Страница 148 из 199
«Не включай».
Зажегся свет.
Александр смотрел на него — Ролан видел, не размыкая глаз.
— Что ты здесь делаешь? – Александр прошел вперед да мимо дивана, на котором расположился Ролан.
— Сплю.
Александр подошел к столу и закопошился на заваленной предметами столешнице.
— Я думал, для того у тебя есть дом.
— Есть.
— Ты в норме?
Ролан услышал, как открываются ящики.
Тот же вопрос Александр задавал ему несколько дней назад, когда пожелал поговорить о Брине и всем том, что было с ней связано.
И тогда он ответил, что в норме. То же самое сказал и теперь.
Зашелестели листы бумаги.
— Что ты ищешь? – спросил все же Ролан, решив разговором, пускай и не желанным, уйти от болезненных мыслей о Брине.
— Ищу документы, которые просила принести Нелли. Кажется, она специально их запрятала,… знала, что так случится…
Взорвется здание, а сама она окажется под домашним арестом?
Шорох папок и шелест бумаг продолжался еще некоторое время. Но затем, очевидно, Александр нашел, что требовалось, так как направился обратно к выходу. Только на середине пути остановился. Он стоял и смотрел на Ролана.
— Не хочешь у меня ничего спросить? – Александр удивил его вопросом.
Приоткрылись глаза, незрячие под светом ламп.
— Почему ты спрашиваешь?
Александр едва заметно качнул головой.
— Не знаю…. Почему-то захотелось спросить.
— Нет, не хочу. – Глаза закрылись.
Александр постоял с полминуты, продолжая смотреть на лежачего Ролана, а может, просто глядя в его направление, а затем возобновил движение. Он схватился за медную ручку…
— Как ты понял?
Александр застыл.
Губы Ролана зашевелились сами, без предварительного согласия мозга.
Чуть приоткрывшаяся дверь, закрылась. Александр обернулся к нему.
— Как я понял? – переспросил лидер расы.
— Как ты понял, что…Нелли та самая, ради которой ты готов нарушить законы ferus?
Выражение лица Александра осталось беспристрастным, однако взгляд мужчины сделался глубже.
— Мне не требовалось этого понимать, – сказал Александр. – Я это знал. Что-то внутри меня знало. И…знала Нелли, которая подтолкнула меня на решающий шаг.
Александр помолчал, а секундами позже спросил:
— Тебя удовлетворил мой ответ?
В ушах стучало.
— Вполне.
Александр задумчиво кивнул.
— Это хорошо.
Постояв немного, он вышел.
Ролан снова закрыл глаза.
***
Сегодня на очереди был Гумберт — паренек из актерского кружка, который когда-то — двумя годами ранее, — с интересом посещала Брина. Вообще-то звали его просто Слава, имя в его случае тоже многоговорящее, однако ввиду наличия в его родословной немцев, о чем он повторял с завидной регулярностью, внутри группы его прозвали Гумбертом, и Гумберт не возражал.
Маленький, щупленький, с непомерными амбициями, но забавный — он ей нравился. Несмотря на то, что с ростом ему не повезло. Да и нос у него был «картошкой». Нос, который с особым трепетом выводила в эту минуту Брина на сподручном, импровизированном полотне.
Она нашла себе прекрасное занятие, а что важнее — совсем не затратное, в котором все необходимые инструменты находились прямо под рукой. В принципе сама рука и являлась инструментом, точнее, палец. Указательный. А еще пыльный пол, который выполнял функцию «чистого» холста: грязи на нем скопилось предостаточно, чтобы хватило на множество «картин».
Ну, так вот, этот самый Гумберт был забавным, поскольку никогда и ни с кем ни в чем не соглашался, если мнение его оппонента не совпадало с его собственным. Забавность заключалась в том, что в такие моменты Гумберт вставлял короткие уточняющие фразы: «Это вы так считаете», «Только ваше мнение», «Ваша сугубо личная точка зрения». Еще веселее становилось, когда фразы, им изрекаемые, оформлялись в виде вопроса: Это вы так считаете? — спрашивал он. Это ваша точка зрения, не так ли? – настаивал Гумберт. А кто вам это сказал? – словно пытался подловить на обмане или указать на неосведомленность противника.
Гумберта никогда и ни в чем нельзя было убедить, а переубедить и подавно. Даже преподавателю Романовичу, которому он плешь проел своими авторскими «ужескороговорками». У них даже шутка в группе ходила, что Гумберт подрабатывал у Романовича суфлером, поскольку ни единая речь Романовича не проходила без его вмешательства.