Страница 12 из 35
Был в словах Игната великий резон и пришлось мне смириться, без особых правда, трудов. И порешила я долго от печали не бегать, а сразу Олега избрать, все едино не миную ледяных его очей и холеных рук. Лучше уж сразу узнать, чего ожидать от сурового витязя. Но уж как он красив и статен. Сказывал Степан, что Олег был нелюбимый сын какого-то славного Князя, с отцом рассорился и покинул богатые хоромы, прибился к нашей дружине и под начало Игната стал. Однако спесь свою княжескую не раз пытался выказывать, только остужали быстро, где словом метким, а где и тяжелым кулаком. И в этот раз перед тем, как мне в покои Олега отправиться, пригрозил ему Игнат взглядом и покачал головой:
— Утром самолично проверю, чтобы на лапушке нашей ни одного темного пятнышка не нашлось, полонянок плетью лупцуй, а своих красавиц не трогай.
Олег не ответил ничего, мимо меня посмотрел и за плечо ухватив больно, толкнул в растворенные двери.
— Разболакайся и к постели нагнись, долго с тобой возиться не пристало мне, выебу знатно, да и выставлю вон. Спать я привык один.
— Как пожелаешь, князюшко! Воля твоя…
Раздевалась я медленно, уж чего там спешить, сама по фигуре Олега глазами шарила, хорош молодец… Волосы русые в кольца завились, глаза сини небесной, ресницам любая девка позавидовать может, а лицо чистое, безусое... Эх, уж как бы я тебя ласкала-миловала со всей душой, да ежели бы мне только позволил. И решилась я на свою волю положиться, авось да выедет кривая, авось повезет:
— Устал поди, Олег Радимич, умаялся за день, все на коне, да в разъезде. Дозволь тебя самой сперва-наперво потешить, телу отдыха дать, всего бы исцеловала – приголубила, каждый суставчик размяла. Уж больно по сердцу ты мне, как увижу твой строгий взор, сердцем таю, никогда мне не доводилось касаться княжеской руки, а теперь выпала великая честь тебе служить, так я готова стараться.
Видно, речи мои Олегу показались заманчивы, а может, развлечься решил и впрямь, чего самому пыхтеть да лить пот, если баба сама угодить готова. На том и порешили. Ох, и отвела я душеньку, никого кажись так не миловала допрежь, каких только слов ласковых не придумывала, и соколиком ясноглазым называла и красавцем писаным и всякие такие срамные словечки, что любому мужику гордость потешат. Олег лежал на постели, очи в неге прикрыв, улыбался теперь снисходительно, даже погладил меня по русой головушке, одобряя. А я разошлась не на шутку, гладила его тело белое, крепкое, разминала руками напряженную плоть груди и упругого живота, словно в телесной броне, а потом опустилась ниже… И «братец» его меньшой ни в чем прелести не уступал, так же был пригож и опрятен. Как тут не облизать, не попробовать, если на вид сладок, как сусальный леденец.
Сама слюной изошлась и меж ляжек едва не текла от вожделенья. Сжалился, наконец, Олег над моей хотью, с постельки привстал, да ловко этак насадил на свою елду. Я от услады телесной едва что не в голос взвыла, до самого пупка меня поимел Синеглазый. Сама стала на его уде вертеться задом, как мне вздумается, тут и Олег распалился, стал меня за титьки хватать, да искать губы своим жадным ртом.
Позабавились всласть, оба упрели, но лежали после собой довольные, даже в обнимку. Выправаживать меня из спальни своей передумал Олег. Так и ночевала на его сильной руке, в горячих мужских объятиях. А на рассвете еще разок он меня взял, видно в самой любимой позе, на коленках, стоя позади, а мне и то ладно, я запридыхивала едва только в мокрую щелку мою попал, уж так рьяно меня отделал, хоть нараскоряку ходи полдня.
А на следующую ночь я, скрепя сердце, выбрала самого Будимира. Вот уж кого я, признаться, трусила. Высоченный, могучий молодец с черными прямыми волосами, собранными в косу или хвост. Среди прочих мужиков наособицу держался, говор имел гортанный и шибко крепкий кулак. Сам Игнат его уважал и рядом с собой садил за столом. Хороший воин был Будимир, но, сказывал Вадим, с девками больно груб и неласков. Любил народ подчинять, чтоб склонялись перед ним до земли, а девок случалось и силой брал, охоч был до молодых пригожих девчонок, что под ним в страхе визжат, да вырваться не могут. О том прослышав, я и придумала для нашей ночи малую хитрость. Только бы удалась задумка моя…
Едва в комнатушку Будимира взошли, повелел он мне ему служить, сапоги стянуть и омыть ноги в специальной бадейке. Чернобровый процедил сквозь зубы, прожигая меня взглядом:
— Высечь бы тебя, кобылицу, а потом привязать между двух жердей, да Старшой не велел шибко маять.
— И без того вас желаю потешить, Будимир Дерганыч, только так я вас боюсь, что и сказать нельзя. Я ведь бабенка простая, скромная, муженек меня редко имел, никаким премудростям любовным я не обучена, и щелочка моя узкая, поди вам и не пролезть. Вы такой богатырь, что аж замирает душа, как представлю ваше хозяйство огроменное. Пожалели бы меня, отпустили по добру, видите, не могу дрожи унять, стыд меня берет.
И так уж я виновата, что не могу вас радовать, как бы хотелось мне, что готова за то мелкое наказание снести. А потому прошу вас, Будимир Дерганыч, меня простить и своей рученькой отшлепать пару разов, только не во всю вашу силушку, а то как бы душу в теле удержать.
Вымолвила эдак-то и сама задрала рубаху, задом пячусь к нему, оголив круглые розовые ягодицы.
— Ох, и бесстыжая баба! Такую драть надо семерым зараз!