Страница 21 из 88
В моменты поглощения меня одиночеством, я становлюсь настолько озлоблен и подавлен разочарованием, что малейший просвет кажется ярчайшим лучом. Я сразу же хвастаюсь за него, не в силах остановиться. Тело же в свою очередь помнит, оно помнит, как было мерзко и ужасно до этого. Помнит, что это секундное отвлечение – фикция. Это временно, а нужное спасение ещё далеко. Но оно не может сдерживаться и утопает в неприемлемой ему грязи. Потому что если бы сдержалось, то грязь превратилась бы в лаву, в гнев, отодвигающий от нужного глотка воды ещё на сотни километров.
Искупавшись в грязи и выжав из неё все соки, меня опять выбрасывает на сухой берег. И нужно вновь наворачивать круги по пустыне в поисках другой грязи или ожидании, когда прежняя меня примет. Дальше всё повториться заново. Но эти циклы не остаются просто так. Каждое отряхивание и истощение оставляют след. Эти шрамы накапливаются и должны выстрелить, дав сил добежать до настоящей, чистой воды. Нужно только немного подождать. Чуть-чуть потерпеть. Да, минутная слабость сладка и завлекает, но нельзя обращать на неё внимания, как бы эти уговоры не замазывали раны.
В то время и дорогу стали строить в сторону леса, где сидела Марго. Они проводили объездную к коттеджному посёлку. Сначала вырубали деревья, потом вспахали землю, засыпали, а к середине осени положили асфальт. Вроде бы всё способствовало удобству, но пошли дожди, ручеёк разверзся, чернозём превратился в жижу, и Марго на сезон оставила свою скрытую от всех картину.
Прошла зима, а весной Маргарита уже мчалась на велосипеде по старым тропам. Стоп! Для нас, как наблюдателей, может, ничего не произошло за полгода. Мы просто открыли новую главу или перешли на новый абзац, а девочка жила. Каждый день. Я ненавижу, когда от нас вырезают какие-то временные куски в произведениях. Да, может быть, для общего сюжета и идеи книги это неважно, но человек-то жил. Это всё равно что дожидаться кого-то из долгой дороги. Пока ты занят, у тебя время летит, и приехавший прибывает неожиданно, но вспомни себя в дороге. Сколько происходило в момент ожидания, какие мысли летали, что менялось, придумывалось.
Наверняка, кто-то из нас лежал в больнице с тянущимися одинаковыми днями. Некоторые перебирались пару дней в поезде, или многие отслужили. Даже банальное ожидание в очереди – это тоже маленькая жизнь. И Марго прожила каждый из тех дней. Шесть месяцев – сто восемьдесят два дня. Треть можно вычеркнуть на сон, хотя спала она куда больше. Сон – это та мерзкая грязь, в которую можно уткнуться. Хоть это состояние и знакомо многим из нас, но можно провести эксперимент. Поставьте будильник, чтобы он через час зазвонил, а сами сядьте лицом к стене. На стене не должно быть ничего изображено, желательно с обоями без рисунков. И сидите. Нельзя спать, стихотворения наговаривать или считать интегралы в голове. Нужно просто сидеть.
Примерно так и проходили оставшиеся две трети времени Марго. Созерцала она потолок и стены, долго и мёртво вглядываясь в пустоту. Но человек не способен по своей физиологии утыкаться в никуда. Зрение, всё равно, зацепит что-то интересное, мысль от чего-то поотталкивается, иногда сбивая саму себя же, и любая прострация закончится тем, что человек будет оценивать то, как он залипает в этой прострации.
Марго заново открывала для себя чтение книг, переосмысливала их. Построение поделок, её усидчивость развивалась. Экономия средств не заканчивалась ожидаемыми балованиями, а вкладывалась в ремонтные работы \/ бытовые неожиданности. Единственными новыми покупками оказались ручка и очередной блокнот. Вторая тетрадь заполнялась жизнью Клевера. Иногда девочка вклеивала разные истории или дополнения с пометками в предыдущие записи, украшала блокнот, даже зарисовывала Клевера.
Я не имел в виду, что нужно расписывать ежесекундное изменение главного героя за полгода заточения, но плавные переходы были бы приемлемы. Со стороны девочка превратилась в какого-то домовёнка, вечно прячущего от прохожих лицо и желающего стать полностью невидимым.
Так вот, по весне, возвращаясь из лесу, глиняная тропа выровнялась и не сворачивала до самой новоотстроенной дороги. Маргарита поднялась с сиденья, повысив передачу. Тело подалось вперёд, а плечи прильнули к рулю. Она ускорялась. Земля быстрее мелькала, велосипед гулял влевоправо при каждом обороте педали. Скорость требовала внимания, и взгляд всё дальше отдалялся от несущегося переднего колеса. Картинка дрожала, мгновенно сменяясь, и Марго дёргала руль в стороны от любого сучка \/ камня. Ноги вращали цепь, не думая о нарастающей усталости, и воздух теперь спазмами вырывался изо рта. Небольшой пригорок, щебёнка, мостик. Всё это Марго видела периферийным зрением, смотря перед собой. Весь механизм велосипеда дрожал с её щеками. Костяшки тряслись с рулём, а рюкзак вскидывался на каждой яме. И вот перед ней пронеслись последние стволы, и открылась дорога, как вдруг сзади что-то щёлкнуло, заскрежетало и взорвалось. Марго вжала оба тормоза, но велосипед уже её не слушал и не вошёл в поворот. Она пролетела через всю дорогу и с криком нырнула в мягкую лесную почву.