Страница 5 из 35
Таиланд. Бангкок. Пять лет назад.
В кабинете душно. Старенький вентилятор с шумом разгоняет тягучий влажный воздух, обдавая тёплыми потоками каждый раз, когда поворачивается в мою сторону. Сквозь жалюзи сочится оранжевый свет заходящего солнца. Детектив Пхичет сверлит меня маленькими въедливыми глазками.
— Послушай, Вайти, — говорит он. — Это в твоих же интересах.
Он смотрит пристально, словно гипнотизирует.
— Мне всё равно, чем ты занимаешься. Я не ловлю проституток, — он продолжает пристально смотреть на меня. — Хотя я могу засадить тебя за решётку. Но меня ты не интересуешь. Мне нужен Ванчай. Твой любовник. Ведь вы же любовники? Можешь ничего не говорить, я и так вижу.
Не знаю, куда деть глаза. Чувствую, как кровь приливает к моему лицу.
— Ванчай связан с Наронгом Чаттавутом. Ты хоть знаешь, кто такой Наронг Чаттавут? — продолжает Пхичет. — Конечно, куда тебе! — он почти ложится грудью на стол, стараясь быть ко мне как можно ближе. — Ты же в курсе дел Ванчая?
Его глаза хотят поймать мой взгляд, но я не поднимаю головы. Смотрю в пол. Я знаю, кто такой Наронг Чаттавут. Лучше бы мне никогда его не знать.
— В курсе? — вопрос риторический, но Пхичет ждет ответа.
Я отрицательно мотаю головой.
— Не прикидывайся невинной овцой! — он гневно бьет кулаком по столу. — Я знаю, что тебе известно, чем занимается Ванчай!
От неожиданности я вздрагиваю. Пхичет злобно дышит, его ноздри раздуваются, отчего он похож на трёхлапую денежную жабу из сувенирной лавки.
— Вайти, подумай хорошенько, — внезапно его голос становится вкрадчивым, — ведь ты же понимаешь, что эти типы тебя просто так не отпустят? Или краска для волос так прочно впиталась в твою тупую голову, что мозги превратились в дерьмо?! — последняя фраза обрушивается, словно лавина.
И снова ласково:
— Вайти, ты же поможешь мне их поймать? А, Вайти?
Пхичет меняет тактику. Теперь он уговаривает меня сдать Ванчая.
— Если ты мне поможешь, то я сделаю тебе документы, и ты уедешь обратно в свою страну… или куда захочешь… Неужели тебе нравится такая жизнь? А, Вайти? Еще год-два, и в лучшем случае ты окажешься на помойке, а в худшем — разделишь судьбу Кити, если, конечно, тебя раньше не упекут за решётку. Или ты хочешь за решётку? Ты хоть представляешь, что с тобой сделают в тюрьме? — в коварном голосе снова слышна угроза.
Он продолжает свою игру:
— Ты видела, что Наронг сделал с Кити? Уверен, что нет. Хочешь посмотреть?
В этот раз он не ждёт, когда я отвечу, достает из несгораемого шкафа толстую папку. Порывшись немного, бросает на стол фотографии. На них тело той самой Кити. Оно выпотрошено безжалостной рукой маньяка. Фотографий несколько. Каждая из них во всех подробностях демонстрирует вспоротый живот с вывернутыми наизнанку кишками.
Меня начинает тошнить. Губы дрожат, мне страшно. С ресниц срываются слёзы и падают горячими каплями на колени. Я не хочу в тюрьму. Я боюсь Ванчая. Я боюсь Наронга. Я боюсь Наронга больше тайской тюрьмы, больше смерти. Но у меня нет выхода. Я знаю это с самой первой минуты, как оказалась в кабинете Пхичета. Мне страшно отказать Пхичету, мне страшно работать на полицию. Если Наронг узнает, сделает мне колумбийский галстук — перережет глотку, а потом вытащит мой язык наружу через разрез, пока я буду захлёбываться потоками собственной крови. Однажды я уже видела такое. Я ни капли не сомневаюсь, что Наронг сделает это со мной, если узнает. Я боюсь Наронга. Я боюсь Ванчая. Я боюсь Пхичета.
Пхичет достает визитку из ящика и двумя пальцами двигает её по крышке стола ко мне.
— Как только что-то узнаешь, звони.
Беру кусочек белого картона с витиеватыми тайскими буквами и медленно поднимаю заплаканные глаза на Пхичета. Я не умею читать по-тайски. Говорить, но не читать. Пхичет смотрит на меня, будто слышит мои мысли.
— На обороте английский. Надеюсь, ты знаешь английский.
Английский я выучила здесь, в Таиланде. Я киваю, прячу визитку за подкладку ридикюля. Защёлкиваю хромированную застежку.
— Всё! Иди! — приказывает Пхичет.
Встаю, одёргиваю подол ультракороткого платья цвета морской волны, облегающего фигуру, как перчатка. Иду к выходу, пошатываясь на высоченных двадцатисантиметровых каблуках. Мои ноги дрожат. Я вся дрожу. Снаружи и внутри здания за сорок, но меня знобит, колотит так, что слышу, как стучат мои зубы.