Страница 18 из 30
Послышался стук копыт. Он доносился откуда-то спереди, но никто ещё не мог разглядеть очертания лошадей.
Нерусский, Монро и Франц приготовили оружие, зарядили его, и стали целиться. При виде конницы русский спрятал оружие, и показал жестом своим французским друзьям сделать тоже. Ехали русские.
Две лошади окружили их. Опустив поводья, первым стал какой-то офицер, и стал говорить с Николаем, не обращая внимания на французов, лишь изредка оценивая их взглядами. Монро ничего не понимал, но Франц держал ухо востро. Русские звали их в свой небольшой лагерь. Голодные, грязные и мокрые они согласились. Тем более что русские казались дружелюбными. Пока что.
Они дошли до лагеря, но это не то, что они ожидали увидеть. Это был маленький лагерь, всего было около ста пятидесяти измученных солдат. Это были уцелевшие после боя люди, большая часть которых – дезертиры. Неизвестно только одно – как долго они стоят здесь? Зачем?
Впереди них стояли вооружённые русские, которые внимательно изучали их. Монро и Франц остановились, и в этот момент Монро сбили с ног; он упал, но выскочить из-под крепких рук уже не мог. Он почувствовал твёрдую, покрытую льдом верёвку, которая как огнём обожгла его руки. Он сопротивлялся, но всё было тщетно.
Франц же стал бороться. Он успел выхватить пистолет и выстрелить в одного из русского, но от такого резкого манёвра и озябших пальцев выстрел оказался не точным. Это, скорее всего, и спасло ему жизнь. Он ранил его в плечё. На Франца напали сразу несколько, но, свалившись, он быстро поднялся. Франц получил сильный и резкий удар прикладом в голову. Он мгновенно упал и погрузился в беспамятство. Монро вырвался и рванул к Францу. Он попятился, увидев мутный, глядевший сквозь него взгляд друга.
Монро оттащили и поволокли к какой-то погрязшей в снег повозке, крепко привязав обоих французов. Их русский друг кричал своим, чтобы его друзей не трогали и прекратили это безумие, но другие русские и слушать его не хотели. А самого Николая приняли в лагерь. Он считался тоже дезертиром.
Монро сидел на шинели, ловя лицом острые льдинки снега. Снег пустился в пляс в эту ночь. Он вздымался вверх, делая за пируэтом пируэт, а кости пленников при этой красоте остывали от дикого холода.
Вот он я, - думал Монро, - сижу здесь, в снегу, в каком-то недобитом лагере, среди пустынного леса, в промокшей одежде, рядом со своим другом. Почти мёртвым другом.
Франц не умер, но, скорее всего, получил славное сотрясение мозга.
Судьба завела нас, - продолжал внутренний монолог Монро, - в забытую снежную пустыню. Бонапарт – предатель интересов? Сугубо для меня – да. Но Франция верит в него, люди верят в него! Либо мир сошёл с ума, либо я. Франц умирает физически, а я, Монро – душевно. Элиза… Где Элиза? Что с ней? Жива ли она? Скорее всего, да. Ждёт ли она его?
Франц тихонько бормотал:
Аристократа верёвка найдёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Аристократов повесит народ,
А не повесит, то разорвёт,
Не разорвёт так уж сожжёт.
Дело пойдёт, дело пойдёт!
Он не знал. Он не знал, ждёт ли его Элиза, но был глубоко уверен в этом. Он любил её. Сердце его разрывалось ото всего, что происходило вокруг. Зачем он её оставил? Одну! Совсем одну! Подавленное состояние здоровья и вечная подруга Меланхолия подводили его к депрессии. Он знал эту тонкую грань по ту сторону жизни. Когда-то он довёл себя до состояния полумёртвого человека. В это время ходил бледным, худел на глазах, а глаза его были похожи на глаза учёного-философа, или, скорее, гонца смерти. В этот период он терял друзей, но, верные ему всегда оставались с ним, и не могли позволить ему упасть ниц духом и телом. Такие люди, как Арно всегда держали и поддерживали в нем искру жизни. Здесь огонь поддержать мог бы Франц, но он был тем самым, что жило сейчас в душе Монро. Полумёртвый человек, который начинает разлагаться, - вот что сейчас напоминали оба. Этот период, о котором Монро хотел бы забыть, был самым тяжёлым испытанием его воли, но, казалось, это лишь ветер, который подгонял бурю; ветви, которые кинули в костёр, масло, подлитое в огонь. И вот, начался другой период. Ещё хуже.
Что значит смерть? Сейчас – ничего. Смерть – переход. Переход куда? Это простой цикл и повторение, вновь и вновь. Вечное возвращение? Бог? Что такое этот «бог»? Мы не помним то, что было с нами до рождения, до того, как искра появилась в мире. Но единственное, что мы все прекрасно помним – ощущение полной свободы и душевного покоя. А смерть? Не то ли это самое? Не рождение ли это вновь? Или промежуток свободы и счастья между До и После?
Искра даётся нам не просто так. Естественный отбор, выживают сильнейшие, закваска, со слов Наполеона. Выходит, из точки зрения логики, которую подарил нам Аристотель, как вещь в себе, - наша жизнь – возможность сделать … что-то? Так ли это? Человек должен самореализоваться? Это цель вечной борьбы? Человек подобно молнии? Что это всё за вздор? Смерть. Смерть ничего не отбирает, но, сколько она дарит! Смерть не враг, а верный друг, который способен подарить за верность спокойствие, наслаждение, и сон. Сон будет коротким, но необычайно сладким. За ним будет новое рождение. Для чего?
Это всё когда-то рассказывал ему Арно, и теперь, здесь, он понял смысл этих слов, пускай и не все принимал всерьёз, или изменяя некоторые. Элиза. Вот его искра жизни! Вот, что держит его, верного Вертера, здесь, среди могильника отбросов, и ещё недавних нигилистов. Арно учил его одному выражению: русский фатализм. Суть – русский солдат, не в силах переносить тяжесть похода, ложится в снег и засыпает. Навечно. Эти слова будоражили его. Они были лаконичны и точны.