хазелвуде, если не желаете возиться с шестым трупом, и считайте дело закрытым, – проговорил я с некоторым раздражением и досадой от скоро найденной разгадки. Не стоило спешить сравнивать серию данных убийств с достойной заменой кокаина, даже суть замысла офтальмолога, вырезавшего глаза, не захватывала меня так, как стала интересовать смерть бабушки Адрианы. – Идёмте, мисс Фицуильям.
– И вы не поделитесь идеями, почему убийца забирал глаза? – с удивлением спросил Лестрейд.
– «Теперь лишь я буду смотреть тебе в душу»… Неужели вас ни на какие размышления не наводит фраза, которую Хазелвуд терпеливо повторяет специально для вашего дремлющего ума? Люди склонны полагать, что глаза есть зеркала души, и кто же знает, может именно офтальмолог, обезумевший от раскопок в человеческих глаза, разглядел её в этих обыкновенных сенсорных органах! В любом случае, сержант, я ещё не теряю веры в зачатки вашей сообразительности, – ответил я, на ходу выдумывая догадку, и потом направился к лестнице, ведущей на первый этаж. – Сейчас я должен заняться другим вопросом. Вы идёте со мной, мисс Фицуильям?
– Так вы мне поможете? – Адриана нагнала меня и осторожно прикоснулась к ткани моего пальто, боясь неверно истолковать сущность «другого вопроса».
– Если вы не убедились несколько минут назад, что способны видеть правду, тогда мне придётся научить вас её видеть и слышать, придётся показать, как она выглядит в действительности, чтобы вы больше не обманывали себя, – произнёс я, ненароком скользнув взглядом по тонким, чуть вздрагивающим пальцам Адрианы, стиснувшим рукав. Она отчаянно пыталась сделать вид, будто до сих пор не понимала, что я имел в виду. – Мы немедленно едем в Девон.
– Но вы же были голодны, – с лукавой улыбкой припомнила Адриана.
– И по вашей же вине я и остался голодным, мисс Фицуильям!