Страница 293 из 308
Слабое солнце едва грело, но воздух пах мартом, землёй и талыми водами, теневым холодком обдавал голую шею. Высоко в бледном небе – и не увидишь – заливалась чивиканьем какая-то птица. Отец шагал по дороге, насвистывая какую-то простенькую мелодию и зажав в уголке рта зубочистку. Морруэнэ старалась идти с ним в ногу. Квадратные каблуки сапог утопали в жирной грязи, едва пружинили на сплетении древесных корней, и это секундное чувство неустойчивости убеждало, что под тонким утрамбованным слоем – бездонные чёрные пропасти.
Ближе к роще, повалив ажурную безлистность молодых деревьев, торчал потерпевшим крушение кораблём кособокий абрис краулера. За рощей – ещё один. Дальше, если с трудом сфокусировать мылящееся зрение, можно заметить ещё и ещё. И ещё. И ещё. До самого белёсого горизонта.
– Большая работа проделана, – замечает Ресто.
Его тон едва-едва одобрительный, но Морруэнэ становится горячо-горячо – её, кажется, целую вечность одобрением не баловали.
– Хотя и бессмысленная.
Она зябко обхватывает руками плечи, запахивает плотнее куртку.
– Впрочем, у тебя до этого не было опыта командования большими отрядами…
Морруэнэ кивает, ставя шире шаг, чувствуя себя разболтанной, пустой и лёгкой, как шарнирная кукла. Ей приходится делать некоторое мышечное усилие, чтобы сдержать выворачивающиеся из суставов кости.
– …и, хотя опыт получился неудовлетворительный, это всё равно опыт.
Злости нет – она редко взаправду злится на отца – и страха нет тоже. Страх весь вы-шел. Вы-тек. Вы-плес-нул-ся. И больше ничего не осталось.
– Но я хотел поговорить с тобой не об этом, – он останавливается, сложив руки за спиной и глядя в небо, – а об эпсилонцах, Морри, о конвергентах. Они были здесь, пять нелюдей. Я ведь предупреждал тебя, говорил смотреть в оба, ждать, когда они объявятся, – он кладёт горячие тяжёлые ладони ей на плечи, смотрит поверх стёкол тёмных очков, и ужасные звериные радужки его напоминают желтки в пронизанных зародышевыми сосудами белках.
– Пап, тебе не очень? – Морруэнэ хочется освободиться из его хватки, но это всё равно, что оказаться зажатой между бетонных плит.
Он мотает головой, показывает белые зубы в кровяных нитках, каркает хрипло: «почему ты всё проворонила, Морри?», сплёвывает в дорожную грязь вместе с зубочисткой багровый блестящий сгусток, утирает рот тыльной стороной ладони. Морруэнэ заворожено следит за бусинами тёмных капель на его пальцах, повторяя: «не знаю-не знаю-не знаю, было до кучи дел важнее».
– Это важнее! – отец гневно раздувает ноздри, в груди у него клокочет при каждом вдохе. – Мне пришлось самому во всём разбираться, понять, зачем они приходят, что им от нас надо, что они сделали.
На куртке теперь останется кровь, на коже – синяки. Морруэнэ дёргает плечом в очередной попытке освободиться.
Ресто этих жалких попыток и не видит. От вспышки гнева не осталось и следа, отец медленно повторяет: «что они сделали, Морри?», излучая спокойное превосходство преподавателя над нерадивым студентом. Тихо свистят расквашенные лёгкие. Отец знает ответ и терпеливо ждёт, пока она тоже его увидит.
Некоторые вещи очевидны.
– Они тебя убили, пап.