Страница 288 из 308
Зачем-зачем-зачем… зачем сидела здесь? Морруэнэ ухватилась за рукоять ножа. Лезвие вышло из древесины столешницы натужно, с раскачкой – сколько-то часов назад (сколько? Тогда за окнами вроде было ещё светло…) несчастному столу перепало прилично злости. Вторую половину злости Морруэнэ вложила в вопль: «пшли все вон!», когда на пороге с видом деловым и скорбным возникли Филя в сопровождении каких-то женщин. В общем, дело выворачивало к «дыши!» и другим идиотским воплям, а этого Морруэнэ терпеть была не намерена. Орёт тут она, а не на неё, и точка.
Она приложила ладонь к шершавой стене. Лезвие с глухим тюканьем стучало о дерево, не касаясь растопыренных пальцев. Хорошая игра: вероятность отхватить себе лоскут кожи невероятно прочищает мозги и выравнивает дыхание. Почему послала Зауриэля, а потом и Арчи, к Посту вместо себя? Зачем убедила Цветочка и Оранжа присоединиться к походу Кессельского? Почему не вела переговоры насчёт выдачи Никки сама? Фалангу обожгло. Идиотка, трусливая тварь.
Она сползла на пол, закусив тикающий саднящий палец. Где теперь все? Если она всех потеряла, если это и есть управлять, она больше так не хочет.
Божечка Триединый, она, что, бормочет всё это вслух? Н-да, стыдоба, сдавать стала… а, плевать: все равно она для всех теперь свихнутая неудачница, так что…
– Конечно, трахаться все хотят, а так потом никто не хочет, – вылился откуда-то сверху ушат бодрящего хамства.
Тембр голоса был знаком смутно.
– Что?! Я вообще не об этом! – Морруэнэ озадаченно задрала голову.
Говорившая опустилась на корточки, блеснули в призрачном отсвете экранов терминала инкрустированные самоцветами зубы. Тётушка Зуль. Та, которая Лёвушке никакая не тётушка, и вообще никому не тётушка. Игравшая роль родственницы Самариных-Троицких в посольстве в Старой Москве, роль священницы на их свадьбе, роль наёмницы при Кессельском.
Радиомолчания в первые минуты боя за Пустынь не было, штаб был в курсе последних новостей. Кессельский убит, предан своими ручными зверьками! Версии разнились, но Морруэнэ могла с уверенностью сказать, что для кузнечиков такое слишком грубо (и бессмысленно), а Цветочек слишком робкое расчётливое создание, чтобы творить мокрые дела при стольких свидетелях, даже если её сильно допечь. Оставались наёмники – возможно, перекупленные альфой. Дурак Самарин-Троицкий, что держит при себе второго наёмника, дурак, что не захотел её слушать…
– Катись отсюда, – Морруэнэ накрыла лезвие ладонью, чтобы на него не попал случайный блик. «Без боя не сдамся, сучка».
Тётушка Зуль скосила взгляд на это неприметное движение.
– Могу составить компанию. Обычная традиция, – сказала она, плюхаясь на пол.
Зуль уселась, скрестив ноги, достала из-за пояса топорик, а из карманов объёмистой куртки – несколько складных ножей.
– Это, – она обвела широким жестом всё своё оружейное богатство, разложенное на полу перед Морруэнэ, – не для тебя. Ждём, – заключила она.
У Тётушки запиленные зубки и острые ноготки, Тётушка цепко следит за каждым движением, а фосфорический огонь в её зрачках глубок.
Один наёмник по душу Кессельского, второго держит при себе дважды дурак Самарин-Троицкий, третья – вот. Где ещё двое? Где мог встретить их воевода отсталого пространства? Чем на время купил? Дважды идиотка она, что не приглядывалась к окружению Кессельского. «Конвергентные твари, слетаются как пчёлки на колонии, готовящиеся присоединяться к альфе»: отец ведь предупреждал её.
– Что тебе надо? – отдышавшись, спросила Морруэнэ.
Стоило бы, конечно, накинуть твари очки симпатии, что та бесстрастно выдержала наблюдение за циклом «вытьё-бормотание-сквернословие-сворачивание в крайне неубедительный клубок-вскакивание-хождение-колошматенье кулаком по столу-вытьё».
– Я сказала, – сказала Зуль. – Ты говоришь – я слушаю, не хочешь говорить – я здесь всё равно, будет нужно, – она кивнула на свою оружейную экспозицию, а потом на дверь, – буду здесь, – она вежливо переждала поток сквернословий нового цикла. Что сюрреалистичнее: то, что дикая хищная тварь, кажется, собирается защищать её от разгневанной мамки, или то, что только дикой хищной твари хватает такта не изображать участие и не вопить «дыши!» на ухо. – Давно?
Со вче-ра-а. «Рано? Поздно?». Не-во-вре-мя. У неё должны быть в запасе ещё пара недель, так какого чёрта? Это если принять за аксиому, что к делу не причастен тот смазливый чувак, с которым она готовилась к пересдачам после зимней сессии (чего только не вспомнишь, когда мысли путаются, а арифметика не даётся). «Вода? Кровь?» Пфе, какая гадость! Где? (В плюс дикой хищной твари работало ещё и то, что дикая хищная тварь не понимала всего смака рифм).
Морруэнэ вздохнула. Следовало взглянуть правде в глаза: она сумасшедшая неудачница, проигравшая, потерявшая доверие союзников, и, в худшем раскладе, союзников вообще. Никто не придёт, она всех распугала. Не торопящий её стервятник – всё, что она заслужила. Оставалось уточнить один вопрос:
– Ты младенцев жрёшь?
– Никогда, – Тётушка Зуль встряхнула идеально уложенным каре.