Битум

иль отлученье от всех

тем, приказаний и вер,

и всемученье, как грех,

бунты, отказы от мер,

иль как чума и стрельба

по вселистве и воде -

это то время, когда

я без тебя, как нигде…

Квартира стороной на запад

Всегда наблюдаю закат,

ведь окна жилища на запад.

С востока пылает раскат

светила, что плавит фасады

и сушит окрашенный стан,

этажную спину, мех сада,

что требовать дождь перестал,

смирившись с палящим раскладом.

В моей же сторонке тенёк,

прохладные бризы, мельканья,

безшторье и ламп огонёк

с неярким вечерним миганьем.

Кирпичья соседних домов,

как корка, что солнце карает,

обложки старинных томов,

что вечно рядком выгорают.

Стекляшки их жёлто горят,

мои же – оранжево-красно.

Я вижу не только закат,

но также луну очень ясно

и сумрак, туманность и ночь,

скопленье углей, умиранье,

победную тёмную мощь,

что вводят меня в засыпанье.

Ответно луна, алый диск

глядят на меня с утомленьем,

склоняюще зрения вниз,

на тленье моё и старенье…

Апрельские облака

Туч хлопок клубится помято.

Лежит их осколок-мелок.

Их пышную серую вату

жуёт со столбов ветерок

и птахи кусочками щиплют

тот пух – угощенье небес.

Порою надкусано сыплют

капели и крошки на лес,

зимою ж снежком посыпают,

что после на тропах хрустят.

К закату, румянясь, сгорают.

Прям булочный пир для ребят!

Иль это густые пылинки

от мётел на синем полу

слуг божьих, седые малинки,

отщепки кусков на балу?

Но нам лишь доступны для ока

их формы, края, их сосуд,

плывущие тающе в гонке,

показе ли моды иль блюд.

Волшебный расклад гастрономий

в просторе далёких широт!

Вкушаем морганьями комья,

раскрывши от прелестей рот.

Лишь только гурманы и птицы,

чтоб голод иль власть утолить,

взлетают, а мы, подняв лица,

довольно на чудо глядим…

Отсутствие

Пылящие полки, пусты антресоли,

к тарелкам присохла вода, тишина,

и будто бы раны накушались соли,

за речи паршивые въелась вина.

Не чуется больше присутствия Бога.

Гудят шифоньеры от дум, сквозняков,

что, как барабаны, стоят кособоко,

и вещи кучкуются в пузах тюков.

А домик, как келья, где память (и только),

как гроб фараона, где всё есть, смотри!

Слюна, как застрявшая горькая корка.

А что за окном – пусть хоть ныне сгорит,

кремируя прежние встречи, предметы,

что могут напомнить, слёз выдавив сок.

Смотрю, составляя из прошлого сметы,

как сизо, привычно блестит потолок,

портреты пристыли к иссохшимся рамам,

прилипло к картону и стёклам лицо,

пленённое между, то фото, где мама

улыбчива рядом с суровым отцом…

И вмиг понимается – к чёрту забавы,

что ссор уж не будет и гостя с ключом,

что некого даже, как прежде поздравить,

с весенним и женским, всемартовским днём…

Видение

Вдруг вижу: из сумрака выход,

кишащий такими, как я,

без темы, желания выгод,

с идеей семьи и труда,

сады и густые травинки,

нагие тела на лугах,

цветы и нектара соринки,

и солнце в мельчайших кругах,

кленово-гречишные вкусы

и запахи, сок янтаря,

бывали, конечно, укусы,

но это случайно и зря.

И самого злейшего вижу -

дымится большой великан,

в седом балахоне он пышет,