Затмение

– Как куда? Не хочу вам мешать.

– Ты – мешать? Да ты же ключевая фигура в этом прекрасном исцелении! Ты только посмотри на Ваньку! Я так давно не видел его таким здоровым, бодрым, румяным. – Он с любовью взглянул на сына, ждавшего его чуть поодаль.

Я внимательно посмотрела на мальчика еще раз. По мне так он остался прежним непривлекательным серым мышонком, каким я увидела его впервые.

Кроме того, я почувствовала острый укол ревности к этому ребенку. Пока он был болен и находился на лечении, он был жертвой, а теперь он, как, впрочем, и его младший брат, – мой непосредственный соперник. Он крадет у меня львиную долю любви и внимания Жана. В этих детях сосредоточена вся моя боль, все неосуществленные мечты, вся моя непрожитая жизнь! Ужаснувшись нарастающей во мне ненависти к этому маленькому беззащитному существу, я осекла себя, пообещав никогда больше не позволять злой желчи заполнять себя настолько. Я внимательно посмотрела на Жана и, как мне показалось, на мгновение возненавидела даже его. Я винила его в том, что во мне пробудились такие низменные чувства. Это длилось всего секунду, как наваждение. Благо мне удалось быстро взять себя в руки.

– Ключевая фигура… – Я вздохнула, как будто освобождаясь от остатков неприятных мыслей. – Ну, положим, что так. Но мне все равно пора в офис. А вам поскорее порадовать маму.

– Вот как раз насчет мамы… – замялся Жан. – Дело в том, что Аня непременно хочет тебя видеть. Ей не терпится отблагодарить тебя лично, и она попросила меня, чтобы я сегодня же пригласил тебя к нам в гости.

– Ничего не понимаю. – Я смотрела на Жана с недоумением. – Она не в курсе, что связывает… вернее, связывало нас на базе?

– Конечно, она в курсе, что очень давно мы были близки. Но для нее это дела давно минувших лет. Тем более ты замужем, у тебя двое детей. Она не видит в тебе соперницу.

Это замечание меня укололо. Мне на секунду стало интересно взглянуть на женщину, которая не видит во мне соперницу. Или я себя переоцениваю? Несмотря на то что появилась некая интрига, идея о встрече по-прежнему казалась мне абсурдной.

– Приезжай, пожалуйста. Сегодня в семь. Мы будем ждать тебя.

В ответ на эти слова мне хотелось повертеть пальцем у виска, но в глубине души я знала, что не смогу отказать Жану, смотрящему на меня таким умоляющим взглядом.

Я села в машину, ничего не ответив, однако мы оба прекрасно знали, что увидимся этим вечером.

По дороге в офис я размышляла о том, зачем Жану понадобилось это нелепое знакомство. На ум приходила только одна неприятная мысль – он хочет угодить жене, утолить ее прихоть. С другой стороны, пыталась я сама себя успокоить, только ему известно, что она пережила за эти месяцы, и поэтому сейчас он пытается выполнить любую ее просьбу. К тому же она ему в любом случае близкий человек. Более того, возможно, он, в отличие от меня, все же испытывает чувство вины перед женой.

Вечером того же дня, предупредив Жданова о том, что у меня намечен важный ужин с партнерами, я отправилась в далекий спальный район Москвы.

Тот же самый тесный двор. Но, по-видимому, благодаря отсутствию сугробов с парковкой было чуть проще, чем зимой. Перекрывать дорогу никому не пришлось. Я позвонила на мобильный Жану прямо из машины, чтобы сообщить о своем приезде. Он воодушевился и сказал, что сейчас же спустится и встретит меня. Через минуту он уже подавал мне руку, приглашая выйти из машины.

– Ты уверен, что это хорошая идея? Может быть, мне уехать прямо сейчас? – Я как будто спрашивала у Жана разрешения не ходить на этот ужин.

– Да ты что! Тебя уже все заждались. Время – почти восемь!

– Ну, уж извините, в ваше захолустье из центра города добраться не так-то просто, – пробурчала я, следуя за Жаном к подъезду.

Когда мы уже подходили к потертой, истерзанной собачьими когтями двери квартиры, мне захотелось развернуться и бежать отсюда. Между тем Жан распахнул передо мной дверь, и в нос мне ударило множество неприятных запахов, из которых я четко могла различить запах псины, подгорелого подсолнечного масла и детской отрыжки. Я затолкала Жана первым и прошла в дом лишь после него.

Интерьер квартиры, по крайней мере прихожей, заставил меня инстинктивно поежиться – очень не хотелось случайно коснуться засаленных стен или мебели. Обстановка была очень бедная, как мне показалось, еще советских времен. Я подозревала, что такие допотопные интерьеры порой встречаются даже в современной Москве, но с трудом представляла, как можно было жить в таком свинарнике. Обои, видавшие времена перестройки, были ободраны во многих местах. Рисунок на них стерся, бумага грязно поблескивала и лоснилась. Потолок был не просто желтым, а желто-серо-коричневым. Видно, квартира пережила не один потоп, но мало кого из хозяев это когда-либо смущало. По углам свисала паутина, по швам плинтусов голубела плесень. Нечищеная обувь была свалена в одну большую кучу. Под всю верхнюю одежду, включая пальто, которое Жан аккуратно снимал с моих плеч, пока я заворожено разглядывала его жилище, было отведено всего три кривых крючка в стене, которые того и гляди готовы были рухнуть под тяжестью множества курток. Оглядываясь по сторонам, я не могла поверить, что в этой квартире Жан проживает со своей семьей. Жан, который так уютно и со вкусом обставлял нашу съемную квартирку. Более всего, конечно, было непонятно, как в этот хлев, пусть и трехкомнатный, можно было приглашать гостей. Но нужно было отдать должное хозяевам. По едва уловимым признакам было заметно, что в квартире все же прибирались незадолго до моего прихода: в воздухе стоял запах хлорки и еще каких-то моющих средств.