Имплицитный фактор

На острове, который занимала Старая Москва, среди особняков, отданных под офисы, стеклянного новодела, отданного под кофейни, и бульваров, отданных под галереи, таилась большая гранитная проплешина Арок Славы – мемориала колонистам, которые переоценили собственные силы.

Гранит был отполирован так, что неосмотрительные туристы регулярно расшибали лбы и коленки, принося кровавую дань этому капищу. Из площадки торчали несколько десятков стальных полуколец различной высоты, с определённого ракурса похожих на пузыри в озере красноватой магмы.

– Да чтоб тебя! – Самарин-Троицкий растянулся на скользких плитах.

– Боевое крещение туриста. Поздравляю, – сухо сказала Морруэнэ.

Внешняя сторона арок – простой гофрированный металл, потускневший от кислотных дождей и пыли, зато внутреннюю испещрял сверкающий узор. Имена, имена, имена – под стекловидным покрытием убористой каллиграфией, серебряными змейками, жались друг к другу, чтобы оставить больше места для новых мертвецов. Изредка в серебряном уборе подбрюшья арок проскакивали золотые чешуи – претенденты и Предсвятые. Жернова колониальных войн равно перемалывали зелёных духов и ветеранов, гибридов и модифицированных, наследников и героев.

Вот омикрон – даже Морруэнэ, встав на цыпочки, могла достать до вершины арки – на совести аборигенов загубленных душ мало, это поминальный алтарь неудачников-исследователей, сожранных местной фауной. Мёртвая бета – с именами полуторавековой давности, тогда во время отработки технологии насыпания островов Новой Москвы гибли бригады по направленным взрывам породы. Дельта – почти вдвое выше, но вязью она украшена только высоко под замковым камнем – имена больше не добавляются, ведь контура «альфа-дельта» неактивны. Каппа – исследователи, миротворцы, отморозки-выживальщики, охотники за головами, которым идея повесить над камином страхолюдную рожу со жвалами казалась свежей и оригинальной – и дураки ещё не перевелись. Лямбда – расходный материал экспериментов по влиянию нейролептиков и несчастные операторы добычи, которые были не готовы к тому, что нефть тоже живёт собственной таинственной жизнью. Эпсилон – единственный почти весь в золоте – мрачный мир, где помереть мученической смертью и хапнуть сан Предсвятого легче, чем задницу почесать. Морруэнэ пригляделась к последним именам – о, а это никакие не Предсвятые, а наследнички-Охотники – не иначе, как отец с подачи матери прореживает генеалогическое древо, отряжая молодым да глупым претендентам какой-то заковыристый заказ.

Лев взял княжну за руку.

– Если что, я тебя не удержу, – Морруэнэ попыталась освободить ладонь, но не тут-то было.

– Это если ты соберёшься навернуться.

– Я не упаду… ой, бля!

– Я же говорил, – засмеялся Самарин-Троицкий, прижимая её к себе.

У него тяжеловатые надбровные дуги, прямой нос и квадратная челюсть – в сочетании с мягко вьющимися волосами это придаёт ему облик сказочного принца-жениха популярной у девочек куклы Мисси. Морруэнэ терпеть не могла кукол: в нежном возрасте она методично откручивала им руки-ноги-головы, превращая ковёр в детской в поле боевых действий.

Всё искупало выражение глаз – Самарин-Троицкий смотрел на мир восторженно-удивлённо. Морруэнэ не знала, что на эту плавучую помойку под одеялком смога, именуемую Москвой, можно смотреть так. А ещё Лев с таким же выражением смотрел на Морруэнэ. Она не знала, что на неё, страшненькую, смолящую, как паровоз, плоскую, как камбала, с некрасивой землистой кожей, порченной шрамами, можно смотреть так. Она-то была совсем не похожа на куклу Мисси.

– Хватит, отпусти, – княжна выкручивалась с отчаянием обречённого и смотрела в сторону.

– Эй, что не так?

– Пошли, ты, небось, хотел на эль посмотреть.

Контур-мемориал погибшим в пространстве класса «эль» не выделялся габаритами среди окружающих арок, разогретый ослепительным весенним солнцем так, что обжигал при прикосновении. Много места под сводами уже было заполнено серебром, но ещё больше – пока свободно.

Лев присвистнул:

– Это, получается, столько ваших наши вынесли? Почему?

Если бы Самарин-Троицкий знал, каковы при этом были потери коренного населения эль, он бы вряд ли смотрел на альфу с таким щенячьим восторгом. Он вряд ли бы смотрел так на княжну.

Морруэнэ глумливо оскалилась:

– Ваши просвещения не хотели. Вот им и навязали обмен опыта с высокотехнологичной метрополией. Ты знал?

– О чём, об этих стычках?

– О том, что без нас нас с тобой женили! – брякнула Морруэнэ.

Лев воззрился куда-то вдаль поверх её головы и разве что не насвистывал. В этой поганой деревне, именуемой по недоумению столицей, сплетники за коваными автоматическими заборами всё знали. Кроме Морруэнэ.

– Ну, тогда, когда мы с тобой познакомились, ещё не знал. Но ведь вроде ничего плохого в этом нет, правда?

– А что хорошего? – княжна провела рукой по глянцевой внутренней поверхности арки.

Размывающемуся взгляду чудилось выведенное золотом её имя в окружении десятков серебряных. Мать права – не безропотной жёнушкой феодала Морруэнэ отправится на эль, а офицером корпуса Метрополии, залогом спокойствия в новой колонии. Самарин-Троицкий хоть понимал, что, нахватайся он свободолюбивых веяний или откажись делиться прибылью с альфой, Морруэнэ станет палачом верхушки заговора?

– Но у нас всё вроде…

Ничего он не понимал.

Морруэнэ выпрямилась во весь рост.