Сезон дождей

      Таиланд. Бангкок. Чуть больше десяти лет назад.

      Я смотрю Мэу в глаза, в её черные маслины-глаза. Я никогда не видела таких красивых глаз. Тёплые, манящие, влажные, как ночное море. Я люблю эти глаза. Я люблю Мэу. Её лицо — лицо ангела. Одиннадцать прекрасных лиц Куан Им [1], подобных Луне. Тонкие брови вскинуты. Моя Куан Им опускает глаза. Я вижу, какие у неё длинные ресницы — ресницы-стрелы, ресницы-копья. Я люблю Мэу. Её губы, подобные бутону дамасской розы. Я отвожу длинную чёрную прядь волос с прекрасного лица Мэу и целую эти губы. Губы с запахом розы, губы со вкусом свежей малины. Её бутон раскрывается, впуская мой язык внутрь. Я ласкаю её. Я хочу её. Мои руки скользят, забираются под нежную шёлковую ткань цвета белого жемчуга. Невесомые одежды соскальзывают на пол, обнажая тонкие девичьи плечи, высокую грудь и плоский мускулистый живот. Я любуюсь Мэу. Она прекрасна, моя богиня Куан Им. Мэу кладет руку с длинными сверкающими ногтями на мою щёку. Она гладит меня. Её губы шепчут. Они просят доставить ей удовольствие. Мэу ложится на кровать. Я опускаюсь рядом. Целую её шею, её плечи, её круглые, по форме напоминающие апельсины, груди с торчащими в потолок тёмно-бордовыми сосками. Провожу языком от лобка до солнечного сплетения. Мэу прикрывает глаза. Ей хорошо, она любит меня. Я спускаюсь ниже, развожу её бедра и ласкаю языком промежность, утопая носом в кожных складках. Я слышу её запах. Мэу стонет, подаётся вверх, упираясь пятками. Раскрывается мне навстречу. Она беззащитна и уязвима. Она в моей власти. Кончик языка скользит внутрь, в дырочку. Мэу запрокидывает голову. Я слышу её голос — низкий, грудной, полный желания голос. Я аккуратно ввожу в нее палец, боясь поранить острым ногтем. Осторожно двигаю внутри. Мое сердце бешено пульсирует, готовое разорвать грудную клетку. Я добавляю ещё один палец.

      — Да… Да… — жарко шепчет Мэу. — Ещё… Вайти… Ещё…

      Она запускает руки в мою причёску. Я продолжаю. Внутрь уже входит четыре пальца, сложенные конусом. Небыстро увеличиваю темп. Даю короткую передышку Мэу. Вылизываю её языком, и снова принимаюсь за работу. Мэу мастурбирует себе. Минут через десять она доходит до оргазма. Я слизываю всю физиологическую жидкость, выделенную чреслами Мэу, с её кожи. Ложусь рядом и целую мокрое от пота лицо, покрытое косметикой. Моя Мэу. Моя прекрасная Мэу. Моя божественная Куан Им.

***

      Россия. Тверь. Начало 2000-х.

      Я выхожу из комнаты в коридор. Сегодня в квартире, где последнее время моя мать жила с Вовчиком, царит траур. Зеркала завешены тряпками. В комнате соседки успокаивают Лену. Дверь на площадку открыта. Вовчик курит у окна. Я слышу его голос. Он с кем-то разговаривает по телефону.

      — Нет, никто, — говорит Вовчик невидимому абоненту. — Уезжаю из города, поэтому и продаю.

      Я не понимаю о чём идет речь, но чувствуя неладное, продолжаю стоять и слушать.

      — Завтра можете посмотреть, — продолжает Вовчик. Из подъезда тянет табачным дымом и щами. — Я единственный собственник… Угу… Документы в порядке… Значит, завтра в семь. Адрес… Записывайте…

      Вовчик диктует адрес нашей квартиры. Квартиры, в которой совсем недавно жили мы с Леной. Сволочь! Мы только сегодня похоронили маму. В мои мысли закрадываются сомнения по поводу несчастного случая, произошедшего с матерью. Я подозреваю, что палёная водка тут ни при чем. Маму отравили. Её отравил Вовчик. Ради квартиры. Мне становится страшно. Страшно за себя, за Гену, за сестру. Что будет с нами? Вовчик не остановится на достигнутом. Денег никогда не бывает много. На миг представляю своё будущее: я в детдоме. Возможно, я даже смогу выжить в аду для детей и подростков, лишившихся родителей. Мне исполнится восемнадцать, и меня выпрут из государственной богадельни. Возможно, я смогу поступить в колледж или ПТУ. Три или четыре года буду жить в общежитии. Но потом я снова окажусь на улице. На улице я оказываюсь неизбежно. Вовчик сдаст Гену в специнтернат, где тот долго не проживёт, и продаст бабушкину квартиру, Лена выйдет замуж за Жорика. Лена замужем за Жориком, Гена в специнтернате, а я на улице без единого шанса доказать свои права на недвижимость, без единого шанса доказать свое право на жизнь.

      На следующий день я иду в паспортный стол. В моем паспорте стоит отметка о прописке. Я показываю свой паспорт и требую справку о составе проживающих в квартире мамы. Паспортистка смотрит на меня с ненавистью и с остервенением захлопывает окошко. Я стучу в стекло. Паспортистка орёт, что уже два часа. С двух до трёх обеденный перерыв. Выскакивает из своей норы и требует, чтобы я покинула кабинет. По понедельникам в три паспортный стол заканчивает работать. Я недоумеваю. Пытаюсь спорить с разъяренной тёткой. На шум прибегает охранник и выталкивает меня взашей.

      Я стою на улице перед закрытыми дверями. Меня трясёт от злости, меня трясёт от несправедливости. Читаю расписание работы паспортного стола. Завтра эта стерва работает с двух до пяти. Я приду к трём, чтобы не попасть в обеденный перерыв. Но мне нужна эта чертова справка сегодня. Сегодня в семь Вовчик встречается с покупателем на квартире моей мамы. На моей квартире. На квартире, которая по закону принадлежит мне и Лене до тех пор, пока мы не станем совершеннолетними. Что делать теперь, когда у меня на руках нет справки, я не знаю. Неужели все пропало? Неужели Вовчик продаст мамину квартиру, а потом доберётся и до нас с Геной? Мне надо бороться. Мне надо что-то сделать, чтобы спастись. Мне надо что-то сделать, чтобы выжить. Я пойду в суд, я устроюсь на постоянную работу, я отвезу Гену в больницу и буду навещать его. Я не могу оставлять Гену одного надолго, пока я работаю. Я сделаю всё, чтобы защитить своё право на существование. Внезапно чувствую себя одинокой и никому не нужной. Я одна на целом свете. Нет никого, кто бы защитил меня. Ком подкатывает к горлу. По щекам ручьями текут слёзы.

      В семь часов я уже возле маминого дома. Возле дома, где жила моя мать с Вовчиком, а до смерти бабушки — и мы с Леной. Возле дома, во дворе которого прошло мое детство.

      Я прячусь за клумбой с мальвой. Белые, розовые, бордовые. Цветы мальвы. Когда я была маленькой, мы с Леной делали из мальвы кукол. Цветок был платьем, а нераспустившийся зеленый бутон головой. Мы брали спички и втыкали в основание цветка там, где он крепился к толстому светло-зеленому стеблю. С другого конца натыкали зелёную голову-бутон. Получалась куколка. Много куколок в пышных платьях — белых, розовых, бордовых.

      Оглядываюсь по сторонам, боюсь наткнуться на Вовчика. Но его поблизости не видно. Шмыгаю в подъезд. В подъезде царит полумрак. Глаза привыкают не сразу, и на мгновение я лишаюсь зрения. Слышу, как за спиной скрипит входная дверь. Вжимаюсь в стену. Если Вовчик увидит меня здесь, то расспросов не избежать. Но это не Вовчик. Мужчина и женщина проходят мимо. Я трусь возле почтовых ящиков. Делаю вид, что пытаюсь достать из одного газеты. Они поднимаются по лестнице. Двигаясь на приличном расстоянии, я поднимаюсь следом. Я никогда не видела этих людей в нашем подъезде. В хрущёвских пятиэтажках все соседи обычно знают друг друга. Возможно, мужчина и женщина — чьи-то гости, а возможно, это именно те, кто мне нужен. Они останавливаются на нашей площадке, возле нашей двери и звонят. Я вижу это, находясь на лестнице между четвёртым и пятым этажом. Но вопреки моим ожиданиям, дверь не открывается. Вовчик опаздывает. Понимаю, что события развиваются не по плану, нарисованному в моей голове. Все даже лучше, чем я представляла.

      — Вы покупатели? — спрашиваю я, поднимаясь им навстречу по ступенькам.

      — Да, — кивает женщина. — Пришли смотреть квартиру.

      — Вас обманывают, — беру быка за рога. — В этой квартире прописаны я и моя сестра. Мы оба несовершеннолетние.

      Поднимаюсь на площадку и протягиваю мужчине раскрытый паспорт на той странице, где стоит штамп с пропиской. Мужчина вскидывает брови и таращится на мой паспорт. Женщина, вытянув шею, смотрит через плечо туда же. В воздухе повисает мхатовская пауза. Мужчина откашливается и смотрит на жену. Недовольно вздыхает.

      — Пойдём, — не оборачиваясь, кидает он своей спутнице. Они спускаются по лестнице. Я остаюсь на площадке возле двери, ведущей в квартиру мамы. Остаюсь до тех пор, пока не слышу, как хлопает подъездная дверь. Я молодец. Я горжусь собой. Одна битва выиграна, но война только началась.

      Я спускаюсь. На крыльце сталкиваюсь с Вовчиком и Сарыбеком, его дружком и подельником. Сарыбек сверкает колючими глазами. Вовчик разъярён, хватает меня за грудки и притягивает к себе:

      — Сука! — шипит он в лицо. — Ещё раз влезешь не в свое дело, убью! Ты понял меня?

      Его лицо красное, отчего светлые волосы и щетина становятся более яркими, а глаза приобретают дьявольски-синий оттенок. Рот перекошен, ноздри раздуты. Я ему верю. Он убьёт меня. Рано или поздно он меня прикончит.

      — Э, Вован, — Сарыбек хлопает Вовчика по плечу. — Люди смотрят. Отпусти его.

Вовчик буквально отшвыривает меня так, что я больно ударяюсь спиной о стену. Нервно сглатываю.

      — А ты так больше не делай, — Сарыбек смотрит на меня острыми, как кинжалы глазами. — Лучше не шути с нами… — в довершение разговора брезгливо бросает мне в лицо: — Пидор!

      Последнее слово больно ударяет по самолюбию. Гена. Это все Гена. Гена не умеет держать язык за зубами. Я давно стала замечать косые взгляды соседей, перешёптывания старушек на лавочке, когда прохожу мимо. Их взгляды, их шёпот, их неприязненные «здравствуй». Я внутри кольца, которое постепенно сжимается. Мне уже сложно дышать, скоро я совсем задохнусь. Я не рассказываю никому, что я чувствую. Я никогда никому не признаюсь. Никогда и никому, иначе меня упекут в психушку вместе с Геной. Нас с Геной закроют в психлечебнице. Мы с Геной похожи. Мы оба ненормальные. Гена — даун, а я… я… — я мальчик, считающий себя девочкой. Я мальчик. Мальчик. Мальчик. Я повторяю это про себя и не верю. Я не хочу в это верить. Я не могу поверить в это. Никогда. Все зеркала врут. Документы, паспорт, школьные тетради, списки на бесплатное питание в столовой, люди, называющие меня Кирилл. Все врут! Врут! Они все врут… Все без исключения… Одна большая ложь. Заговор. Против меня. Весь мир против меня. Я одна против всего мира. Я одна. Одна. И только Гена знает правду, только он догадался, только ненормальный Гена видит меня такой, какая я есть на самом деле, потому что мы оба ненормальные, мы психи. Два чёртовых психа.