Страница 28 из 33
Сегодня они спали спокойно - в разных спальнях, на разных концах этажа, и шаги потусторонних жителей замка их не тревожили, ведь рыцарь и дама, получив желаемое, шагнули наконец в иной мир, рука об руку. На безымянном пальце дамы поблёскивало золотое кольцо...
31 Потому как святой покровитель - святого Мартина почитали как покровителя нищих.
32 Маруха - женщина, любовница (арго).
<p>
XII</p>
Ландскнехты оказались более злопамятными, чем мог внушить их образ жизни, и каждый раз при возможности вспоминали королю ошибочные выводы, сделанные не им. Оценив задетую честь монетой, они бунтовали из-за жалования всякий раз, когда обещание рисковало не быть выполненным. Случалось это нередко, и, спотыкаясь о камни недоверия, германское войско не могло настичь мадьяров.
Максимилиан уже хотел оставить Вену венграм со всеми потрохами, но Фридрих посрамил его своим упорством и настоял не сдаваться. И, точно кремень о кресало, высекали искры неуступчивые овны, и гнали друг друга до Присбурга, перемахнув аж могилу Матьяша Ворона, и, ударившись лбами о трон Владислава Чеха, остались ждать, благоразумно ли распорядится природа королевским потомством. В мыслях германцев благоразумие равнялось бездетности, а в мыслях венгров - плодовитости.
В любом случае, судьбе нечего было предложить обеим сторонам, кроме ожидания. Максимилиан отправился ожидать в Аугсбург, где воссоединился с семьёй и наблюдал воссоединение сестры с супругом, посчитавшим повод для развода не настолько весомым, как поначалу, и положившимся на Провидение. Счастливая Кунигунда с подросшими Сидонией, Сибиллой и Сабиной собиралась в Мюнхен, но медлила, потому что её беспокоило состоянье отца.
Фридрих, ничем не болевший в жизни, кроме своих алхимических изысканий, пребывал в тихом отчаянии. Его беспокоила нога, которая, по словам врачей, тлела в Антоновом огне (33). Пряча под маской флегматичной твёрдости боязнь или сгореть заживо, или остаться одноногим, Фридрих не сообщал ничего Ульрике, хотя в былые времена не стеснялся жалоб.
Ульрика узнала обо всём от Рудольфа, который несколько раз виделся с матерью в Шварцвальде. Бланка рассказала и о своей незавидной супружеской жизни, и старшая сестра, выслушав негодующего племянника, пожелала навестить обоих близких ей людей. Эрнст и Ульрих разволновались так, что обоим чуть не сделалось дурно, но пожелали ехать с матерью, иначе в Саарбрюккене сойдут с ума. Берта заявила, что не отпустит мужа в таком состоянии, а поедет с ним сама. Три до сих пор незамужних сестры Берты заметили, что ей понадобится поддержка, а равно и Ульриху, у которого нет пока супруги, что позаботится о нём. Елена возразила, что позаботиться есть кому и её присутствие будет просто необходимо как старшим братьям, так и отцу. Маргарита возразила, что не отпустит невинных девиц навстречу соблазнам имперского города - одних. Иоганн сказал, что если вся семья вознамерилась погостить у зятя, то и он очень даже не прочь присоединиться. И, наконец, Рудольф потребовал, чтобы его взяли с собой, ведь это он принёс столь важные новости.
На сей раз они добирались не стаей, а человеческим поездом, по человеческим же манерам выслав вперёд письмо. Узнав от жены о визите родственников, Максимилиан потратил время до их прибытия с пользой, немедленно отправив сына и дочь в Нидерланды и позаботившись о том, чтоб два кортежа разминулись в пути, даже не видя друг друга издали. Уговорить Кунигунду не удалось, но она хотя бы взяла на себя все хозяйственные приготовления. Сообщить Фридриху уже успела Бланка. Максимилиану осталось лишь обеспечить гостям развлечения...
Впрочем, сперва им было не до развлечений. Дети, племянник и племянницы с Ульрикой во главе тут же осадили постель императора и принялись горевать так, что Фридриху пришлось напомнить, что он ещё не умер и пока не собирается.
Иоганн и Маргарита в это время заняли беседой Максимилиана, превратив её в допрос - построже, чем доводилось ему наблюдать в Инсбруке до войны.
Король с честью перенёс все словесные истязания и даже неплохо завладел искусством притворяться, что упрёки не задевают его. Якобы благодарный родне за науку семейной жизни, он пригласил их на общую трапезу.
Столы накрыты были вычурно и пышно, как будто призванные напоминать о далёких бургундских владениях, где Филипп и Маргарита постигают премудрости государственных забот. Стены украшены были портретами дам - точнее одной-единственной дамы, что эти владения подарила.
- Каждый год ко дню её смерти он заказывает новый, и все с одного образца, - посетовала Бланка Иоганну.
- Надеюсь, не на твои средства? - осведомился он, подметая паркет шевронами и фестонами рукавов.
- Мне пришлось их спрятать, - Бланка неторопливо присела и так же неторопливо выпрямилась.
- Стареете, сестрица, - качнул седеющей головой герцог.
- Пытаюсь угнаться за вами, дорогой брат, - герцогиня взяла его под руку.
Сегодняшний вечер определённо был праздником дам. Красавицы смотрели на гостей со стен, прелестницы властвовали за столом. Среди придворных Максимилиана сегодня очень много дам, разного платья и достатка, от позолоченной фрейлины до ровни камеристке. Кавалеры из семьи Бланки растерянно обозревали сей цветник и возвращались взглядом к своим спутницам, безмолвно спрашивая, что это означает.
Многие дамы взяли в пиршественный зал детей. Малыши оживляли общество и вызывали умиление, но более - недоумение. Бланка пожелала его развеять и спросила сидящего за другим концом стола супруга - через дворецкого. Супруг передал через слугу ответ, что, по примеру любимой жены, собрал за столом всех близких. Бланка принялась пересчитывать этих близких, и на пятнадцатой родственнице терпение её лопнуло. Она послала мужу гневный взгляд и многочисленные словесные обвинения - через покорного дворецкого. Рискуя получить горячим блюдом по лицу, тот выполнил поручение. Гости по обеим линиям напряжённо следили за этой беседой. Никто из них не постиг до конца необходимости этой затеи.