Битум

как дышащий пеплом вулкан,

бьёт паника, ужас картечью,

туман слезоточит бойцов.

Разбойника с хриплою речью

я мутно узрел, воровство,

отсутствие сот-этажерок,

все живы, лишь странный пожар,

а после горячки и смерок

смиренье и скоконный шар.

Я кем-то взираю чуть сонно,

в прощёлки на снег и на лёд,

отбившись от кучи резонно…

Виденье, отведавши мёд…

Малиновый творог

Железным мгновеньем живу,

ныряя то в горечь, услады.

Сегодня над пашней плыву,

черпая малиновый запах

и кашицы розовый цвет.

Творожные крохи и слепки

чешуйками стали в обед,

что голодны, молоды, цепки.

Люблю я твой ротик сырой,

дарить соки, разные сласти.

Я – тихий и звонкий, живой

совочек, с кем делишься счастьем.

Я – мелкий и плотный сачок,

что любишь и блюдом балуешь,

блестящий с едой черпачок,

что тянуще, сладко целуешь.

Просвириной Маше

Страшные времена

Тут яр и нет хорошей вести,

все вирусуют, жгучий плен,

и умирает крёстный, крестник,

и гибнут живность, цепи вен,

сникают листик, мышцы, взоры

и вянут вдохи, куст, мечты,

и в биографиях позоры,

и не приходят платы, сны,

плодятся лужи, ямы, кочки,

озимь гниёт, рань не растёт,

пустые плошки, кожи, почки,

лишь плесень радужно цветёт,

и птицы жрут брюхатых слизней,

и самка каждая больна,

и нет рожденья новых жизней,

лишь смерть орудует сполна,

угасли рифмы, печи, искры

и умер труд, мрёт озерко,

под прессом всем живётся низко,

и в тёлках скисло молоко,

сыры дома и к ним подходы,

из пасти сыплются клыки,

все имена забыты, коды,

и душат петли кадыки,

и глохнут уши, шум, моторы,

немует рыбами народ,

и из людей, желез заторы…

Так преужасно начат год…

Женский ответ

Тут феминизм куражит дико -

пи*дой помазан каждый рот,

не члены; биты мужьи лики.

Везде начальствует их род.

Рождений нет и баб с тюками.

Но не пылится полок гладь -

их трут холопьими усами

любая дочь, жена и мать.

Во власти дамской изначально

от женских нор до чёрных ям.

Патриархат подох финально

и обратился в пыль и срам.

Всё потому, что только знали

клевать их, пользовать, лупить,

осознавая это сами,

что перестали чтить, любить…

Машавица

Дивная красавица

смотрит на меня.

Бирюзово ладится

взор её в тенях.

Чуть ресницы мазаны

кистью смоляной.

Ею же показаны

нити с сединой,

сказки, явь поведаны,

каждый слой и пласт.

С нею мной изведаны

Бог и вкусность ласк,

блюд узоры славные,

вин родных капель

и чаи все травные,

радость солнц, недель.

Рядом думы яснятся,

мир, любой ответ.

Светлая прекрасница,

что сама есть свет!

Просвириной Маше

Благодатная

Ты – к Богу верный ключ

и клад средь дешевизн.

С тобой не так колюч

поход с названьем "жизнь",

и не страшны затон

и трудность, громы, зло,

душистей лес, бутон,

цветней салюты, всё…

Волшебный, нужный стан,

всё ближе и родней,

а каждый чмок – стакан,

от коих я пьяней.