Страница 120 из 124
– Ритуль, только не подумай, что я обвиняю тебя. Ни в коем случае. Я знаю, что значит любить. Знаю, что значит любить Жана. Желание быть с ним любой ценой, готовность делить его с другой женщиной, прощать любые проступки, забыв о собственном достоинстве, – это мне знакомо. Это не твоя вина, что ты не смогла забыть его со временем. Но так не может продолжаться постоянно, ты понимаешь?
– Да, конечно.
Слушая эту женщину, я не испытывала ни боли, ни обиды. Только непонимание – неужели действительно можно так любить? Неужели я действительно так любила? Если да, то почему сейчас я абсолютно ничего не чувствую? Почему я так легко соглашаюсь более не видеться с Жаном и сама же верю в искренность своего обещания?
– Ты серьезно? – донесся до меня голос, полный надежды.
– Уговор есть уговор, Анечка, – спокойно ответила я. – Я больше не потревожу Жана.
Удивительно, но я говорила от души.
– Спасибо, Рита. Будь счастлива. Ты заслуживаешь этого как никто другой.
– Теперь буду, – уверенно заявила я и, дернув ручку двери, одарила женщину в застиранном домашнем халате искренней теплой улыбкой.
Выйдя на улицу, я уже сомневалась, по праву ли я поблагодарила Аню за едва уловимые перемены, произошедшие в моем сознании. Или процесс был запущен много раньше, а сегодняшним вечером всего лишь достиг своего апогея?
Я стояла посреди пустынного двора, прислушиваясь к себе. Такое спокойствие на душе, такая небывалая благодать. Откуда? И я как будто была не я. Или я, но скинувшая с плеч некую непосильную ношу. Что за ноша, что за камень с души? Подняла голову и посмотрела на окна квартиры Жана, в которых горел свет. Подумала о нем. И ничего не почувствовала. Ни привычного головокружения, ни легкого покалывания в кончиках пальцев, ни холодка, пробегающего по всему телу. Неужели все кончено? Неужели отпустило? Разлюбила? На секунду я испугалась, что это всего лишь временное явление, вызванное нелицеприятным видом, в котором сегодня Жан предстал передо мной, и его подлым предательством. Но что-то мне подсказывало, что это больное навязчивое чувство по отношению к нему, которое я называла настоящей любовью, покинуло меня безвозвратно. Как будто пелена упала с глаз, как будто снизошло озарение, пробудившее мой затуманенный разум. Затмение. Затмение, под воздействием которого я находилась так много лет, наконец, отступило.
Я так и стояла, задрав голову вверх. Моему взору открылась неправдоподобной красоты картина. Черное небо, усыпанное яркими звездами (непонятно откуда взявшимися в это время года, в такую погоду), а на фоне него вальсирующие пушистые снежинки, некоторые из которых таяли на моем лице, задерживались на ресницах. Мне даже показалось, что я слышу музыку, под которую так захотелось закружиться в вальсе, вообразив себя невесомой снежинкой.
Что-то еще в моем мироощущении показалось мне очень новым, очень непривычным и давно позабытым. Свобода! Такой свободной, как сейчас, я не чувствовала себя ни когда тринадцать лет назад Жданов увозил меня из следственного изолятора в Москве, ни когда спустя десять лет мне представилась возможность навсегда покинуть базу, ни даже когда у меня наконец появился шанс открыться обществу и перестать быть осужденной за тройное убийство.
Упиваясь неожиданным озарением, я медленно, очень аккуратно, будто боясь растерять нечто только что приобретенное, прошла к своей машине. Сев внутрь, я долго не могла сообразить, что делать дальше. Машинально включила зажигание, дальний свет, дворники.
Из благостного оцепенения меня вывела трель мобильного в сумочке. Звонил Влад.
– Дорогая, ты где? Мы уже заждались тебя. Дети одеты, причесаны. Ты бы видела, как они хороши! Сонечка просто фея в платье, которое ты выбрала для нее. Твой наряд, кстати, тоже уже доставили с курьером. Ты скоро?
– Я уже освободилась. Но буду дома не раньше, чем минут через сорок. Очень сильный снегопад. Вы не ждите меня, тебе же нельзя сегодня опаздывать. А я обязательно поспею к началу церемонии.
– Хорошо, до встречи в центре.