Страница 9 из 308
Ночь выдалась долгой, какими всегда выдавались ночи весенней, зелёной луны новонарождённого года.
Сигнализация приёмника капсул во внешней стене обители срабатывала четырежды. Уже под утро, когда небо на востоке порозовело, а ветер приносил из-за стен запахи влажной почвы, Оранжевый плёлся по двору. Одной рукой он придерживал капсулу, а в другой нёс яйцо водяного ужа и связку корней железнянки – свой уведённый с раздачи завтрак. Кожистые плотно прижатые лепестки эмбриокапсулы – продолговатого бурого яйца в полторы ладони величиной – были в светлом налёте засохшей яйцекладной слизи. Ещё каких-то пять дождепадов назад Оранжевый ужаснулся бы одной мысли о приёме пищи без тщательного мытья рук после капсул – сакральное знание, откуда эти самые капсулы появляются на свет, не давало ему покоя. Сейчас он давно забыл о брезгливости.
Вот и холодная кишка прохода через внутреннюю стену. Клацанье когтей по полированному камню, эхом гулявшее по тоннелю, вскоре оборвалось. Утопая пальцами в жирной мягкой почве, Оранжевый привычно поднырнул под жирные змеи лиан, свисавшие с каменных барельефов арки ворот, и вошёл в Ядро обители.
Во дворе ещё лежала густая тень, воздух гудел от насекомых. Полчища доверчивой мошкары вились над вываленными языками ложноцветов Древа, отчаянно гудели жесткокрылые жуки, попавшие в плен капель вязкого сока на железистых ворсинках лепестков. Сквозь оранжерейную влажность плыл тяжёлый аромат душной сладости – запах изобилия жизни и неотделимого от него разложения.
Стоит солнцу подняться выше, воздух очистится от насекомых – ночные цветы Древа, чутко реагировавшие на уровень освещённости и температуру, уже закрывались, смыкая мясистые ловчие листья. Днём дерево жизни обители питается за счёт солнечного света – недаром зелёные побеги затянули весь колодец внутренней стены, карабкаясь вверх. Оранжевый направился вглубь сада, перепрыгивая ленивые плети стелившегося во все стороны Древа – туда, где в прошлый раз он приметил подвойную лиану с достаточно большим незасаженным участком.
Аккуратно разложив свой завтрак на плоском камне (яйцо ужа пришлось обложить корешками, чтобы не укатилось ненароком), Оранжевый принялся за работу. Наметить будущее место укоренения – не слишком близко к остальным привоям, чтобы оставалось место для свободного роста, не слишком далеко от ствола, потому что на концах лиан сосуды тонкие, они не дадут должного притока питательных веществ к плоду. Утопить капсулу в месте будущего укоренения. Тонкий отросток на подвое ввести под идущие внахлёст кожистые покровы капсулы. Первый усик – самый ответственный момент –нужно правильно оценить эластичность покровов и плотность их прилегания друг к другу, чтобы не передавить плод во время процедуры, но и не погрузить отросток подвоя неглубоко между лепестков, где он не найдёт дорогу к плоду. Некоторые за работой читали священные гимны, которые якобы помогали концентрации и, вообще, как утверждали Жрецы, благотворно влияли на приращение плодов, но Оранжевый всегда молчал и никогда не позволял себе торопиться. Второй и третий усики шли уже легче. Оранжевый в последний раз провёл по тёплым, в пурпурных прожилках, лепесткам капсулы, приглаживая места ввода подвойных тяжей.
Он потянулся всем телом (в основании хвоста что-то хрустнуло), расправил оранжевые в жёлтых прожилках кожистые складки навстречу солнцу. Развалившись на земле, Оранжевый жевал мяслянистый терпкий корешок железнянки и вполуха слушал клокочущие славословия жрецов, лениво поглядывая на новую почку, появившуюся на Древе жизни. Пройдёт ещё треть годового цикла, пока плод будет расти, раздвигая лепестки капсулы. Бутон увеличится вдвое и, вероятнее всего, на рассвете начнётся раскрытие. «Ложноцветы раскрываются к ночи, а истинные цветы Древа – ко дню», – так гласят тексты барельефов, хотя Оранжевый знал о прозаичной подоплёке метафоры, связанной с гуморальной системой плода.
Клёкот хора жрецов на другом конце сада становился всё неистовей, пока не сорвался пронзительным свистящим крещендо, после которого наступила тишина. Разворачиваются последние лепестки. Новая жизнь приходит в тишине. Девочки в ней и остаются, мальчиков ждут все гимны мира. Стало слышно, как бурлят пищеварительные соки внутри плотно сжатых бутонов ложноцветов. Оранжевый потянулся за ещё одним корешком и чуть не подпрыгнул, когда воздух разорвал оглушительный многоголосый стрёкот. Мальчик. Значит – мальчик.
Впереди целый день работы – собирать пустые хитиновые скорлупки, отторгнутые за ночь ловчими листьями ложноцветов, занести в базу данные по новым привоям, осмотреть древо на предмет болезней (прошлый дождепад принёс поветрие мокрой гнили, от которой, как болтают, загнулось Ядро обители к северу отсюда), отвечать на запросы жрецов о состоянии привоев и прочее в том же духе. Ласковое солнце соблазняло соскользнуть в сон хоть ненадолго, на самую малость. Никто и не заметит – Жрецам всегда можно наплести, что он держал на контроле новый привой, а Садовник и сам знает, как выматывают ночи зелёного лунного месяца, и никого особо не шпыняет. Пятно солнечного света, в котором грелся Оранжевый, надвое расколола тень.
– Ты – Ядовитая Роса?
Голос, искажённый динамиками тактического шлема. Оранжевый неохотно поднялся, но Гвардеец всё равно башней возвышался над ним. Красные кожистые складки вспыхивали изумрудными искрами, кончик хвоста нервно хлестал по земле, вспарывая нежный слой мха, тлели алыми углями линзы маски.
– Ну, предположим.
Своё настоящее имя Оранжевый недолюбливал, считая, что оно больше подошло бы разведчику или егерю, а не оператору инкубационного комплекса. Никто из близких знакомых его так не называл. Имя так и осталось не более чем официальной метрикой, служа напоминанием, что Оранжевый на своём пути через кишащий опасностями великий лес жизни свернул куда-то не туда.