Стокгольмский синдром

- Я еще не решил отпускать тебя или нет, - добавил он. - Но в любом случае, ты уже высказала мне всё. И даже дала слово мне отомстить. Помедли с воплощением приговора, пока я не закончу дело. А там посмотрим, кто кого и за что.

 

За этот день он и без того сказал слишком много слов по сравнению с целым месяцем. Он не изменился особо: все тот же надменный тон, все те же мертвые глаза и ноль эмоций, но маска этого человека словно начала лопаться. Это настораживало: неизвестно, что таится под этой маской.

Девушка откинулась на спинку кровати и посмотрела на стены с картинками. Лес, просторы... И ни одного человека.

- Неужто они настолько ненавистны? – спросила она то ли себя, то ли эти плакаты, познавшие куда больше, чем та, что сейчас лежит на кровати и смотрит на них. Они видели куда больше. Быть может, эти плакаты здесь с самого начала, а быть может, он наклеил их сам…

В этот момент в голове появился вопрос. Совсем иной, не имеющий отношение ни к Эвру, ни к этим плакатам. Он касался только ее – девушки, что вопреки тому, чтобы играть роль бедной слабой узницы, вела себя как сорванец. И вот, к чему привела ее игра. Она обрекла кого-то на муки. Возможно, они будут такими же, какие перенесла Алиса. И кто знает, быть может эта бедная жертва ее бездумных действий, уже здесь, сидит в том подвале в ожидании судного часа, за которым последует публичная демонстрация.

Почему же она так поступила? Почему она делала все те вещи, за которыми следовали те страдания? От чего в ее мозгу металась идея вывести Эвра из себя, увидеть его тем, каким его видели все его жертвы? Что они чувствовали, когда изливал на них свою агрессию? Неужели ради достоверной информации? Или ради боли?

Нет.

Все это было ради одной вещи.