Затмение

Пока я разглядывала пол, прикидывая, что бы такое придумать, дабы не разуваться и не ходить по нему босиком и уж тем более не влезать в какие-нибудь чужие драные тапочки, навстречу мне выбежала приятная полная женщина средних, хотя нет, скорее даже преклонных лет. Я чуть было не поинтересовалась у Жана: «А это кто?» Но женщина опередила меня и залепетала так быстро, что я даже слова не успела произнести:

– Риточка, дорогая вы наша, лапушка! Как я рада вас видеть, спасительница вы наша! Жаник так много о вас рассказывал! Такая честь видеть вас в нашем доме. Не знаю, как благодарить вас за исцеление нашего сыночка!

Я была ошеломлена. Естественно, я поняла, что это бесформенное существо женского пола и является женой Жана, раньше, чем она закончила причитать. Но лишь потому, что это не мог быть никто другой – Жан совершенно четко дал понять, что дома меня ждут его жена и сыновья.

– Дорогуша, пожалуйста, не разувайтесь! Проходите на кухню, – сделала она пригласительный жест.

Я уже и не собиралась разуваться, но и добро хозяйки получить не мешало. Последний раз я, не разуваясь, проходила в квартиру, наверное, лет двадцать назад, еще в школьные времена, когда мы собирались «на хате» у одноклассников, родители которых уехали на дачу, чтобы попеть песни под гитару, побаловаться «Балтикой-девяткой» и покурить «не взатяг» первые сигареты. Да, пожалуй, подобную убогую обстановку в квартире я видела только у пары одноклассников из не самых состоятельных семей, и было это в далеких девяностых годах. С трудом скрывая брезгливость, я проследовала в замызганную ванную, чтобы помыть руки. Вытереться предложенными полотенцами я не рискнула. Потерла ладони об собственные джинсы.

На кухне началась настоящая пытка. Посуда, приборы и стаканы были покрыты уже впитавшимся слоем жира. Заветренный оливье облюбовали мухи. Водка в графине (единственный предложенный напиток) имела желтоватый оттенок. Но отказываться от угощений было неприлично. Нужно было хотя бы «пригубить».

Глотая безвкусные салаты и обжигающее горло пойло, я старалась не думать о своей телесной оболочке, подвергшейся таким истязаниям. Вместо этого я жадно рассматривала хозяйку дома Анну, пытаясь найти в ней хоть что-то, что могло когда-то привлечь Жана и не дает ему бежать со всех ног от нее сейчас. Она должна была быть моей ровесницей, но на ее фоне я чувствовала себя девочкой. Бессчетное количество лишних килограммов делало ее фигуру шкафоподобной. Сама Аня подчеркивала этот недостаток широкой рыночной блузой и обтягивающими черными капри. Ее волосы видали множество неудачных покрасок в блондинку, но, судя по отросшим черным корням, женщина уже более полугода не экспериментировала над цветом волос. Также я отметила, что макияж был нанесен весьма неумело, скорее всего исключительно по случаю моего визита. Маникюр отсутствовал вовсе, и лишь маленькие островки красного лака на неровных ногтях говорили о том, что их обладательница в далеком прошлом пыталась его сделать.

Зато говорила Аня без умолку. Мы с Жаном лишь изредка многозначительно переглядывались. Впрочем, даже этого хозяйка заметить не могла, поскольку была слишком увлечена своими рассказами о сыновьях, о том, как тяжело было бороться с болезнью старшего до моего появления, и о своем замечательном во всех отношениях муже. При этом она то и дело подкладывала нам салаты, подливала водку в рюмки (хорошо, что не в граненые стаканы) и предлагала румяные пирожки только что из духовки (единственное, что, по крайней мере на вид, не вызывало эстетического отвращения).

Я несколько раз порывалась уйти, сославшись на поздний час, но Аня никак не хотела со мной расставаться. Когда я наотрез отказалась дальше пить, поскольку я за рулем, а символическая доза, на которую я вначале согласилась, давно себя исчерпала, она принялась показывать мне альбомы с фотографиями начиная со своих детских. Жан наблюдал за нами молча, но мне казалось, что картина его удовлетворяет, как если бы он хотел, чтобы мы с его женой подружились.

В двенадцатом часу я все же вырвалась из цепких Аниных объятий, в которых она долго душила меня на прощание. Жан вызвался проводить до машины. У лифта он еще раз поблагодарил меня:

– Спасибо, что ты приехала. Это очень многое значило для Ани и для меня.

– Я все же считаю, что это была не очень хорошая идея. Мы с твоей женой абсолютно разные люди. Сделать из нас подруг невозможно. Глупая затея. – Я была так раздосадована тем, что мне довелось увидеть этим вечером, что злость уже просто кипела во мне. Я была почти готова выплеснуть все свое негодование на Жана за то, что он посмел связать свою жизнь с этой деревенской простушкой, но он, кажется, решил меня опередить.

– Я, конечно, не слепой и понимаю, что Аня не является девушкой твоего гламурного круга, но в душе она прекрасный добрый человек.

– Я не спорю, но скажи мне, что мешает хорошему человеку внимательнее относиться к своей внешней оболочке? – Я еле удержалась, чтобы не упомянуть также об убранстве дома, но вовремя остановилась, ведь уже через секунду я пожалела и о том, что упомянула о внешности Ани. Я понимала, как глупо указывать Жану на это, как будто за столько лет совместной жизни он не замечал ее непривлекательности, а сейчас от моих слов у него вдруг откроются глаза и все изменится. Да, это был отчаянный, заранее проигрышный и по-детски несостоятельный аргумент с моей стороны, на который я незамедлительно получила сокрушительный отпор.