Страница 13 из 35
Тут меня Будимир подхватил, уложил поперек колен и со всего размаху припечатал широкой ладонью по голому заду. Ну, взвыла-то я натуральным образом, а сама чую, мужик распалился весь, хрен его мне уперся в живот. Терпеть руку мужскую мне пришлось на себе недолго, потому как поняла, что особенно Будимира заводит, начала стонать и вырываться со всей моченьки, и мне даже позволили доползти до угла, а там меня витязь достал и давай рвать одежу, я не осталась в долгу, расцарапала ему плечо, да прикусила руку, только он в ответ лишь рычал, аки дикий зверь.
Там же на дощатом полу и взял меня грубо, только я к той поре и сама желала его принять, до того взмокла, что аж ныло нутро. Вот уж оба мы отыгрались вдоволь, толкался во мне Будимир взад-вперед, а я только подмахивала, да протяжно стонала, ухватив мужика за могучую смуглую шею. Ох, угодил, ох, же отвела душеньку…
Потом отнес меня богатырь на кровать и во второй раз уже любил врастяжку, не спеша, тискал за все сдобные места, губы исцеловал до синяков, и во мне оставался долго, будучи тверд как столб, не кажному мужику такое умение дано, щедры к Будимиру боги, есть гордиться чем.
Но, признаться надо, устала я от той ночи, терзал меня Смуглолицый витязь до рассветных лучей, я уж возмечтала и весь следующий день пролежала в своей светелке, сказавшись больной. Ладно, не тревожил меня никто, только вечерком заглянул Вадим, пожелал сам отвести меня в парную баньку. И я согласилась пойти.
И вот здесь-то уважил меня добрый богатырь, сам мыл и веничком парил, пока я не залилась слезами горючими, не обмякла душой, да не пожаловалась на свою бабскую долю, мол, не знать мне теперь покоя и сна, замучат здоровенные мужики, ежели каждую ночь вот так теребить станут. И куда сироте мне податься… К мужу ни за что не вернусь, батагами встретит, а у дальней родни в няньках жить, да корочкой хлеба пробавляться, тоже радости мало.
Меня Вадим пожалел и приласкал, обещал с Игнатом поговорить, чтобы отпустил меня до его, Вадимовой старой матушки, сильно об ней у него сердце болит. Хворая старушка совсем, а сын вечно на заставе, даже ожениться не желает. Вот бы я пригодилась в помощь, а там глядишь, выйдет время, оставит Вадим службу ратную и сам вернется домой, старость матушки утешать, да меня любить. Так и молвил мне Вадим, что летами уже не молод, чтобы за себя нетронутую девку брать, а я ему во всем по сердцу. А то, что с его названными братцами его побывала, так невелика беда, парням радость, а с меня знать не убыло.
На том мы и порешили. Разнежилась я на руках у Вадимушки, да и он на прелести мои пышные глядючи, плотью восстал. И пошло у нас милованье сердечное, никто меня так не баловал, как это богатырь. Всю с головы до ног исцеловал, даже в тех местах, куда мужики только хреном заглядывают.
— Ох, и сладка твоя пизденка, чистый мед…
И смеюсь, и стыжусь, и гордость меня берет. Мужичище здоровый, руками подковы мнет, а меня гладит бережно, осторожно лапищами сжимает, а уж когда начал ебать, соком истекла, на всю баню запостанывала. Как только и услыхали, будто оконце треснуло, не иначе кто-то со стороны двора нами любовался, да лбом едва не выдавил тонкое стеклышко.
Хотя Вадимушка даже ухом не повел, продолжал меня всю лапать да нацаловывать. Шибко он мне в тот час угодил, да еще тело мое распарилось, разомлело, само таяло в могучих руках. А Вадимушка еще приговаривал:
— Ясочка моя, лебедушка белая, как же с тобой мне любо… Век бы тебя имел, устали не зная.
После такой славной баньки Вадим сам меня полотнищем обтер и на руках снес в светелку свою, положил на широкое ложе, и так я крепко заснула подле него, что ни в сказке сказать, ни пером описать. На другое утро уехали мои добры молодцы по важным делам, а Ванюшу на хозяйстве оставили.
Я так сразу и поняла, что они его частенько оставляли домовничивать, за отрока при себе держали, за ученика. Ну, наставляли, конечно, и делу ратному, Ванюша в могуте-то телесной уж не сильно им уступал, а с возрастом грозил заматереть под стать самому Игнату.
Однако по летам своим юным, да по силушке богатырской, Ванечка ровней им никак не был, а потому ходил порой в синяках да ссадинах… Наука воинская она того даже требует! Двадцать годочков едва парню стукнуло, сам на службу попросился, так чего шестерым дюжим мужикам с мальчишечкой церемониться.
— Подай, принеси… терем вымой, воды натаскай, оружие приготовь… коня вычисти...
А в награду лишь щелчки, да дружеские оплеухи… «Привыкай, братец, к службе дружинной…"
И Ванюша все терпел, да угодить братьям названным старался. Не век же вечный ему в отроках-то ходить… Уж недолог час и Вадим его рядом за стол посадит, ровней назовет.
А уж поди на мой-то счет было все -таки молодцу обидно… Игнат - то, я слышала краем уха, перед ними всеми хвалился: яблочком наливным меня называл, ягодкой в самом соку… " Уж больно сладка девица... чистый мед..."
Ваня при том был, все между братишек своих терся, да и подглядывал небось в щелку, как меня уже в тереме Олег наяривал…
Ох, хорошо, что именно Вадимушка мне напоследок достался! Утешил, приголубил...Уж не только телом, но и душенькой с ним отдохнула… Перед ночью с Игнатом. Что поделать, раз такую они очередность промеж себя постановили, ничего не попишешь.
Словом, жалко мне что-то Ванечку стало. Мне-то что, я выспалась до обеда на мягонькой перинке, под утро меня Игнат еще разочек всю сладко расцеловал да понежил, а пареньку-то каково? С ранней зори весь в делах и заботах, аки белка в колесе крутится, и в благодарность Степан его лишь по плечу хлопнул так, что парнишка едва в угол не полетел.